Библиотека :)

В сиреневом саду [litres] (пер. Анна Вячеславовна Устинова, ...) 1877K - Луиза Мэй Олкотт (скачать epub) (скачать mobi) (скачать fb2)

Луиза Мэй Олкотт В сиреневом саду

Эмме, Иде, Карлу и Лине

эта маленькая книга с любовью посвящается

их новым другом и сестрой.

Л. М. О.

© А. Д. Иванов, А. В. Устинова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

Глава I Таинственный пес

Аллея вязов совсем заросла. Огромные ворота в стене вечно стояли запертые. И старый дом тоже был заперт, многие годы оставаясь необитаемым.

Тем не менее оттуда порой доносились голоса, и тогда ветви сирени над высокой стеной принимались кивать, словно бы говоря: «Будь у нас такое желание, мы поведали бы вам превосходнейшие секреты». И коровяк, росший возле ворот, чуть не подпрыгивал, стремясь достать до замочной скважины, сквозь которую ему стало бы видно, что творится внутри. Если бы он действительно смог однажды июньским днем вдруг резко взмыть вверх, как бобовый стебель из сказки, и достигнуть желанной цели, ему открылось бы сколь забавное, столь и привлекательное зрелище: у кого-то намечался праздник.

От ворот к крыльцу шла широкая, вымощенная плитами из темного камня дорожка. Кусты по обеим ее сторонам сверху сошлись, а внизу их заполонили разнообразные дикорастущие цветы вперемешку с сорными травами, и походило это пространство на летний зал, стены которого украшены превосходными гобеленами. В центре дорожки виднелся стол из доски, подпертой двумя деревяшками и покрытой весьма потрепанным клетчатым платком. На нем с большой элегантностью был расставлен миниатюрный чайный сервиз. Истины ради стоит отметить, что чайник утратил носик, молочник – ручку, крышка у сахарницы отсутствовала, чашки и блюдца потрескались и обкололись, но разве вежливые гости обращают внимание на подобные мелочи? А пригласили на этот праздник гостей исключительно вежливых.

Слева и справа от крыльца стояло по скамейке, и здесь любому глазу, подглядывавшему сквозь вышеупомянутую замочную скважину, предстала бы картина весьма занимательная. На левой скамейке лежали семь кукол, на правой – шесть, и столь разнообразными гримасами были искажены их лица в зависимости от количества изъянов, полученных в процессе краткого или длительного использования, и грязи, приставшей к ним, что напрашивалась вполне естественная догадка: это кукольная больница, и пациентам вскорости предстоит чаепитие. Но налети вдруг ветер и подними над куклами то, чем их укрыли до самых голов, вы с грустью бы убедились, насколько ложные представления о действительности складываются на основании слишком скоропалительных выводов.

Никакой больницы и никаких пациентов. Куклы лежали полностью одетые и совершенно готовые к празднику, попросту отдыхая перед его началом.

Другая деталь озадачила бы любого, кто незнаком с повадками и обычаями кукол. Четырнадцатая кукла – девочка с тряпичным телом и фарфоровой головой – висела на входной двери на ржавом дверном молотке. Блестящие ее светлые кудри увенчивала гирлянда из крохотных цветов, над головой колыхалась веточка лиловой сирени, тонкую изящную фигурку облегало желтое платье из набивного ситца, щедро украшенное красными фланелевыми воланами, синие ботиночки на ногах если не самым изящным, то уж определенно дружелюбным образом развернулись друг к другу мысками. Любое юное сердце, способное сострадать, сжалось бы от сочувствия и замешательства. Почему, ох, почему столь прекрасная куколка оказалась обречена на повешение? Отчего на нее так таращатся тринадцать сородичей? Казнь преступницы повергла их наземь от ужаса? Или она совсем не преступница, а их идол и ей принято поклоняться лежа? Ни то ни другое, друзья мои. Эту куклу-блондинку звали Белинда. Место на двери считалось самым почетным. И висела она там сейчас в честь седьмого своего дня рождения – великого события, по поводу которого вскорости должен был состояться праздник. Все, конечно же, ждали приглашения к праздничному столу, но отличались до того безупречным воспитанием, что ни один из двадцати семи глаз ни разу не повернулся в ту сторону. Именно двадцати семи, так как с гарусного лица голландца Ганса одна черная бусинка-глаз потерялась. И восхищенные взгляды всех чинно лежащих рядами кукол были направлены исключительно на Белинду. Радость и гордость до того распирали ее набитую опилками грудь, что едва не лопались швы, и она, не в силах сдержать эмоции, то и дело подпрыгивала, стоило налетевшему ветерку раздуть ее желтые юбки, или при его же деятельной поддержке синие ботиночки принимались выплясывать на двери танец, напоминающий джигу. Висеть на двери ей было явно не больно, о чем свидетельствовала ее счастливая улыбка. По-видимому, красная ленточка не слишком сдавливала ей шею. А если сама виновница торжества не жаловалась, кто же из остальных имел право на это? Тишина стояла торжественная и полная. В нее не вторгался даже храп Дайны, от которой был виден из-под одеяла только тюрбан. И малышка Джейн помалкивала, хотя ножки ее оголились, что у менее воспитанного младенца наверняка вызвало бы негодующий писк.

Вскорости издали раздались голоса, они делались все отчетливее и громче, и наконец из арки, ведущей к боковой дорожке, вышли две девочки. Одна несла небольшой кувшин, другая гордо тащила прикрытую салфеткой корзину. Они могли показаться близняшками, на самом же деле возраст их разнился в год, хотя старшая, Бэб, ростом была всего на дюйм выше Бетти. Коричневые их платья из ситца после недели носки утратили немного свою свежесть, зато чистые розовые фартучки, надетые в честь предстоящего события, придавали девочкам настолько праздничный вид, что даже унылость серых чулок и грубость тяжелых ботинок не особенно бросались в глаза. На круглых, загорелых лицах обеих играл румянец. Курносые носы покрывала легкая россыпь веснушек. Голубые глаза весело поблескивали. За спинами болтались косички, совсем как у милых девочек Кенвигс из романа Диккенса «Николас Никльби».

– Ну разве они не прелестно выглядят! – воскликнула Бэб, с материнской гордостью глядя на левый ряд кукол, которые могли бы весьма подходяще к случаю хором пропеть в ответ: «Нас семеро!»^[1]

– Очень мило, – согласилась Бетти. – И Белинда моя лучше всех. По-моему, она самый прелестный ребенок на свете.

С этими словами Бетти, поставив корзину на землю, освободила руки и устремилась обнять свою подвешенную любимицу, которая в очередном радостном порыве вскинула ноги.

– Пирог, возможно, остынет, пока мы приводим в порядок детей, – сказала Бэб. – Ах, как же он аппетитно пахнет, – добавила она, приподняв салфетку и с удовольствием поглядев на маленький круглый хлебец внутри.

– Оставь мне немного запаха, – потребовала Бетти, бегом поспешая назад и желая получить по-честному долю пряного аромата, которая ей причиталась.

И два курносых носика принялись упоенно вдыхать его, а четыре блестящих глаза разглядывали прекрасный пирог – золотистый, блестящий, с аппетитной корочкой, да к тому же еще с буквой «Б», которая, правда, с положенного ей места посередине сползла почему-то на сторону.

– Мама мне позволила положить ее в самый последний момент, и она так припеклась, что я уже не могла потом поправить. Но если мы отдадим кусок с буквой Белинде, все будет в порядке. – Бетти взяла бразды правления в свои руки: виновницей праздника как-никак было ее дитя.

– Давай посадим их в кружок, – сказала Бэб и, подпрыгивая, подскакивая и приплясывая, отправилась собирать свое семейство.

Бетти не возражала, и несколько следующих минут сестры сосредоточенно рассаживали своих питомцев вокруг стола. Задача, заметим, отнюдь не простая. Ведь некоторые из этих милых существ были столь мягкими, что едва удерживались в сидячих позах, а другие до того жесткими, что стульчики им не годились. Вот и пришлось изобретать на ходу конструкции, которые соответствовали особенностям телосложения каждой куклы.

Справившись наконец с этим утомительным делом, любящие мамочки отступили назад, чтобы понаслаждаться зрелищем, и оно, уверяю вас, действительно впечатляло. Белинда с большим достоинством восседала во главе стола. Руки ее изящно придерживали на коленях носовой платочек из розового батиста. Места рядышком с ней удостоился ее кузен Джозефус в элегантном новом хлопковом зелено-лиловом клетчатом костюме и соломенной шляпе, великоватой его голове на несколько размеров, из-за чего выразительное лицо кузена почти скрывалось от посторонних глаз. А по обе стороны от новорожденной сидели гости самых разнообразных размеров, комплекций и возрастов, да к тому же и разностильно одетые, так как при выборе своего гардероба полностью проигнорировали веяния моды.

– Они, вероятно, хотят, чтобы мы подали им чай. Ты не забыла про булочки? – с тревогой осведомилась Бетти.

– Нет. Я принесла их в кармане, – ответила Бэб, выуживая из кучи предметов, которые у нее там хранились, две порядком зачерствевшие и обкрошившиеся булочки, сбереженные для праздника от обеда. Девочки нарезали их на кусочки и разложили на тарелочки, изящно расставленные вокруг пирога, еще по-прежнему пребывавшего в корзине.

– Ма не смогла дать много молока, поэтому нам придется разбавить его водой. Так даже лучше. Ма всегда говорит, что чересчур крепкий чай детям вреден. – Бэб кинула взгляд на маленькую бутылочку со снятым молоком, прикидывая, до какого объема нужно его довести, чтобы утолить жажду всей кукольной компании.

– Давай-ка сядем и отдохнем, пока чай настаивается, а пирог остывает. Я так устала, – выдохнула Бетти, садясь на крыльцо и вытягивая пухлые ножки, которые весь этот день непрерывно двигались. Ведь наслаждению замечательным праздником предшествовало немало работы.

Бэб села рядом с сестрой и принялась лениво глядеть на дорожку к воротам, где тонкое кружево паутины сияло, вызолоченное полуденным солнцем.

– Ма говорит, теперь, после бури, стало теплее и суше, и она через пару дней собирается в Старый Дом, а мы можем пойти вместе с ней. Прошлой осенью, ты ведь помнишь, она нас не взяла, потому что у нас был коклюш, а там было сыро. Наконец-то мы увидим все самое интересное. Правда здорово? – чуть помолчав, добавила Бэб.

– Еще бы. Ма говорит, там в одной комнате много книг, и я их смогу посмотреть, пока она займется делами. Может, даже какие-нибудь прочесть успею и потом перескажу тебе, – откликнулась Бетти. Она обожала сказки, только вот у нее редко появлялись новые.

– А я бы хотела увидеть старое веретено на чердаке, большие картины и ту необыкновенную одежду в синем сундуке, – лелеяла свои планы Бэб. – Жутко злит, что там заперто. Мы могли бы весело проводить с тобой время внутри. Вот прямо вышибла бы эту старую дверь! – Бэб развернулась, изготовившись пнуть ее ногой в тяжелом ботинке. – И не смейся. Тебе точно так же этого хочется. – Бэб отвернулась от двери, немного стыдясь своего порыва.

– Я не смеялась, – заверила Бетти.

– Смеялась, – упорно стояла на своем Бэб. – Думаешь, я не поняла?

– А я поняла, что не смеялась.

– Смеялась. И не смей мне врать.

– Если повторишь это еще раз, возьму Белинду и уйду с ней домой. Что ты тогда станешь делать?

– Съем пирог.

– Нет, не съешь. Ма сказала, он мой, а ты сегодня пришла со мной за компанию. Так что веди себя как следует. Иначе не стану устраивать праздник. Вот.

Леденящая душу угроза, высказанная далеко не шуточным тоном, возымела эффект, и Бэб тут же поторопилась перевести разговор на более безопасную тему:

– Ладно. Давай-ка при детях не ссориться. Ма говорит, когда в следующий раз пойдет дождь, она разрешит нам играть в каретном сарае, и мы можем даже ключ от него оставить себе, если хотим.

– Ой, замечательно! Наверное, она так решила после того, как мы рассказали ей про маленькое окошко, которое обнаружили за плющом. Пролезть внутрь сквозь него ничего не стоило, но мы не стали! – воскликнула Бетти, очень довольная, что сестра больше не злится. За десять лет знакомства с ней она успела достаточно свыкнуться с ее взрывным характером и научилась быстро гасить назревающие конфликты.

– Карета, наверное, там вся в пыли, крысах и пауках, но мне все равно, – решительно проговорила Бэб. – Ты с куклами можешь стать пассажиркой, а я буду кучером.

– Ты всегда им становишься. А мне, между прочим, надоело постоянно быть лошадью с деревянным мундштуком во рту, чтобы ты меня дергала за руки, как за вожжи, – посетовала Бетти, которой давно наскучила эта роль.

– По-моему, нам уже пора набирать воду, – поторопилась отвлечь ее Бэб, опасаясь, как бы ей самой не пришлось согласиться стать лошадью.

– Мало кто решился бы оставить своих детей наедине с таким прекрасным пирогом, – горделиво заметила Бетти, когда они поспешили с маленькими железными ведерками в руках к ручью.

Но горе излишне беспечным мамам! Отлучившись всего на каких-нибудь пять минут, они застали по возвращении картину настолько ошеломляющую, что у них от ужаса вырвался дружный вопль. Все четырнадцать кукол лежали плашмя вниз лицом, а драгоценный пирог исчез.

Мгновение они стояли, в силах лишь немо взирать на свершившуюся катастрофу, а затем Бэб яростно отшвырнула свое ведерко и свирепо выкрикнула:

– Это Салли! Она пригрозила мне отомстить за то, что я ее шлепнула, когда она стала щипать маленькую Мэри Энн. И вот ее месть. Ну я ей задам! Ты беги в эту сторону, а я – в ту. Скорее! Скорее!

И они побежали. Бэб вперед, а обескураженная Бетти развернулась и что было сил затрусила в противоположном направлении, выплескивая на себя воду, потому что в расстроенных чувствах забыла оставить ведерко. Так они с разных сторон обежали дом и у задней двери врезались друг в друга, однако ни та ни другая нигде не заметили признаков вора.

– Наверх к аллее! – воскликнула Бэб.

– Вниз к ручью! – пропыхтела Бетти.

И они вновь понеслись каждая в свою сторону. Одна – к стене, чтобы, забравшись на гору камней, выглянуть на аллею, другая – туда, где они набирали воду. И все равно девочки никого не увидели. Лишь ни в чем не повинные одуванчики взирали на Бэб да Бетти вспугнула внезапным своим появлением коричневую птицу, которая мирно купалась в ручье.

Они помчались обратно, и там их подстерегало новое потрясение, от которого им пришлось с дружным паническим «ой!» взлететь в поисках убежища на крыльцо. Посреди руин пира преспокойно стоял незнакомый пес, нагло и самодовольно облизываясь после съеденных булочек и пирога, похоже поглощенного им вместе с корзиной и прочим, что к нему прилагалось.

– Какой негодяй! – вскричала Бэб, горя желанием дать достойный отпор узурпатору и в то же время опасаясь, что пес может оказаться не только бесчестным, но и опасным.

– Он очень похож на нашего фарфорового пуделя, – заметила съежившаяся Бетти, прячась за спину своей более решительной сестры.

Сходство и впрямь усматривалось, с той только разницей, что этот пес был гораздо больше и грязнее, чем их тщательно промытое изделие из китайского фарфора. Но шерсть на том и другом выглядела одинаково: коротко стриженная, за исключением пышной, как у льва, гривы, оборочек внизу на лапах и кисточки на хвосте. Правда, глаза у настоящего были желтые, в отличие от блестяще-черных глаз фарфорового, и нос не черный, а розовый. Ну и главное, фарфоровый пудель, уже три года чинно стоящий на каминной полке в гостиной, нипочем не пустился бы на столь ошарашивающие проделки, изумившие двух девочек.

Сперва он вытянул вертикально вверх тело, передние лапы сложил вместе, будто о чем-то выпрашивая. Затем неожиданно вскинул задние лапы в воздух и принялся с легкостью ходить на передних. Сестры еще до конца не пережили это потрясение, когда пес снова встал на задние лапы и, вытянувшись в струнку, несколько раз по-военному промаршировал взад-вперед. Венцом же этого представления стало следующее: пес изогнулся кольцом, поймал зубами собственный хвост, закрутился по дорожке над лежащими вниз лицом куклами, проследовал, словно вальсируя, до самых ворот и вернулся обратно, едва не опрокинув разоренный стол.

Бэб и Бетти, держась друг за друга, лишь взвизгивали от восторга. Никогда еще им не доводилось видеть что-то настолько смешное. Но, завершив свои трюки, пес подошел к крыльцу, встал перед девочками на ступеньки, принялся громко лаять и принюхиваться своим розовым носом к их ногам. Под пристальным взглядом его желтых глаз сестры замерли. Страх снова вернулся к ним. Им было боязно даже пошевелиться.

– Вон отсюда! Уходи! – все же нашла в себе силы скомандовать Бэб.

– Брысь! – следом за ней произнесла дрожащим голосом Бетти.

К их великому изумлению, это подействовало. Незваный гость еще несколько раз вопросительно гавкнул и ринулся прочь так же стремительно, как и появился. Девочки бросились следом. Им интересно было узнать, куда он побежал, и, пронесшись по саду, они увидали в дальнем его углу хвост с кисточкой, который, скользнув под оградой, исчез.

– Как ты думаешь, откуда он? – сев отдышаться на большом камне, спросила Бетти.

– Мне бы тоже хотелось узнать. Нашла бы его и вздула как следует, – свирепо проговорила Бэб, вспомнив о нанесенном уроне.

– Надеюсь, он хоть обжегся, когда ел наш пирог, – с грустью произнесла Бетти, подумав о дюжине превосходных изюмин и о других очень вкусных вещах, которые мама дала им для этого пирога.

– Праздник испорчен. Пошли отсюда. – И Бэб с унылым видом двинулась к дому.

Лицо Бетти сморщилось в готовности заплакать от горя, но вместо этого она вдруг рассмеялась:

– Ой, как уморительно он кружился, а после на голове ходил! Хотела бы я это снова увидеть. А ты?

– Да. Но я все равно его ненавижу. Интересно, что скажет ма, когда… Но это… Как это?.. – И Бэб резко остановилась, до такой степени округлив глаза, что они могли посоперничать величиной со стоявшими на чайном подносе голубыми блюдцами.

– Что случилось? Ой, что случилось? – вскричала Бетти, готовая улепетывать со всех ног от любого нового ужаса.

– Видишь? Там. Он вернулся, – выдохнула потрясенным шепотом Бэб, указывая на стол.

Едва глянув в ту сторону, Бетти округлила глаза еще сильнее сестры. Потому что там, на том самом месте, где девочки его сначала оставили, снова возник пропавший пирог. Точно такой же, как был, нисколько не пострадавший, только большая буква «Б» съехала еще ниже по склону имбирного холма.

Глава II Где нашелся его хозяин

Пораженные до глубины души, обе сестры, словно по команде, с опаской подкрались к пирогу и дотронулись до него робкими пальчиками, вполне ожидая, что он может вдруг подлететь и таинственным образом вновь испариться. Пирог, однако, по-прежнему смирно лежал в корзинке. Девочки облегченно перевели дух. В фей, вообще-то, они не верили. Вот только чем, кроме их колдовских проделок, объяснить цепь последних событий?

– Собака его не съела!

– Салли его не брала.

– Откуда ты знаешь?

– Она никогда бы его не вернула.

– Кто же тогда?

– Не знаю, но кто бы это ни был, я его прощаю.

– Ну а нам-то теперь чем заняться? – спросила Бетти, весьма сомневаясь, что после пережитых треволнений возможно посвятить себя безмятежному чаепитию.

– Съедим поскорее пирог. – И Бетти, ловко взмахнув большим ножом, моментально разрезала обретенного беглеца, видно страшась, как бы он опять не выкинул какое-нибудь коленце.

Умять пирог много времени не потребовалось, потому что, во-первых, они запивали его молоком, а во-вторых, торопливо жевали, то и дело бдительно оглядываясь. Ведь если странный пес столь быстро исчез, то мог столь же быстро и появиться.

– Вот теперь хотела бы я посмотреть на того, кто попробовал бы отнять мою порцию, – вызывающе проговорила Бэб, дожевывая последнюю корочку.

– Или мою, – прокашляла Бетти, у которой в горле застрял изюм.

– Теперь давай наведем порядок и поиграем, будто здесь случилось землетрясение, – предложила Бэб, посчитавшая, что ничем, кроме природного катаклизма, не объяснишь уныния, охватившего ее кукольное семейство.

– Прекрасно! – с удовольствием поддержала идею Бетти. – Бедную мою Линду сбросило носом вниз. Милая моя деточка, иди скорей к своей мамочке, чтобы она тебя привела в порядок, – промурлыкала она, поднимая упавшую куклу из зарослей мокричника и стирая грязь с продолжавшего героически улыбаться кукольного лица.

– У нее сегодня наверняка случится круп, поэтому необходимо сделать микстуру из сахара, – сказала Бэб, обожавшая лечить кукол.

– Может, случится, а может, и нет, только не надо было тебе сейчас чихать. Если потребуется, я и сама могу чихнуть за своих детей. Спасибо, не надо, мэм, – резко осадила ее Бетти, чье дружелюбие сильно убыло после пережитых событий.

– Да совсем я и не чихала. Очень нужно. Хватит с меня забот о собственных бедных малютках. Говорить за них, плакать, укачивать. Некогда мне заниматься еще и твоими! – резко ответила Бэб, охваченная нервозностью даже сильнее сестры.

– Кто же тогда чихал? Я только что слышала настоящий чих. – Бетти глянула на зеленую крышу, полагая, что звук в таком случае раздавался оттуда.

Там, однако, не обнаружилось никого, кроме желтой птицы. Устроившись на высоком кусте сирени, она раскачивалась и чирикала.

– Но птицы ведь не чихают, правда? – Бетти принялась пристально оглядывать золотистое пернатое существо.

– Вот глупая. Конечно же нет, – откликнулась Бэб.

– Тогда мне хотелось бы знать, кто здесь, совсем рядом, смеется и чихает? Может, тот самый пес? – не переставала недоумевать Бетти.

– В жизни не слышала, чтобы собаки смеялись, разве что в «Сказках матушки Гусыни», – отозвалась Бэб. – Но этот пес вообще странный. Может, он и умеет. Все-таки интересно, куда он девался? – И в надежде снова увидеть забавного пуделя она внимательно оглядела обе боковые дорожки.

– А вот я знаю, куда сейчас пойду, – сказала Бетти и принялась энергично, но не слишком аккуратно собирать своих кукол в фартук. – Мне надо домой, рассказать все ма. Не хочу больше здесь оставаться. Мне страшно.

– А мне ничуточки. Только вот вроде как дождь собирается, и мне из-за этого тоже лучше вернуться домой.

Она убрала стол самым простым и ускоренным способом, подняв скатерть за все четыре угла. Получившийся куль с гремящей внутри посудой отправился в ее фартук, сверху она покидала своих детей и объявила, что готова идти.

Бетти замешкалась на мгновение, подхватывая с дорожки разные мелочи, которые мог испортить дождь. Затем она отвязала от дверного молотка красную ленточку и, когда развернулась, собираясь спуститься с крыльца, увидела на ступеньке две прекрасные розовые розы.

– Ой, Бэб! Посмотри! Именно те, которые мы хотели! Правда здорово, что ветер их нам принес? – прокричала она, подобрав цветы и устремляясь вслед за сестрой, которая угрюмо шествовала впереди, напряженно высматривая бдительным взглядом свою заклятую врагиню Салли Фолсом.

Цветы заметно подняли обеим девочкам настроение. Этот сорт роз настолько им нравился, что они едва сдерживались от желания взобраться вверх по шпалерам и добыть их себе. И наверное, все же добыли бы, не запрети им ма совершать подобные подвиги, после того как Бэб, пытаясь добраться до жимолости, полезла по дикому винограду, который обвил все крыльцо, и сверзилась вниз.

Дома, обрушив на миссис Мосс рассказ о своих приключениях, дочери сильно ее позабавили, но ни в малейшей степени не встревожили. Все, что произошло в саду, она сочла проделками каких-нибудь их приятелей по играм. Даже пугающая история о таинственных чихе и смехе, исторгнутых совсем рядом с девочками кем-то загадочным и совершенно невидимым, вызвала у нее лишь улыбку.

– В понедельник схожу туда и выясню, что там творится, – вот и все, что она сказала по этому поводу.

Но в понедельник у миссис Мосс не вышло осуществить свой план, потому что зарядивший накануне дождь все еще продолжался, и девочки в школу скорее не шли, а плыли, как пара утят, по огромным лужам, удовольствие от которых им позволяли в полной мере вкусить непромокаемые сапоги из индийской резины. На большой перемене Бэб и Бетти, поделившись с одноклассницами тем, что дала им ма с собой на обед, сильно их развлекли рассказом о таинственном псе, поселившемся где-то поблизости. Некоторые из их знакомых, как выяснилось, тоже застигли его за изучением своих задних дворов, однако ни перед кем, кроме Бэб и Бетти, он своих трюков не демонстрировал. Сестры, тут же заважничав, начали с гордостью называть странного пуделя «наш пес», но загадочное перемещение пирога так и осталось необъяснимым. Салли Фолсом убежденно клялась, что они с Мэми Сноу как раз в то время играли в салочки. Других тоже поблизости от дома с сиренью не было. Только Бэб и Бетти. И никто не мог пролить свет на это событие.

Озадачены тем не менее оказались все. Даже Учительница начала рассказывать такие захватывающие истории про жонглеров, которых однажды видела, что пончики остались лежать забытыми в ведерках для обеда, а руки с кусками пирогов замерли в воздухе по пути ко рту. На ближайшей же перемене, уже во второй половине дня, Бэб чуть не вывихнула себе все суставы, пытаясь изобразить выкрутасы пуделя, потому что, хотя прежде она с успехом проделывала их у себя на постели, пол школьного сарая оказался гораздо меньше для этого приспособлен, о чем ей сразу же сообщили колени и локти.

– У пуделя выходило очень легко, но я прямо не знаю, как это сделать, – сказала она, брякнувшись об пол после весьма безуспешной попытки пройтись на руках.

– Божечки! Вот же он! Прямо здесь! – воскликнула Бетти, сидевшая на небольшой кучке дров возле двери.

Остальные немедленно устремились туда же, и все шестнадцать девочек с таким видом выглянули на дождливую улицу, будто ожидали увидеть там Золушку в волшебной карете, а не уныло бредущего по раскисшей грязи пса.

– Ой, позовите его сюда, пусть потанцует! – по-воробьиному звонко прощебетала стая девочек.

– Сейчас позову. Мы с ним уже почти друзья, – сказала Бэб, совершенно забывшая, как всего два дня назад пыталась прогнать его и осыпала угрозами.

Только, похоже, пес об этом не забыл, потому что он, хотя и замер на месте, задумчиво глядя на них, но подходить остерегся и мок под дождем – грязный, клочковатый, медленно повиливая хвостом с кисточкой да многозначительно указывая розовым носом на почти опустошенные ведерки и корзинки для еды.

– Он голодный, – первой сообразила Салли. – Дайте ему поесть. Тогда он поймет, что мы ему зла не желаем. – И она щедро внесла свой вклад последним куском хлеба с маслом.

Бэб подхватила свое ведерко и, сложив в него все остатки еды, попыталась приманить пса, но тот оставался под проливным дожем. Лишь сел в просительной позе, глядя с мольбой на девочек.

– Бедный, он ведь от голода просто умирает, – с жалостью проговорила Бэб. – Давайте не будем ему мешать. Пусть спокойно поест.

И, поставив на пол ведро, она вместе с остальными девочками попятилась подальше от двери. Увы, ожидаемой благодарностью за их доброту и сочувствие пес им не ответил. Едва поняв, что подход к ведру для него безопасен, он в стремительном рывке достиг его, схватил зубами за ручку и унесся с ним прочь. Девочки закричали, особенно громко Бэб с Бетти, потому что новенькое обеденное ведерко принадлежало им, и они уже собирались погнаться за похитителем, но тут звонок призвал их к следующему уроку. Пришлось возвращаться в класс, где мальчики, увидев, каким они охвачены волнением, тут же принялись выяснять причину.

К концу учебного дня дождь прекратился, выглянуло солнце, и сестры поспешили домой, торопясь поведать о своих бедах ма и найти в ней сочувствие, которое она выражала всегда замечательно. Вот и на сей раз, выслушав их, она осталась верна себе:

– Ничего страшного, дорогие мои. Если он не вернет ведерко, как возвратил раньше пирог, я дам вам другое. Ну и, так как на улице играть еще слишком мокро, можете пойти в каретный сарай. Я ведь вам обещала. Надевайте-ка резиновые сапоги – и вперед.

В свете такой восхитительной перспективы досадная потеря ведерка была моментально забыта, и девочки устремились вприпрыжку по гравийной тропинке к сараю, а миссис Мосс, тщательно подоткнув юбку и захватив с собой связку ключей, последовала за ними. Она присматривала за домом, участком и всем, что на нем находилось, и домик, где они жили с девочками, назывался домом привратника.

Маленькая дверца в одной из створок ворот сарая запиралась изнутри на засов, а на створках висел замок. Миссис Мосс открыла его. Створка ворот распахнулась. Девочки ринулись внутрь, охваченные столь сильным волнением и любопытством, что, когда оказались возле старинной кареты, у них даже сил не хватило на восхищенные возгласы. Бэб поднялась на облучок, Бетти взбежала по ступенькам к дверце кареты, но обе тут же устремились вниз резвее, чем поднимались, едва услышали из темной ее глубины громкое гавканье, а затем приказ тихим голосом:

– Лежать, Санчо, лежать.

– Кто здесь? – сурово осведомилась миссис Мосс, попятившись вместе с девочками, которые крепко ухватили ее за юбку.

Из разбитого окошка высунулась прекрасно знакомая сестрам белая кудрявая голова и тихо заскулила, словно заверяла: «Не тревожьтесь, леди. Мы ничего вам плохого не сделаем».

– А ну выходите! Или я сама вас вытащу! – отважно выкрикнула миссис Мосс, приметив под каретой среди какого-то ужасающего тряпья ноги в маленьких пыльных ботинках.

– Да, мэм. Сейчас выйду, – ответил ей кроткий голос, и то, что казалось кулем рваных тряпок, вынырнуло из темноты. Белый пудель был тоже уже тут как тут. Он уселся у ног хозяина, и бдительный его вид свидетельствовал о готовности атаковать каждого, кто подойдет к ним слишком близко.

– А теперь отвечай, кто ты и как попал сюда? – потребовала миссис Мосс, и хоть вопрос ее прозвучал достаточно строго, в глазах при виде тщедушной несчастной фигурки затеплилась истинно материнская жалость.

Глава III Бен

– Звать меня Бен Браун, мэм, и я путешествую.

– И в какую же сторону?

– Да в какую угодно, только б работу найти.

– А что делать умеешь?

– Да разное. Я к лошадям привычный.

– Господи благослови! Такой маленький паренек, как ты? – охнула миссис Мосс.

– Мне двенадцать, мэм. И ездить могу на всем, у чего четыре ноги имеется, – кивнул он с таким выразительным видом, будто готов был воскликнуть: «Дайте мне только корабль, а уж я с ним управлюсь!»

– Родные-то у тебя какие-то есть? – поинтересовалась удивленная миссис Мосс: вид Бена вызывал у нее некоторое беспокойство, до того изможденным выглядело его загорелое лицо с запавшими то ли от голода, то ли от боли глазами. Силы у мальчика в истрепанной донельзя одежде были явно на исходе. На ногах он держался с трудом, опираясь о колесо кареты.

– Я, мэм, у чужих жил, и меня так били, что пришлось от них убежать.

Признание вырвалось у него, похоже, невольно и лишь потому, что он как-то совсем по-детски почувствовал к миссис Мосс доверие.

– Ну тогда и винить тебя не могу, – сказала она. – Почему же ты именно здесь решил задержаться?

– Устал до того, что не мог идти дальше, и понадеялся, что в большом этом доме найду приют. Но я все равно уже не мог двигаться. Вот и лег прямо снаружи.

– Бедняга, как же ты, видать, вымотался. Да и чему ж удивляться, – проговорила сочувственно миссис Мосс, в то время как ее дочерям представилось интересным то обстоятельство, что прервал он свой путь именно возле их ворот.

Мальчик шумно и глубоко вздохнул. Глаза его, несмотря на бедственное состояние, заблестели, а пес навострил уши, едва услыхав свое имя:

– Вот, значит, я там отдыхал и вдруг слышу разговор за оградой, а потом увидел этих девочек. Они играли. Их еда выглядела так вкусно. Мне очень ее захотелось съесть, но я ничего не взял. Это Санчо унес для меня пирог.

– И ты заставил его отнести пирог обратно? – воскликнула Бэб.

– Нет, я сам это сделал. Перелез через калитку, пока вы носились за Санчо, а потом на крыльцо поднялся и спрятался, – с улыбкой объяснил Бен.

– И ты там смеялся? – задала новый вопрос Бэб.

– Да.

– И чихал? – полюбопытствовала Бетти.

– Да.

– И кинул нам сверху розы? – хором спросили обе сестры.

– Да. И они вам понравились.

– Еще бы! – подтвердила Бэб. – Но зачем ты прятался?

– Чтобы меня не увидели вот таким, – пробормотал Бен, кинув полный смущения взгляд на свои лохмотья, из-за которых ему явно хотелось бы снова укрыться от посторонних глаз под каретой.

– А в сарай как попал? – сочла своим долгом выяснить миссис Мосс, которая всегда помнила об ответственности за сохранность вверенной ее попечению собственности.

– Услышал их разговор про окно за плющом и, как только они ушли, отыскал в нем лаз. Там ведь стекло разбито. Мне лишь пришлось один гвоздик вытащить. Но я ничего не испортил, хоть и остался на целых две ночи. Думал сперва уйти в воскресенье, но от усталости ноги не шли.

– И ты возвратился назад? – спросила миссис Мосс.

– Да, мэм. Под дождем-то меня совсем тоска одолела. А это место все же немного похоже на дом. И голоса их снаружи мне слышались. – Он посмотрел на девочек. – Так что вроде и не совсем в одиночестве. Потом Санчо еще и еду нашел. В общем, мне было вполне неплохо.

– Ну и дела! – воскликнула миссис Мосс, хватаясь за угол фартука, чтобы вытереть им глаза, а заодно скрыть, насколько сильно ее тронула история мальчика, который, два дня и две ночи ютясь в каретном сарае, спал вместо кровати на кучке затхлой соломы и питался лишь крохами, добытыми для него верным псом. – Знаешь, как я с тобой поступлю? – Она старалась держаться невозмутимо, но губы ее невольно тронула сочувственная улыбка, а с пухлой румяной щеки скатилась предательская слеза.

– Не знаю, мэм, – откликнулся мальчик. – Я к любому готов. Только уж с Санчо, пожалуйста, будьте помягче. Он очень помог мне, и мы с ним большие друзья. Правда ведь, старина? – Бен обнял пса с таким видом, что стало ясно, насколько тревожится он за его судьбу.

– Ну, если к любому готов, то для начала я тебя отведу к нам домой – помыть, накормить да спать уложить в постель настоящую. А завтра… Ну, насчет завтра после решим, – договорила она, толком еще не понимая, как поступить с ним в дальнейшем.

– Вы очень добры, мэм, и уж я для вас с удовольствием поработаю. Не найдется ли у вас лошади, за которой мне можно было бы приглядывать? – осведомился с надеждой мальчик.

– Ничего у меня из живности не найдется, кроме курей да кошки.

Бэб и Бетти встретили ее слова хохотом, а Бен лишь тихонько хмыкнул, ибо только на это ему сейчас и хватило сил, хотя, ощущай он себя покрепче, наверняка бы тоже расхохотался. Но дрожащие от слабости ноги едва держали его тщедушное тело, голова вдруг стала кружиться, в глазах появилась резь. Бен заморгал, как совенок, попавший на яркий свет, и только Санчо, на которого он оперся, не позволил ему упасть. Миссис Мосс больше не медлила.

– Идем со мной, дитя, – сказала она. – А вы, девочки, бегите вперед, подогрейте остатки бульона да чайник наполните, пока мы тут с Беном во всем разберемся.

Тут миссис Мосс, внезапно охваченная опасением, не болен ли чем-нибудь ее новый подопечный, подошла к нему и пощупала пульс. Болезнь-то могла оказаться заразной, и в таком случае его не следовало вводить в дом. Рука, покорно протянутая ей, оказалась очень худой, но чистой и прохладной. И взгляд черных глаз, хоть и глубоко запавших из-за того, что мальчик был полумертв от голода, не свидетельствовал о болезни.

– Пообносился я сильно, но я не грязный. Вчера под дождем удалось помыться. И до этого все последнее время жил у воды, – сообщил Бен, удивляясь, отчего миссис Мосс так пристально на него смотрит.

– Ну-ка высунь язык, – скомандовала она.

Язык тут же высунулся, но почти сразу исчез, и Бен быстро проговорил:

– Я не больной, а просто голодный. Три дня-то последние еда у меня была только та, которую добывал Санчо. А я с ним всегда делюсь. Правда ведь, старина?

Пес в подтверждение оглушительно гавкнул, а потом заметался между хозяином и выходом из сарая. Похоже, вполне поняв ситуацию, он настоятельно рекомендовал миссис Мосс поспешить с предоставлением обещанных еды и приюта. Та намек поняла и тут же велела Бену взять свои вещи и следовать за ней.

– Да вещей-то и нет, – развел руками он. – Узелок у меня какие-то большие ребята отняли, иначе бы я до того паршиво не выглядел. А так могу взять только это. – Он извлек из-под кареты обеденное ведерко девочек. – Мне жаль, что Санчо унес его. Если бы знал, чье оно, давно бы уже возвратил.

– Дело прошлое, – отмахнулась миссис Мосс. – Ведерко мое, а то, что в нем утащил твой пес, было твоим. Ну же. Пошли. Мне запереть здесь надо. – И она погремела связкой ключей.

Бен, опираясь на рукоять, отломанную от тяпки, заковылял наружу. Руки и ноги у него затекли за два дня, проведенных в сыром обиталище, да к тому же он был измотан долгим бродяжничеством под солнцем и дождем. Санчо, в отличие от хозяина, ощущал себя вполне бодрым. Кажется, чувствуя, что злоключениям их пришел конец, он то прыгал с веселым лаем на Бена, то принимался шутя атаковать щиколотки их благодетельницы, а та кричала ему «брысь!» и «прочь!», тряся юбкой, словно он был не псом, а кошкой или курицей.

На плите, гудящей от жаркого пламени, подогревались сотейник с бульоном и чайник. Бетти подкидывала дрова, не давая огню ослабнуть. На пухлой ее щеке чернело солидное пятно сажи. Бэб в это время с такой скоростью и энергией нарезала хлеб, что пальцы ее не попадали под нож лишь чудом. Бен, еще прежде, чем ему удалось это осознать, оказался в старом кресле-качалке, держа кусок хлеба с маслом в руке, который он подверг столь жадному и быстрому уничтожению, на какое способен только вконец оголодавший мальчик. Санчо не отставал от хозяина. Лежа у его ног, он далеко не по-пуделиному, а скорее с хищностью волка в овечьей шкуре грыз баранью кость.

Оставив обоих гостей продолжать их увлекательное занятие, миссис Мосс поманила дочерей следом за собой из кухни, и обеим были даны поручения.

– Ты, Бэб, сбегай к миссис Бартон и спроси, нет ли у нее какой-нибудь старой одежды, которую Билли уже не носит. А ты, Бетти, отправляйся к Каттерам. Скажешь мисс Кларинде, что мне нужна пара рубашек из тех, которые мы шили на последнем швейном собрании. Пригодились бы также любые ботинки, шляпа и носки. На бедняге-то ничего целого не осталось.

Девочки убежали, горя желанием приодеть бедствующего гостя, и так от души постарались, хлопоча перед добрыми соседями, что полчаса спустя он едва смог себя узнать, когда вышел из задней спальни, одетый в выцветший фланелевый костюм Билли Бартона, рубашку из неотбеленного хлопка, сшитую Доркас, и обутый в старые ботинки Милли Каттерс.

Вымывшись в теплой ванне, Бен следом помыл хорошенько Санчо. Тот стал белым как снег, тщательно расчесанная кудрявая шерсть заблестела, хвост с кисточкой гордо зареял, виляя, над спиной, и теперь он ничем не уступал в презентабельности фарфоровому пуделю на камине. Когда мальчик скромно предстал перед миссис Мосс и девочками, сразу же стало заметно, какое удовольствие он получает от своего нового облика и сколь приятна ему обретенная респектабельность.

Девочки встретили появление преображенных странников восторженным смехом, а гостеприимная миссис Мосс заботливо устроила их возле печки, так как волосы Бена и шерсть Санчо еще до конца не просохли.

– Тебя же просто не узнать! – воскликнула добрая женщина, с удовольствием оглядывая мальчика.

При всей изможденности и худобе он приобрел аккуратный вид и явно приободрился. Черные глаза его весело поблескивали. Казалось, от них не ускользает ни одна мелочь. Голос звучал чисто и искренне. И загорелое лицо утратило наконец напряженно-угрюмое выражение, которое явно было ему несвойственно.

– Ох и славно же, – с чувством произнес мальчик. – Мы с Санчо вам сильно обязаны, мэм, – добавил он, и лицо его зарделось под взглядами трех пар доброжелательных глаз.

Сестры с огромной скоростью накрывали к чаю, так им хотелось быстрее сесть за стол и начать общение с гостем. В тот момент, когда Бен заговорил, Бэб уронила чашку и уже готова была услышать, как она разбивается об пол, но не услышала. Мальчик изловчился подхватить ее в воздухе. Миг – и он с легким поклоном вручил целую и невредимую чашку ошеломленной девочке.

– Святые угодники! Как ты это сделал? – вытаращилась она на него с таким видом, будто была уверена, что дело не обошлось без помощи колдовства.

– Да ерунда. Вот смотри.

Он схватил со стола две тарелки, подкинул их, закрутив, вверх, поймал и принялся снова подкидывать и ловить. Бэб и Бетти изумленно за ним следили, так широко раскрыв рты, будто готовились проглотить летающую посуду, если Бен промахнется. Миссис Мосс, стиснув в руках кухонное полотенце, наблюдала за ее полетом с вполне понятной тревогой рачительной домохозяйки.

– Ну, милые, это ни в какие ворота! – вот единственный комментарий, который от нее последовал.

Взгляд Бена тем временем метнулся к корзиночке с бельевыми прищепками. Он выхватил четыре штуки, прицепил вертикально себе на брови, нос и подбородок, задрал к потолку лицо, превратив его в подобие перевернутого вверх ножками табурета, и, словно благодаря хозяев за гостеприимство единственным способом, который сейчас ему был доступен, принялся закручивать и подкидывать блюдца, а затем ловить их точнехонько на прищепки, пока на лице не образовалась целая стопка, и тогда он начал спокойно расхаживать с ней взад-вперед по кухне.

Девочки пришли в полный восторг, да и миссис Мосс до того восхитило искусное обращение Бена с посудой, что, пожелай он сейчас воспользоваться даже ее лучшей супницей, она без малейшего колебания ее бы ему предоставила. Силы, однако, у Бена иссякли. Лицо сделалось усталым и грустным. Будто он не гордился вовсе тем, что только что продемонстрировал, а, наоборот, сожалел об этом.

– Полагаю, ты выступал как жонглер, – предположила миссис Мосс, пристально глядя на мальчика, у которого сейчас был такой же вид, как когда он ответил, что его зовут Бен Браун. Иными словами, не прибегая ко лжи, он стремился одновременно не раскрывать всей правды.

– Да, мэм. Я помогал раньше синьору Педро – величайшему волшебнику мира. Ну и обучился кое-каким его трюкам, – с напускным простодушием пробормотал мальчик.

– Слушай-ка, милый, – строго сказала миссис Мосс. – Тебе стоило бы рассказать мне про себя честно, как есть. Иначе я буду вынуждена отправить тебя к судье Моррису. Мужчина он суровый. Так что, коли ты не совершил ничего дурного, не бойся и поведай, какие там у тебя обстоятельства. Тогда я помогу тебе чем могу. – И она опустилась в кресло-качалку, как королева, открывающая аудиенцию.

– Я не боюсь, – откликнулся мальчик. – И плохого впрямь ничего не сделал. Но возвращаться к прошлому не хочу. А вам, возможно, и захочется сообщить обо мне, если я вам все расскажу. – Бен разрывался между доверием к новому другу и страхом перед старыми врагами.

– Коли там скверно с тобой обращались, то, будь спокоен, ничего они от меня про тебя не узнают. Расскажи все как есть, и я тебя поддержу, – заверила миссис Мосс. – Девочки, сбегайте за молоком, – повернулась она к дочерям.

– Ой, ма! Позволь нам остаться! Мы тоже никому-никому ничего не расскажем! Честно! Честно! – взмолились Бэб и Бетти, не желая быть выставленными, когда тайна Бена вот-вот выйдет наружу.

– Я ничего против их присутствия не имею, – проявил великодушие Бен.

– Ладно, – сдалась миссис Мосс. – Но хорошенько держите язык за зубами. Итак, – перевела она взгляд с дочерей на Бена. – Откуда же ты появился?

Девочки торопливо уселись на скамейку, стоявшую напротив маминого кресла-качалки. С этого места, изнывая от любопытства, они выжидающе наблюдали за Беном.

Глава IV Его история

– Я сбежал из цирка, – начал Бен, однако продолжить ему удалось далеко не сразу, потому что Бэб с Бетти, подпрыгнув, радостным хором выкрикнули:

– Мы знаем! Мы были! Цирк – это так чудесно!

– Знай вы о нем с мое, он бы вам понравился меньше. – Бен нахмурился и заерзал, словно все еще ощущая боль от полученных в цирке побоев. – И чудесным вы бы его точно не назвали. Правда, Санчо? – добавил он, сопроводив вопрос, обращенный к псу, каким-то странным звуком. Пудель, дотоле мирно лежавший у ног хозяина, налаживая знакомство с новыми ботинками, в которые тот был обут, зарычал и принялся бить хвостом по полу.

– А как ты там оказался? – полюбопытствовала растревоженная его словами миссис Мосс.

– Отец мой – Дикий Охотник с Равнин. Неужто о нем не слыхали и не видали его никогда? – недоуменно спросил мальчик, заметив, что громкое имя его родителя ровным счетом ничего не говорит доброй женщине.

– Благослови твое сердце, дитя, но мне уж лет десять не приходилось бывать в цирке. Теперь и не упомнить, что и кого я там видела, – покачала головой миссис Мосс, заинтригованная историей Бена и одновременно тронутая проникновенным тоном, которым он говорил об отце.

Бен повернулся к девочкам:

– А вы его не видели?

– Мы видели индейцев. И акробатов. И Прыгающих Братьев из Борнео. И клоуна. И обезьянок. И крохотного пони с голубыми глазами. Твой папа не был одним из них? – с надеждой спросили они.

– Он не из этой компании, – махнул рукой Бен. – Он наездник. Его номером открывалось каждое представление. Скачка на двух, четырех и даже восьми лошадях. И я выступал с ним вместе, пока не вырос. На отце моем все держалось. И никакими делами больше он не занимался, кроме как выступал да лошадей объезжал. – Бен произнес это с такой гордостью, будто речь шла о президенте большой страны.

– Ты хочешь сказать, он умер? – осторожно осведомилась миссис Мосс.

– Не знаю. О нем нет никаких вестей, – сдавленным голосом отозвался Бен и судорожно вздохнул, как случается, когда к горлу внезапно подкатывает комок.

– Расскажи, дорогой, нам побольше, и мы, возможно, сумеем выяснить, где он. – Миссис Мосс подалась вперед и ласково провела ладонью по темным блестящим волосам мальчика, в то время как он вдруг резко склонил лицо к пуделю.

– Да, мэм, спасибо. Конечно же, я расскажу. – И с трудом подчинив себе дрогнувший голос, он постарался спокойно и ровно продолжить: – Отец был всегда очень добр ко мне. Мы зажили вместе после того, как умерла бабушка, и мне очень нравилось с ним жить. Он сразу начал меня обучать верховой езде, и посмотрели бы вы на меня тогда. Маленький, в белых лосинах, розовой курточке и с золотым ремнем, я стоял на плече у отца или висел на хвосте старого Генерала, который несся полным галопом. А в номере, где отец управлял тремя лошадьми, я стоял на его голове и размахивал флагом. Публика бешено нам аплодировала.

– И тебе не было страшно? – Бетти бросило в дрожь от одной только мысли, что можно отважиться на такое.

– Нисколечко. Потом я стал во время парадов-алле^[2] управлять колесницей, запряженной четырьмя пони, – продолжал Бен. – И сидел на огромном шаре, который был установлен наверху кареты, а тащили ее Ганнибал с Нероном. Вот это не шибко мне по душе приходилось. Во-первых, ужасно высоко, во-вторых, трясло, да солнце еще к тому же голову припекало, ветви деревьев хлестали меня по лицу, а ноги болели от напряжения, до того трудно было удержаться на этом шаре.

– А кто такие Ганни Бал с Ныроном? – спросила Бетти.

– Большие слоны, – пояснил мальчик. – Отец никогда не позволял сажать меня на этот шар. Но когда он исчез, мне пришлось. Иначе меня бы побили.

– И неужели никто за тебя не заступался? – охнула миссис Мосс.

– Случалось, мэм. Большей частью леди. Они все ко мне очень по-доброму относились, особенно Мелия. Она поклялась, что не станет участвовать в номере Таннимант, если меня снова побьют за отказ от помощи старому Баку с медведями. Ну им и пришлось уняться. Она в этом номере была ведущей. Где бы они еще нашли такую наездницу.

– Ой, расскажи про медведей, – попросила Бэб, которой в цирке больше всего нравились звери.

– У Бака их было пять. Старых и сердитых. Он с ними выступал. Мне один раз пришло в голову просто поиграть с ними, а он решил, что, если я с ними выступлю вместо него, номер станет гораздо успешнее. Но они слишком крепко обнимались со мной и когтями цапали. Не очень-то было приятно. Да и не поймешь никогда, добродушны они или голову приготовились откусить. Бак-то весь в шрамах ходил от их когтей да зубов. Мне такого не хотелось. Миссис Сент-Джонс за меня вступилась. Она хороший человек.

– А кто такая миссис Сент-Джонс? – Миссис Мосс успела уже запутаться в обилии новых имен.

– Да та же самая Мелия, она же миссис Смизерс, жена инспектора манежа, который одновременно Монтгомери, хотя он не больше Монтгомери, чем она Сент-Джонс. В цирке все имена себе меняют на такие, которые покрасивее выглядят на афишах. Папа мой назывался Хозе Монтебелло, а я стал Адолфусом Блумсберри, после того как вырос из Летающего Херувима и Чудо-Ребенка.

Миссис Мосс, откинувшись на спинку кресла-качалки, расхохоталась, до того ее рассмешили все эти курьезы. Девочек удивило ее веселье. Вымышленные имена цирковых артистов показались им верхом шика и элегантности. Миссис Мосс, впрочем, снова быстро настроилась на серьезный лад и приготовилась слушать историю дальнейших злоключений гостя.

– Продолжай, Бен. Что же стало потом с твоим папой? – спросила она, ибо судьба появившегося у них мальчишки волновала ее все больше и больше.

– Ну, понимаете, мой отец поссорился со старым Смизерсом и перед тем, как осенью завершился шатровый сезон, вдруг взял и уехал. Вроде как собрался в Нью-Йорк, где есть знаменитая школа наездников. Сказал, что устроится, а потом пошлет за мной. Ну, я и остался помогать Педро. Он фокусник, и мы с ним ладили. Мелия за мной приглядывала. Какое-то время я был вполне доволен. Но отец все не присылал и не присылал никого за мной, и для меня наступили скверные времена. Если бы не Мелия и Санчо, сбежал бы гораздо раньше.

– И что же тебе приходилось делать?

– Да много чего. Жизнь в цирке пошла сложная, а мне смекалки было не занимать. Смизерс именно так и сказал однажды и заставил меня вовсю заниматься акробатикой. Я не против был выступать с фокусами или с Санчо. Отец так его замечательно выдрессировал, что вел он себя на арене со мной превосходно. Но в цирке меня захотели приучить к джину, чтобы я перестал расти. Моему отцу такое точно уж не понравилось бы. Я это понимал и отказывался. Наездником мне выступать вполне подходило, пока я не свалился однажды и не ушиб сильно спину. После этого ездить мне стало больно и голова кружилась, но меня все равно заставляли. Слабость была ужасная. Я постоянно падал.

– Ну и зверь же этот человек, – возмутилась миссис Мосс. – Что же Мелия не положила конец его издевательствам?

– Она умерла, мэм. И друзей у меня никого не осталось, кроме Санчо. Вот я и убежал.

Воспоминание о Мелии вызвало у него слезы, скрывая которые Бен снова склонился над Санчо и начал его гладить.

– А что ты собирался делать дальше? – спросила миссис Мосс.

– Найти отца. Но не получилось. В школе наездников его уже не было. Мне там сказали, что он уехал на запад покупать мустангов для какого-то человека, которому их потребовалось большое количество. Такая вот безнадежность, мэм. Отец невесть где. А к Смизерсам возвращаться – снова сплошные побои. Попросил было, чтобы в школу наездников меня взяли, но мальчики им не требовались. И остался для меня один выход: идти дальше с надеждой где-то найти работу. И умер бы я, вероятно, в итоге от голода, если б не Санчо. Мне пришлось его в цирке оставить привязанным, когда я убежал. Боялся, что иначе меня в воровстве обвинят. Пес-то ведь очень ценный, мэм. Лучшая трюковая собака из всех, что я видел. Им его вернуть захотелось бы гораздо сильней, чем меня. Жаль мне, конечно, было с ним расставаться, да и принадлежал он отцу. Но пришлось. И когда темной ночью я смылся из цирка, думал, что никогда больше его не увижу. К утру я уже был за много миль от цирка. Пристроился в чьем-то сарае позавтракать, и, как раз когда до тоски одиноко мне сделалось, Санчо ко мне туда и ворвался. Грязный весь, мокрый, веревка длинная за ним тянется. Он перегрыз ее, значит, и следом за мной побежал. И покидать меня больше не собирался. Ну и я уж теперь его никогда не оставлю. Правда, старина?

Эту часть хозяйской истории Санчо выслушал с заметным интересом, а когда Бен обратился к нему, пес, положив ему лапы на плечи, облизал его лицо и с преданностью, сияющей в желтых глазах, тихонько завыл. И было ясно, словно у него вдруг прорезался дар речи, чтó хочет сказать он Бену:

«Выше нос, маленький мой хозяин. Отцы порой исчезают, и друзья иногда, увы, умирают, но я никогда тебя не покину».

Бен крепко обнял его и улыбнулся девочкам поверх курчавой головы пуделя. Сестры сперва отозвались на эту трогательную сцену громкими аплодисментами, а затем принялись гладить и ласкать доброе белое существо, совершенно простив ему кражу пирога и нового обеденного ведерка.

Вдохновленный таким их расположением и специальными дрессировочными знаками Бена, пес вырвался на свободное пространство кухни и начал с присущими ему ловкостью и изяществом демонстрировать один за другим все свои коронные трюки. Девочки, пританцовывая, упоенно следили за ним, а миссис Мосс сказала, что ей даже неловко рядом с четвероногим, который чуть ли не умнее ее самой. Бен просиял. Видно было, что похвалы в адрес Санчо радуют его куда больше, чем если бы их раздавали ему. Стоило пуделю снова улечься подле него, а остальным несколько успокоиться, как он принялся живо рассказывать о приключениях, в которые попадал вместе с Санчо, и об уме, верности и находчивости своего любимца.

Миссис Мосс, слушая мальчика, про себя размышляла о его дальнейшей судьбе и, когда он наконец умолк, с очень серьезным видом осведомилась:

– Если у меня выйдет найти тебе работу, ты захотел бы здесь на подольше остаться?

– О да, мэм. Еще бы, – с энтузиазмом откликнулся Бен, который мог лишь мечтать о таком уютном, гостеприимном доме с доброй хозяйкой, столь же по-матерински заботливой, как была ушедшая в мир иной миссис Смизерс.

– Тогда схожу завтра к сквайру. Посмотрим, что он скажет. Полагаю, не будет против взять тебя мальчиком на подхвате, если окажешься столь смышленым, как говоришь. Он каждое лето кого-нибудь нанимает, и я пока у него никого не приметила. Ты умеешь пасти коров?

– Надеюсь, что да, – пожал плечами Бен, всем своим видом показывая, что человеку, который мог управлять колесницей с четырьмя норовистыми пони, освоить выпас коров не проблема.

– Может, это не так увлекательно, как езда верхом на слонах или игры с медведями, зато дело вполне пристойное. Полагаю, охаживая, если потребуется, кнутом Бриндл и Батеркап, ты почувствуешь себя куда счастливее, чем когда охаживали тебя самого, – улыбнулась миссис Мосс.

– Думаю, вы правы, мэм. – Бен поежился при одном лишь воспоминании о недавней жизни, от которой сбежал.

Вскорости после этого Бена отправили хорошенько выспаться в заднюю спальню. Верный Санчо, конечно, пошел его сторожить. Заснули оба, однако, не сразу, такой сильный шум подняли у себя в комнате сестры. Это Бэб настояла на необходимости поиграть перед сном в медведя, который напал на Бетти и, невзирая на ее вопли, готов с ней расправиться. Девочки до того разошлись, что ма, поднявшись к ним, едва смогла их унять, да и то лишь после угрозы, что, если они не угомонятся и не станут тише мышей, Бен и Санчо завтра же утром отправятся жить в какое-нибудь другое место.

Она очень серьезным тоном это пообещала, и девочки, перепуганные, сперва мигом затихли, а затем и уснули и увидели во сне позолоченные экипажи, старые, подернутые плесенью кареты, убегающих мальчиков, обеденные ведерки, танцующих пуделей и крутящиеся в воздухе чайные сервизы.

Глава V Бен получает место

Проснувшись наутро и не увидев над головой ни брезента цирковой палатки, ни открытого неба, ни крыши сарая, Бен на мгновение озадачился, не понимая, где находится. На сияющем белизной потолке, дружелюбно жужжа, общались несколько мух. Снаружи слышались, вместо криков ласточек и щебета мелких ранних пташек, уютное кудахтанье кур и два юных голоса, которые наперебой затверживали вслух таблицу умножения.

У распахнутого окна сидел Санчо, занятый наблюдением за пожилой кошкой. Она старательно умывалась. Пес пытался ей подражать, водя по морде огромной мохнатой лапой. Выходило у него это до того неуклюже, что Бен рассмеялся. Застигнутый врасплох, Санчо засмущался и, стремясь это скрыть, перепрыгнул со стула к хозяину на постель и принялся так энергично облизывать ему лицо, что тот, спасаясь от его мокрого языка, влез с головой под одеяло. Призывный стук в пол, раздавшийся снизу, заставил обоих друзей встрепенуться, и десять минут спустя мальчик с сияющим лицом и необычайно бодрый пес стремительно сбежали по лестнице. Первый – чтобы воскликнуть радостно: «Доброе утро, мэм!», а второй – чтобы выразить то же самое, интенсивно виляя хвостом. Ведь на плите, скворча, поджаривалась ветчина, к которой Санчо питал исключительно нежные чувства.

Миссис Мосс стояла с вилкой в руке возле шипящей сковороды.

– Славно выспался? – поинтересовалась она у Бена.

– Еще бы, мэм. На такой-то прекрасной постели. Прежде ведь я спал на сене под конской попоной. А в последнее время мне и вовсе служили периной трава, одеялом небо, – смеясь, откликнулся мальчик. Благодаря уюту, которым был окружен, он уже мог весело и легко говорить о былых своих трудностях.

– Спелая сладкая кукуруза полезна для юных костей, даже если на них еще меньше мяса, чем на тебе, – бросила миссис Мосс, проходя мимо Бена и по-матерински ласково потрепав его по мягким волосам.

– Толстеть людям нашей профессии непозволительно, мэм. Тут чем худее, тем лучше. И для канатоходцев, и для акробатов, и для наездников, и для жонглеров. Самое главное – мускулы. Вот такие.

Бен, крепко сжав кулак, с немалой многозначительностью продемонстрировал сухую тонкую руку, словно намекая на геркулесову силу, благодаря которой готов побороть что угодно, даже раскаленную печь.

– Ну что же, у тебя появился повод испытать свои мускулы, – заявила миссис Мосс, радуясь бодрости и хорошему настроению своего подопечного. – Принеси-ка воды, – указала она на колодец во дворе.

Бен, желая быть полезным, схватил ведро. Поставив его среди мшистых камней и ожидая, пока воды натечет достаточно, он начал оглядываться по сторонам. Увиденное грело душу: небольшой коричневый дом, из трубы которого вился уютный дымок, две сестрички, на которых ложился бликами солнечный свет, зеленые холмы, свежезасеянные поля, простиравшиеся почти до самого горизонта, ручей, что, танцуя, несся сквозь яблоневый сад, птицы, поющие на Аллее вязов… Весь мир вокруг Бена был свеж и прекрасен настолько, насколько только возможно погожим утром раннего лета.

– А ты не думаешь, что здесь довольно мило? – спросила Бэб, стоило его оживленному взгляду, который чем больше вбирал впечатлений, тем становился живее, сосредоточиться на девочках.

– Самое милое место на свете, – убежденно произнес Бен. – Если бы еще лошадь была поблизости… – добавил он, заметив, что полное ведро наконец поднялось на колодезном рычаге с противовесом, сооруженным из старого мельничного жернова.

– У судьи их целых три, но он так над ними трясется, что даже не позволил нам вырвать совсем немножко волосков из хвоста старого Майора, – обиженно сообщила Бетти, захлопывая учебник арифметики.

– Майк позволяет мне ездить на большой лошади к водопою, если никого нет поблизости. Верхом вниз по аллее – это так здорово! Обожаю лошадей! – Говоря, Бэб подпрыгивала на скамейке, имитируя ход белой кобылы Дженни.

– Похоже, ты не из робких. – Бен одобрительно поглядел на старшую девочку и направился с полным ведром к дому, по дороге плеснув немного воды на миссис Кису, выгибавшую спину, топорщившую усы и громко шипевшую на Санчо.

– Завтракать, – позвала миссис Мосс, и следующие двадцать минут никто ничего не говорил, зато кукурузная каша, молоко и жареная ветчина уничтожались общими усилиями со скоростью, которая впечатлила бы даже Джека – покорителя великанов.

– Ну, девочки, приступайте к своим домашним обязанностям, – распорядилась хозяйка дома, когда тарелки у всех опустели, а Санчо, облизываясь, наслаждался вкусностями, перепавшими лично ему. – Ты, Бен, пока наколи мне щепы для растопки. Вот приберусь, и займемся твоим устройством.

Бен так энергично принялся за работу, что щепки летели во все стороны. Бэб с рискованной торопливостью и грохотом складывала посуду со стола в тазик. Бетти подметала пол, поднимая в воздух столбы пыли. А миссис Мосс, кажется, умудрялась одновременно находиться везде.

Санчо, похоже осознавая, что на кону их с Беном дальнейшая участь, проникся чувством личной ответственности и в весьма сумбурной манере старался проявить себя незаменимым помощником. С риском, что хвост его попадет под лезвие топора, он прыжками носился вокруг Бена. Затем убегал инспектировать своим любопытным носом шкафы в каждой комнате. Преследовал стремительно перемещавшуюся миссис Мосс. Стаскивал коврик у двери, чтобы Бетти могла как следует там подмести. Критически наблюдал, встав на задние лапы, за кухонным столом, где Бэб мыла посуду, а когда его наконец выставили на улицу, то, ничуть не обидевшись, с веселым лаем загнал миссис Кису на дерево, попреследовал кур, доведя их до такой степени возмущения, что они перелетели через забор, и в заключение тщательно зарыл старый ботинок туда, где у него уже хранился остаток бараньей косточки.

К тому времени как остальные справились со своими обязанностями, пес, выплеснув избыток энергии, зарысил следом за покинувшей дом компанией с чинным видом собаки, приученной сопровождать на прогулках леди. На перекрестке компания разделилась. Девочки поспешили в школу, а миссис Мосс и Бен – к большому дому на холме, который принадлежал сквайру.

– Не бойся, дитя мое, – на ходу наставляла она Бена. – Я сумею как следует объяснить сквайру, что с тобой случилось и почему ты убежал. А если работу получишь, просто скажи ему спасибо да постарайся проявить себя надежным и трудолюбивым. Дела у тебя несомненно на лад пойдут, – шепотом договорила миссис Мосс, уже звоня в колокольчик у боковой двери, на которой алела яркая надпись «Моррис».

– Войдите! – хрипло ответили на звонок изнутри.

Бен, чувствуя себя так, будто ему вот-вот вырвут зуб, робко двинулся следом за доброй женщиной, которая заведомо придала своему лицу самое располагающее выражение, на какое была способна.

Убеленный сединами старый джентльмен, читавший газеты, пронзил посетителей суровым взглядом поверх очков и раздраженным тоном, который поверг бы в оторопь каждого, кто не знал, сколь доброе сердце бьется под этим объемным жилетом, осведомился:

– Ну, что на этот раз? Какое, доброе вам утро, мэм, происшествие? Юный бродяга украл ваших цыплят?

– О нет! Ничего подобного, сэр, – поторопилась его разуверить миссис Мосс, потрясенная подобным предположением, а затем кратко изложила историю Бена.

Инстинкт подсказал ей слова, интонацию и мимику, побуждавшие сострадать даже тем из поступков ее подопечного, которые при ином изложении могли показаться предосудительными. Во взгляде старого джентльмена по ходу ее рассказа начало проявляться все больше заинтересованности, и даже сам Бен проникся к себе столь жгучим сочувствием, словно речь шла о ком-то другом.

Сквайр, внимательно выслушав миссис Мосс, с одобрением ей кивнул, а затем осведомился у Бена:

– Ну, юноша, и какую же работу ты умеешь делать? – И в ожидании ответа бросил на него из-под кустистых бровей до того пронизывающий взгляд, что мальчик вдруг почувствовал себя совершенно прозрачным.

– Почти любую, сэр, если смогу ею на жизнь заработать.

– Полоть умеешь?

– Не пробовал, сэр, но могу научиться.

– Ну да, – скептически фыркнул джентльмен. – Всю свеклу выдерешь, оставишь марь. Клубнику собирать пробовал?

– Нет, только пробовал ее есть, сэр.

– Ну, этот-то вид труда ты вряд ли забудешь, – усмехнулся уголком рта сквайр. – А сможешь ли управляться на пахоте с лошадью?

– Полагаю, у меня выйдет, сэр. – Глаза у Бена сверкнули. Он обожал лошадей. Все, которые были ему знакомы прежде, становились его лучшими друзьями.

– Только никаких шалостей. Конь мой – отличный малый. И я крайне насчет него щепетилен.

Сквайр произнес это очень серьезно, однако глаза его посверкивали при этом так весело, что миссис Мосс едва сдерживала улыбку. Конь старого джентльмена был в городе предметом неиссякаемых шуток. Возраста приблизительно двадцатилетнего, он отличался походкой поистине впечатляющей. Высоко поднимал передние ноги, будто намеревался развить огромную скорость, но вялым движением задних гасил темп до неспешной рыси, которой обыкновенно и передвигался. «Перед в галоп несется, а зад едва плетется», – смеялись над ним мальчишки, но держались на почтительном расстоянии, ибо крупное это животное с римским профилем никаких вольностей по отношению к себе не позволяло.

– Я слишком люблю лошадей, чтобы им навредить, сэр, – сказал Бен. – А для езды верхом мне любое четвероногое подойдет. Уж на что был Король Марокко кусач да лягач, я и с ним справлялся.

– Тогда, вероятно, ты сможешь гонять коров на пастбище? – задал новый вопрос сквайр.

– Я управлял слонами, верблюдами, страусами, медведями гризли, мулами и сразу шестью желтыми пони. Наверное, и с коровами у меня получится, если постараюсь, – со скромной почтительностью проговорил Бен, хотя сама мысль, что он может не справиться с какими-то там коровами, казалась ему смешной.

Сквайру мальчишка все больше нравился своим веселым нравом, решимостью и отвагой, которые попеременно отражались у него на лице, и по мере того, как длился их разговор, взгляд старого джентльмена теплел, а уголки губ то и дело вздергивались в улыбке.

– Ну, мы здесь не слишком часто взращиваем слонов и верблюдов, – начал он, впечатленный перечнем животных, которые оказались подвластны этому тощему пареньку. – Медведей, правда, водилось прежде много, но народу они надоели. Вот мулов и впрямь в избытке, только они здесь по большей части двуногого типа. А из домашней птицы предпочитаем шанхайских кур, а не страусов.

Тут он был прерван до того заразительным хохотом Бена, что миссис Мосс, не выдержав, последовала его примеру. И так как веселый, искренний смех порой решает дело быстрее и лучше слов, сквайр, не успели они еще успокоиться, постучал по окну у себя за спиной и, пытаясь вернуть себе былую суровость, проговорил:

– Сперва испытаем тебя на коровах. Мой человек покажет, куда ты должен их гнать. Попутно будут тебе от него в течение дня и другие разные поручения. Я пригляжусь, на что и насколько ты годен, и вечером дам ответ миссис Мосс. Мальчик может заночевать у вас дома?

– Разумеется, сэр. Да и дальше пускай живет у меня и по утрам на работу к вам отправляется. Будет, по крайности, под моим приглядом, и другим от него никаких хлопот.

– Касательно твоего отца, парень, попробую выяснить, – пообещал сквайр. – А пока веди себя хорошо и голову не теряй. Чтобы отец смог гордиться тобой, когда вы с ним встретитесь. – И старый джентльмен сурово погрозил Бену пальцем.

– Спасибо большое, сэр. Конечно, сэр. Отец мой непременно вернется, если не болен и не пропал, – едва слышно произнес Бен, мысленно благодаря судьбу за то, что ему удалось избежать поступков, из-за которых он бы сейчас трепетал перед этим грозящим пальцем джентльменом и которых отныне уж точно избежит.

Вскорости возле входной двери возник рыжий ирландец и застыл в проеме, с подозрением глядя на мальчика.

– Пэт, – обратился к нему старый джентльмен. – Вот этому парню нужна работа. Поставь его на коров. И другие поручения давай ему, если нужно. После доложишь мне, как он справляется.

– Есть, ваша честь! – гаркнул Пэт. – Шевелись, парень, пошли, – велел он Бену. – Покажу тебе размах работ.

Бен торопливо распрощался с миссис Мосс и поспешил за новым своим командиром, горя желанием сыграть с ним какую-нибудь отменную шутку в ответ на подчеркнуто нерадушный прием.

Впрочем, мгновение спустя он вовсе забыл о существовании Пэта. Потому что во дворе появился Герцог Веллингтон, нареченный так в честь римского своего профиля. Знай Бен хоть что-нибудь о Шекспире и его драмах, он мог бы воскликнуть, как Ричард Третий:

– Коня! Коня! Все королевство за коня!

Не ведая страха, он подбежал к величественному животному. Герцог Веллингтон сперва выразил недвусмысленное недовольство, прижав к голове уши и раздраженно размахивая хвостом. Бен посмотрел ему прямо в глаза, осторожно провел ладонью по серо-стальному носу и тихонечко что-то ему прочирикал. Уши коня поднялись, как при звуках располагающих и знакомых.

– Ща тя как тяпнет, коль будешь его телепать, – с многообещающим видом пробубнил Пэт. – Отзынь от его и займись коровами, как тебе велено его честью, – скомандовал он. При свидетелях хитрый этот работник всегда обращался с Герцогом очень почтительно, хотя в отсутствие оных жестоко его пинал.

– Да я совсем не боюсь, – откликнулся Бен. – Ты, старина, ведь мне больно не сделаешь, правда? – И, обхватив Веллингтона за шею, он прижался щекой к его морде. – Видите? Он понимает, что я ему друг.

Конь ответил на это доброжелательным взглядом и приветственным ржанием.

Сквайр, наблюдавший всю сцену из распахнутого окна, понял по выражению лица Пэта, что назревает конфликт, и торопливо вмешался:

– Дай парню запрячь Герцога, если сумеет. Я как раз собирался на нем проехаться. Пускай попытается.

Бен с удовольствием попытался и проявил себя столь стремительным и ловким запрягальщиком, что к моменту выхода сквайра из дома просторный фаэтон^[3] уже был подан к крыльцу, вместе с Герцогом, у головы которого стоял улыбающийся юный конюх. Умелая, аккуратно выполненная упряжка и быстро налаженная дружба с конем обрадовали старого джентльмена, но он не рассыпался в похвалах, ограничившись лишь краткой репликой:

– Все в порядке, парень.

Когда экипаж, скрипя и подпрыгивая на ухабах, скрылся вдали, Пэт отворил ворота скотного двора, из них показались ухоженные желтые коровы, которых Бен погнал по дороге к далекому пастбищу, где животных ожидала ранняя молодая трава. Путь их лежал мимо школы. Бен глянул на ее окна. По коридору шествовали на урок чтения ученики. Бен проникся сочувствием к ним. Провести такое прекрасное летнее утро запертым в классе ему казалось невыносимым.

Вдруг ветерок, лениво гулявший вокруг крыльца, подхватил с одной из ступеней листок бумаги и, разумеется даже не представляя себе, насколько важную оказывает услугу, легким порывом подбросил его к ногам Бена. На листке оказалась картинка. Она привлекла внимание мальчика. Подняв листок, он стал ее разглядывать. Листок, как немедленно Бену сделалось ясно, выпал из чьего-то порядком потрепанного учебника. На картинке изображались какие-то вставшие на якоря корабли, с них сходили на берег странно одетые люди, а на берегу танцевала толпа индейцев. Бен заинтересовался, однако текст под картинкой прочесть не смог, настолько сильно, к большому его разочарованию, тот оказался залит чернилами.

– Может, девочки знают? Спрошу у них, – сказал себе Бен, совершенно заинтригованный изображенной художником сценой на берегу.

Он пригляделся к крыльцу, но никаких вырванных страничек больше не обнаружил и, запихнув тот, что ему достался, в карман, направился дальше. Песня веселого боболинка^[4] сопутствовала ему. Солнце светило мягко и ласково. Бен шел, посвистывая заливисто, как черный дрозд на лугу, с наслаждением сознавая: его здесь приняли, к нему добры, он здесь в безопасности.

Глава VI Ходят книжечки по кругу

Вечером после ужина Бэб и Бетти уселись на старом крыльце, играя с Джозефусом и Белиндой и обсуждая события минувшего дня, потому что до сей поры в их размеренную и тихую жизнь не вторгалось ни одного события столь волнительного, как появление незнакомого мальчика и всего, что с его появлением оказалось связано. Бен как ушел сегодня с утра, так еще и не возвращался. Обедом его покормили у сквайра, а потом он работал с Пэтом на дальнем поле. Девочки увидали его там по пути из школы домой. Санчо все время держался подле хозяина. Новый уклад их жизни пуделя явно обескураживал, и он принялся с еще большей бдительностью следить, чтобы с Беном не произошло ничего плохого.

– Хорошо бы они поскорей пришли. Солнце уже садится. Я слышала, как коровы мычали. Значит, Бен уже гнал их обратно, – заметила Бетти, которая вся извелась в ожидании и воспринимала отсутствие Бена примерно так, как если бы у нее временно отобрали захватывающую книжку, чтение которой не терпится продолжить.

– Я собираюсь выучить знаки, которые Бен подает Санчо, чтобы он танцевал. Никогда еще не видела такого милого пса, – сказала Бэб. Она очень любила животных.

– Ма сказала… Ой, что это? – Бетти вздрогнула. – Что это так громко стучит в ворота?

Происхождение стука, впрочем, немедленно разъяснилось. Над воротами возникла голова Бена. Он подтянулся к железной арке с рамой для фонаря.

– Просьба занять места, дорогие леди и джентльмены! Поторопитесь! Представление начинается! Мы открываем его головокружительным номером «Летающий купидон» в исполнении несравненного мастера Блумсберри – лучшего из живущих ныне молодых дарований, – который уже успел усладить своим искусством взоры коронованных особ Европы! Аплодисменты! Музыка! Вот и он!

Провозгласив это в напыщенной манере мистера Смизерса, Бен принялся выделывать такие коленца, что даже компания исполненных чувства собственного достоинства кур, направлявшихся чинно к месту ночлега, остановилась. Потрясенное их кудахтанье походило на обмен мнениями. И кажется, к выводу они пришли однозначному: подобные кувырки могут быть вызваны лишь какой-то чрезвычайно вредной для организма пищей.

Старые ворота тоже были изрядно изумлены. Им много разного пришлось повидать на длинном своем веку, в том числе и мальчишек, которые через них лазили, однако не находилось до сей поры ни единого, кто воспользовался каждым из шаров, увенчивавших столбы, чтобы постоять на голове. Никто не повисал затем ею вниз, уцепившись лодыжками за вершину железной арки. Не ходил по верхней перекладине колесом. Не выстукивал пальцами ног, держась подбородком за арку, ритмы популярных мелодий. Не прогуливался на руках по каменной ограде. И не подвешивал себя под конец представления к раме для фонаря, посылая с видом прекрасно воспитанного купидона «комплимент» каскадом воздушных поцелуев.

Девочки неистово били в ладоши и топали ногами. Санчо лаял, клацал зубами и прыгал, делая вид, что хочет тяпнуть хозяина за лодыжки.

– А теперь спускайся и расскажи, что делал у сквайра. Он на тебя сердился? Тебе было трудно? – засыпала Бена вопросами Бэб.

– Ну уж нет, здесь прохладнее будет, – выдохнул мальчик и уселся в раме для фонаря, обмахивая разгоряченное лицо зеленой веточкой, которую отломал от высоких кустов. Они шумели под ветерком над его головой, и воздух насыщен был ароматом сирени. – Я делал разное. Старый джентльмен совсем на меня не сердился. Он мне очень понравился, даже десять центов дал. А вот морковину эту рыжую ненавижу. Орал на меня, ругался, палкой огрел. Ну ничего. Найду потом способ с ним справиться.

Он сунул руку в карман, чтобы продемонстрировать девочкам блестящий десятицентовик от сквайра, но пальцы прежде монетки нащупали сложенный листок из учебника.

– Глядите. – Он извлек его на свет, мигом вспомнив, о чем так хотел узнать утром. – Расскажите мне, если знаете, что эти типы удумали? – потыкал он пальцем в картинку. – Там чернилами залито, и написанного под рисунком не разглядеть, кроме нескольких слов, а мне интересно. Отнеси им, Санчо!

Мальчик разжал пальцы, страничка плавно опустилась на землю, пес, аккуратно ее подхватив, поднес сестрам и положил у их ног, а сам с выражением глубочайшего любопытства уселся рядом.

Девочки, вглядываясь в залитый чернилами текст, начали хором читать. Бен склонился поближе к ним со своего насеста и внимательно слушал.

«Когда взошло солнце, мореплаватели увидели землю, и вид ее привлек их множеством ярких цветов, высоких деревьев с огромными листьями и фруктов, которых им прежде не приходилось видеть. Голые меднолицые люди столпились на берегу, потрясенно взирая на испанские корабли. Они представлялись им гигантскими птицами, паруса – их крыльями, а испанцы – высшими существами, спустившимися на спинах этих волшебных птиц прямо с неба».

– Да тут просто-напросто Христофор Колумб открывает остров Сан-Сальвадор. Неужели не знаешь? – Бэб глянула на Бена с таким видом, что можно было подумать, самой ей все эти люди с картинки вплоть до прославленного Христофора прекрасно знакомы.

– Не знаю я никаких Христофоров. Здешний какой-нибудь, что ли? Сильно же он на картинке важничает от своего открытия, – пробормотал Бен, немного смущенный своим невежеством, но твердо намеренный получить исчерпывающий ответ, раз уж заинтересовался.

– Ну и ну! В двенадцать лет не знать, что написано в учебнике истории Квакенбоса! – рассмеялась Бэб, впечатленная куда больше, чем открытием Колумба, открытием собственным, что этот мальчик, который ей представлялся необычайнейшим существом, мальчик, умеющий делать такие головокружительные трюки, оказывается, может нуждаться в ее поддержке и помощи.

– Да наплевать мне на твоего боса Квакена, кем бы он ни был. Объясни-ка мне лучше про важного типа с корабля. Мне он понравился, – отрезал Бен, желая добраться до сути.

И Бэб, с частыми подсказками Бетти, рассказала о Колумбе так ясно, просто и увлекательно, что Бен абсолютно все понял. Язычок-то у Бэб был бойкий, а уроки истории ей очень нравились.

– Как ты думаешь: моих десяти центов хватит такой учебник купить? – дослушав, полюбопытствовал Бен, которого после насмешек Бэб обуяла жажда знаний.

– Конечно нет, – вынуждена была разочаровать его Бэб.

– А мне хочется прочитать, что там дальше, – расстроился он.

– Ты можешь пользоваться моим учебником, когда он мне самой не нужен, – ответила Бэб. – И от меня узнавай все, что хочешь, об этом. – Похоже, она забыла, что собственные ее знания «об этом» пока далеко не исчерпывающие.

– Но у меня только по вечерам будет время читать, а вечером тебе, вероятно, тоже учебник понадобится, – сказал Бен.

– Правильно. Я как раз вечером готовлюсь к урокам истории. Бери его утром, перед тем как мы соберемся в школу.

– Утром мне уходить очень рано, поэтому не получится. Хотя нет, получится, – просиял вдруг Бен. – Сейчас расскажу. Разреши мне читать его, пока я гоню коров. Сквайру нравится, когда они вдоль дороги идут медленно и едят траву на обочинах, чтобы она слишком сильно не вырастала и ее не надо было косить. Пэт так сказал. Ну а я, чем там просто без дела болтаться, буду читать.

Захваченный своим планом, он ждал ответа Бэб.

– Но на уроке учебник мне снова понадобится, – благоразумно заметила она. – Как ты его возвратишь?

– Ой, да положу на подоконник. Или в дверь пропихну, когда буду назад возвращаться, – предложил два варианта на выбор Бен. – Ты не бойся, я не испорчу его. И как только достаточно заработаю, куплю тебе новый, а твой пусть у меня останется. Ну, согласна?

– Да. Но посоветую тебе способ получше, чтобы передавать его мне обратно. На подоконнике учительница, возможно, заметит. И в дверь не пихай, а то украдут еще. Лучше клади его в мой тайник на углу школьной ограды, возле большого клена. Там, между корнями, найдешь плоский камень. Под ним углубление. Это мой шкафчик. Я там храню свои вещи. Самый лучший тайник, и мы им пользуемся по очереди.

– Отлично придумано. Так и сделаю, – кивнул с благодарностью Бен.

– А я могу иногда класть туда свой учебник чтения. В нем много миленьких историй и картинок, – робко предложила Бетти. Ей тоже хотелось внести свой вклад в просвещение Бена, пусть даже и более скромный, так как училась она куда хуже, чем способная Бэб.

– Предпочел бы арифметику. Читаю я и так хорошо, а вот с цифрами у меня похуже. Теперь я буду зарабатывать деньги и хочу научиться, как правильно им вести счет, – произнес Бен с видом Вандербильта^[5], озабоченного контролем над своим миллионным состоянием.

– Я тебя научу, – вызвалась Бэб. – Бетти пока сама не очень-то смыслит в сложении и вычитании, зато у нее с правописанием великолепно. Всегда первая в классе. Учительница ею так гордится. Даже самые сложные слова вроде «хо-ре-о-гра-фи-и» и «пне-вмо-ни-и» для нее легкотня.

Бетти с застенчивым видом принялась теребить свой фартучек, словно увидела вдруг на нем множество складок, которые необходимо срочно расправить. Ей редко удавалось услышать похвалу от старшей сестры. И то, что сейчас это произошло, да еще при Бене, доставило Бетти огромное удовольствие.

– В школу я никогда не ходил, но писать у меня получается лучше многих, которые в нее ходят и пишут на школьном сарае свои имена. Вот. Посмотрите.

Спустившись с крыльца, Бен выхватил из кармана обломок мелка и с большой скоростью начертал четкими линиями на плитках, которыми была вымощена дорожка, десять витиеватых букв. По одной букве на плитке.

– Ой, какие чудесные! – восхитилась Бэб и стала пристально их разглядывать. – Я даже не представляла себе, что можно писать с такими красивыми завитушками. Я так не сумею. Кто тебя научил?

– Попоны для лошадей, – на полном серьезе проговорил Бен.

– Что-о? – разом уставились на него обе сестры.

– У каждой из наших лошадей была собственная попона с их именами. Вот это я и переписывал. На повозках тоже имелись таблички с красивыми надписями. А после того как отец научил меня буквам по цирковым афишам, я сам стал стараться их складывать, и первое слово, которое прочел, было «лев». Это из-за того, что я часто ходил проведать старого Джубала. Отец так гордился, когда у меня вышло прочесть слово целиком. Хотите, я нарисую вам Джубала?

И Бен быстро изобразил на дорожке животное, в коем старый лев вряд ли смог бы признать себя. Существо это походило разве что на Санчо. Девочки тем не менее искренне восхитились. А когда Бен к тому же преподал им краткий урок естественной истории, снабжая живой свой рассказ пояснительными рисунками, девочки пришли в восторг, который длился, пока не настало время ложиться спать.

Глава VII Появляются новые друзья

На другой день Бен убежал работать, засунув в карман «Основы истории Соединенных Штатов» Квакенбоса, поэтому у коров оказалось вдоволь времени для завтрака обочинной травой, и на дальнее пастбище попали они далеко не сразу. Позже мальчик, к его удаче, был послан с поручением в город и смог опять заняться учебником, который торопливо читал по пути туда и обратно, спотыкаясь о незнакомые слова и запоминая непонятые фрагменты, чтобы Бэб ему вечером их объяснила.

На главе «Первые поселения» ему пришлось прерваться. Он достиг школы, а значит, настала необходимость учебник вернуть. Шкафчик-тайник между корней старого клена был без труда найден, после чего под камнем вместе с «Историей» Квакенбоса оказался сюрприз в виде двух палочек красно-белых леденцов, которыми Бен оплатил себе право и дальше брать книги из этой новой библиотеки.

Девочки, обнаружив во время большой перемены подарок, возликовали. Скромные заработки не позволяли миссис Мосс слишком часто тратиться на конфеты, леденцы были для двух сестер желанным, но редким лакомством, а эти им показались особенно вкусными еще и по той причине, что благодарный Бен не пожалел на покупку своих скудных средств. Бэб и Бетти поделились его подарком с любимыми подружками, однако ничего им не сказали о новой договоренности с мальчиком из опасения, как бы огласка не привела к каким-нибудь неприятностям. В курс дела они поставили только ма, сразу же разрешившую одалживать Бену книги, да и вообще поддерживать его тягу к учебе. А еще, получив от миссис Бартон отрез ткани, ма предложила дочкам оставить на время шитье одеяла из лоскутов и помочь ей сшить Бену несколько синих рубашек. «Прекрасный урок рукоделия, – подумала добрая женщина, – и мальчику славный подарок выйдет. Сам-то ведь он нипочем о таком не задумается, пока ту, что на нем, до конца не износит».

Шитьем они занялись в среду после обеда. Две сестры, устроившись на своей скамейке возле дверного проема, от души посвятили себя работе над парой рукавов. Иголки мелькали, вонзаясь в ткань и вновь выходя наружу, а две юные труженицы то распевали звонкими голосами школьные песенки, то принимались о чем-нибудь живо болтать.

Бен стойко проработал целую неделю подряд, ни от чего не отлынивая и не жалуясь, хотя Пэт, похоже, из кожи вон лез, стремясь нагрузить его поручениями потруднее и понеприятнее, и с каждым днем усердствовал в этом все больше. Помогала Бену благосклонность миссис Мосс и сквайра. И учеба его увлекала. Днем, на пастбище, он затверживал очередной урок, а вечером девочки устраивали ему проверку. Происходило это под сиренями и называлось игрой в школу.

К занятиям Бену совершенно не приходилось себя принуждать, и он очень удивлялся, узнав, что большинство школьников засаживаются за уроки с большой неохотой. Сам-то он каждую новую книгу из «библиотеки» начинал штудировать с жадностью, все отчетливее сознавая степень своего невежества, хотя нипочем не признался бы никому, насколько оно его подавляет. Он благодарно ловил и впитывал любые крохи знаний, которые могли ему предложить две юные учительницы из весьма пока небогатого ассортимента собственного запаса.

Прося Бетти послушать, как он произносит по буквам сложные слова, Бен будто бы развлекался, а когда Бэб соглашалась решать с ним на плитках дорожки арифметические примеры, готов был в уплату за доставленное удовольствие нарисовать ей любых медведей и тигров, каких она только пожелает. Затверживать, наподобие девочек, таблицу умножения было для него отвлечением от одинокого тяжелого труда.

Так днем на работе, а вечером за игрой в школу прошла неделя, и во вторник вечером после обеда сквайр, вручив Бену доллар, сказал:

– Ты годный парень. Если хочешь, оставайся еще на неделю.

Бен, поблагодарив, сначала решил, что, конечно, останется, но на другое утро его одолели сомнения. Трудиться дальше под руководством грубого Пэта ему решительно не хотелось, да и делать работу, которая была ему не по душе, он, как большинство мальчиков, терпеть не мог. Другое дело, когда что-нибудь увлекало его. Тут он не жалел ни сил, ни времени. Но монотонный, тяжелый, безрадостный труд… Кочевая жизнь не приучила Бена к планомерным усилиям. От природы способный и умный не по годам, он тем не менее готов был улучить любую возможность праздно поболтаться, вольнолюбивый дух его жаждал разнообразия впечатлений, и столь долгая остановка на одном месте уже начинала его тяготить.

Будущность здесь вдруг стала ему представляться беспросветной чередой нуднейших обязанностей. От прополки его уже мутило. Даже езда на Герцоге, запряженном в культиватор, потеряла первоначальное очарование. А одна только мысль об огромной куче дров на дворе у сквайра, которую ему было поручено сложить в сарай, вызывала у него тоскливые вздохи. За возделкой спаржи последует вскорости сбор клубники, затем сенокос и так далее, продолжал, усевшись на огороде, безрадостные свои размышления мальчик. Все лето с прекрасными солнечными и теплыми днями пройдет для него, не принося никаких удовольствий, если только отец не отыщется и за ним не вернется.

Хотя кто его, Бена, здесь, собственно, держит, если у него нет желания оставаться? Он одет. В кармане у него целый доллар. Возле школы стоят полные обеденные ведерки, которые обеспечат его едой, если их украсть. Не пора ли вновь пуститься в дорогу? Погожими летними днями идея бродяжничества очаровывает. Тем более если дело касается мальчика вроде Бена, который жил в течение нескольких лет под брезентовым тентом бродячего цирка и странствий не опасался. Он глядел на простирающуюся вдаль дорогу с пышной и сочной зеленью по обочинам, жаждая уйти по ней, и соблазн каждую минуту одолевал его все сильнее.

Санчо, похоже, полностью разделяя этот его порыв, принялся торопить его весьма выразительными прыжками туда-сюда, призывным лаем и взглядами, яснее слов говорившими: «Ну же, Бен. Раз решил, чего медлить. Помчимся вдвоем по этой чудесной дороге и остановимся, только когда устанем».

Над их головами порхали вольные ласточки. Свежий западный ветер стремительно гнал по небу светлые облачка. Белка бежала по верху стены. Казалось, вокруг все движется и стремится куда-то, и как же это было созвучно тому, что испытывал Бен! Сбросить с себя скорее ярмо постылой работы и унестись вдаль свободным и легким, как эти облака… Бен, однако, еще колебался. Удерживало его на месте сознание того, сколь черной неблагодарностью он ответит своим побегом великодушной миссис Мосс и в какое расстройство повергнет Бэб и Бетти, которые, едва обретя двух новых друзей, обнаружат, что их потеряли. И пока он стоял, размышляя таким вот образом, произошло нечто (называйте это хоть случаем, хоть знаком свыше), что удержало мальчика от поступка, в котором позже он сильно бы раскаялся.

Бен всегда относился с нежностью к лошадям, вызывая с их стороны то же чувство к себе. Вот и сейчас не кто иной, как лошадь, да к тому же прекрасная, была послана ему во спасение, хотя сам он лишь позже понял, насколько была для него судьбоносной эта встреча. Мальчик уже занес ногу над живой изгородью, решив срезать через поле путь к дороге, когда услыхал цокот копыт. Он не сопровождался перестуком колес экипажа. Бен замер заинтересованный, с любопытством вглядываясь, кто и зачем сюда скачет на такой скорости верхом.

За поворотом дороги рысь перешла в плавный шаг, и Бен увидел гнедую, а верхом на ней очаровательную молодую леди, у которой в петлице темно-синего жакета сияли, как звезды, ярко-желтые одуванчики. С луки седла свисал хлыстик с серебряной рукояткой, явно больше для красоты, чем чтобы понукать им лошадь. Красивая кобыла немного прихрамывала и трясла головой, будто ее что-то мучило. Леди склонилась, пытаясь понять причину.

– Если тебе, Чевалита, камень в копыто попал, придется мне спешиться, чтобы его вытащить. Неужели нельзя как следует смотреть под ноги и не создавать мне лишних проблем? – осведомилась она таким тоном, точно рассчитывала на ответ.

– Сейчас посмотрю для вас, мэм! С удовольствием это сделаю! – Бен так неожиданно спрыгнул перед ними с ограды, что всадница и лошадь вздрогнули.

– Буду рада. Лошадь ты можешь не опасаться. Лита ласковая, как ягненок, – улыбнулась леди. Пылкость, с которой мальчик вызвался ей помочь, весьма ее позабавила.

– Она у вас красавица, – смущенно пробормотал Бен и принялся поднимать одну за другой лошадиные ноги, пока не обнаружил камень, который с некоторым трудом извлек.

– До чего же умело ты это сделал! Очень тебе обязана. А теперь не скажешь ли мне, какая дорога ведет от этого перекрестка к Вязам? – спросила леди, тронув тихонько лошадь, чтобы идти рядом с мальчиком.

– Нет, мэм. Я новый в этих местах. Знаю только, где живет сквайр Моррис. Ну и еще миссис Мосс.

– Мне хочется их обоих увидеть, – откликнулась леди. – Покажешь дорогу? Я здесь бывала когда-то давным-давно. Казалось, что помню, как отыскать старый дом с большими воротами на Аллее вязов, но не нашла.

– Понял, о чем вы. – Бену наконец стало ясно, куда она направляется. – Теперь это место Сиренями называют. Там из них целая изгородь. Вдоль всей передней части стены. Очень красиво. Бэб и Бетти играть под ними ужасно нравится. И мне тоже.

Тут Бену вспомнилось его первое появление там, и он прыснул. Леди внимательно взглянула на его веселую физиономию.

– Ну-ка рассказывай. Бэб и Бетти твои сестры?

И Бен, совершенно забыв о плане побега, принялся ей рассказывать о себе, своих новых друзьях, своей жизни здесь, а леди заинтересованным своим видом, сочувственными взглядами и вопросами вдохновляла его на изложение все новых подробностей. Возле здания школы он остановился и простер руки в стороны наподобие дорожного указателя.

– Это дорога в Сирени, а вон туда – к сквайру.

– Поскольку я спешу увидеть Старый Дом, в его направлении сначала и двинусь. А ты, пожалуйста, передай миссис Мосс от меня привет с любовью и скажи сквайру, что мисс Селия приедет к нему на обед. С тобой не прощаюсь. Мы непременно попозже встретимся.

Молодая леди кивнула ему, улыбнулась и ускакала прочь. Бен, спеша исполнить ее поручение, заспешил вверх по склону холма, и на протяжении всего пути к дому сквайра его не оставляло предчувствие каких-то очень приятных событий, в связи с которыми планы побега стоит оставить, по крайней мере на данный момент.

Мисс Селия появилась у сквайра в час дня, и Бену доставило удовольствие помочь Пэту отвести в стойло хорошенькую Чевалиту, после чего мальчик, расправившись торопливо с обедом, рьяно начал трудиться над кучей дров, которая еще недавно вызывала у него столь сильное отвращение. Да и в самом деле, может ли показаться отвратительной работа, если она позволяет заглядывать ненароком в окно столовой и видеть изящную головку с вьющимися каштановыми волосами, а также счастливые и веселые головы сквайра и его жены, которые любовались гостьей не меньше, чем Бен. А еще он слышал невольно обрывки их разговора. Окна-то были распахнуты, и кое-какие фразы, доносившиеся до его ушей, будили в нем любопытство. То и дело произносились имена: Торни, Селия, Джордж. По столовой прокатывались взрывы смеха, звучавшие музыкой в этом тихом обычно месте.

Когда обед подошел к концу, трудовой порыв Бена иссяк так же внезапно, как и возник, и он начал вяло катать взад-вперед тачку, косясь на дверь дома, пока гостья не вышла наружу. Шанса помочь ей с лошадью на сей раз не представилось. Пэт, в жажде любого вознаграждения, навязчиво суетился вокруг лошади и ее хозяйки вплоть до того момента, когда она оказалась в седле. Мисс Селия тем не менее не забыла о своем юном гиде. Приметив, как он из-за кучи дров провожает ее тоскливым взглядом, она остановилась возле ворот и с такой ободряющей улыбкой поманила его к себе, что, стой у него на пути даже десять злобных Пэтов, он бросил бы вызов им всем. Перемахнув через ограду, сияющий Бен остановился перед мисс Селией в полной готовности оказать напоследок ей хотя бы еще одну услугу. Та склонилась к нему и протянула монетку в четверть доллара.

– Это от Литы. Она просила тебе передать – за то, что ты вытащил у нее из ноги камень.

– Спасибо, мэм. Я с удовольствием ей помог. Ненавижу, когда лошади хромают. Особенно такие хорошенькие, как эта, – ответил Бен и ласково погладил шелковистую шею животного.

– Сквайр говорит, ты много знаешь о лошадях. Может быть, и язык гуигнгнмов^[6] тебе понятен? Я старательно изучаю его. Он, по-моему, великолепен, – рассмеялась мисс Селия, а Чевалита с коротким ржанием сунула нос в карман Бена.

– Нет, мисс. Я никогда не ходил в школу, – сказал он.

– Но там этому лошадиному языку и не учат, – весело продолжала мисс Селия. – Когда вернусь, привезу тебе книгу. В ней и прочтешь, как мистер Гулливер посетил страну лошадей и ему удалось понять язык, на котором они говорили.

– Мой отец был в прериях. Диких лошадей там полно. Но он никогда не слышал, чтобы они на чем-нибудь там говорили. А мне и без книг понятно, о чем они просят и как с ними себя вести, – усмехнулся Бен, понимая, что леди с ним шутит, но не улавливая смысла шутки.

– Нисколько не сомневаюсь, – сказала мисс Селия, – но все равно привезу тебе книгу. А теперь до свидания, мой мальчик. Мы очень скоро опять увидимся.

И она унеслась прочь, по всей видимости куда-то очень спеша.

«В красной амазонке^[7] да с пышным белым пером на шляпе она бы почти не отличалась от Мелии: такая же добрая и ездит верхом почти так же здорово. Интересно, куда она торопилась? Надеюсь, действительно скоро вернется», – думал Бен, провожая взглядом новую знакомую, пока она не исчезла за поворотом дороги.

Полный мыслями об обещанной книге, он вернулся к работе, время от времени останавливаясь, чтобы позвякать спрятанными в кармане двумя пятидесятипенсовиками и одним четвертаком. Сумма казалась ему огромной, и он прикидывал, каким образом будет лучше всего ею распорядиться.

Бэб и Бетти тем временем ожидало замечательное знакомство. Вернувшись из школы на перерыв, они обнаружили у себя дома чудесную молодую леди, которая сразу же отнеслась к ним так, словно была их давней подругой. Она покатала их на своей красивой лошади, а потом, когда пришло время им вновь идти в школу, на прощание нежно обеих расцеловала. Вечером леди они у себя не застали, но в Старом Доме все окна оказались распахнуты, а ма с большим воодушевлением подметала там полы, тщательно избавлялась от пыли на всех поверхностях и проветривала постельные принадлежности. Сестры прекрасно покувыркались на пуховых перинах, повыбивали ковры, распахнули створки во всех шкафах и пронеслись по всему дому от подвала до чердака с энергией ошалелых котят.

В Старом Доме Бен их и обнаружил, чуть ли не сбитый с ног волной новостей, которую сестры совместно обрушили на него. Мисс Селия – хозяйка этого дома, она приедет в нем жить, и необходимо как можно скорее навести здесь полный порядок. Всем такая перспектива показалась как нельзя более привлекательной. Миссис Мосс порядком наскучило приглядывать столько времени за необитаемым домом, и она была рада, что он оживает. Девочки с нетерпением ждали возможности снова увидеть старшую подругу, да к тому же им было известно, что она привезет с собой забавных животных и, как узнал Бен, еще и мальчика. Ничто теперь не могло оторвать его от этого интересного места, кроме приезда отца.

– Ох, как же мне хочется поскорее увидеть павлинов. Мисс Селия рассказала, они кричат. И говорит, мы будем смеяться, когда услышим рев ее старого ослика Джека, – выпалила, подпрыгивая на месте, Бэб.

– А я вот не поняла, фейтун – это какая-то птица? – озадаченно спросила Бетти. – Мисс Селия говорит, ее будут держать в старом каретном сарае.

– Не ее, а его, и не фейтун, а фаэтон, – скорчился от смеха Бен. – Это маленький экипаж, – добавил он, поражаясь невежеству Бетти в столь важной области жизни.

– Да. Именно фаэтон, а не финтон. Я справилась в словаре, – уточнила Бэб, любившая по любому поводу напоминать о правилах, умолчав при этом, что искала-то в словаре сперва «финтон», пока одноклассницы не просветили ее, как пишется это слово.

– Ну, насчет экипажей можете мне не рассказывать. Сам знаю о них достаточно. А вот где стойло Литы будет, слышали? – поинтересовался Бен.

– Первое время у сквайра, и, пока здесь все не наладится, ты будешь ее приводить сюда. Сквайр приходил и сказал это ма. И еще он сказал, что лично тебя испытал и ты человек, которому можно доверять.

Бен промолчал, мысленно возблагодарив небеса, не позволившие ему лишиться доверия и сбежать отсюда, когда здесь начинается самое интересное.

– А правда, здорово, что большой дом теперь всегда будет открыт и мы сможем, когда захочется, забегать в него? Посмотрим картины и книги. Теперь так и будет. Уверена. Мисс Селия ведь очень добрая, – выпалила на одном дыхании Бетти, которой все это было куда интереснее кричащих павлинов и ревущих осликов.

– Не когда захочется, а лишь если вас пригласят, – охладила ее пыл ма, запирая парадную дверь. – И я вам советую: прямо сейчас начните-ка собирать свои вещички. Ты, Бен, если не слишком устал, возьми грабли и наведи хоть чуть-чуть аккуратности, пока я с замками вожусь. Хочется, чтобы тут стало все покрасивее.

У девочек вырвалось по короткому стону. Обе с тоской поглядели на тенистую беседку, любимое крыльцо и любимые дорожки, по которым они носились так, что «ветер свистел в волосах», как часто пишут в сказках.

– Что же нам теперь делать? На чердаке у нас в домике очень жарко, и он такой маленький. А во дворе полно куриц и белье вечно сушится. Что ж, давай соберем свои вещи. Больше нам уже не придется в них играть, – произнесла трагическим голосом Бэб.

– Может быть, Бен сумеет построить нам маленький домик в яблоневом саду? – с надеждой повернулась к мальчику Бетти, уверенная, что он может все.

– У него времени на это не будет. И вообще, мальчикам кукольные домики совершенно неинтересны, – уныло пробормотала Бэб, собирая своих обездоленных кукол и прочие вещи.

– Может быть, куклы окажутся нам не очень и нужны, когда появится столько разного нового, – предположила Бетти, старавшаяся в любой ситуации находить что-нибудь обнадеживающее.

Глава VIII Подручный мисс Селии

Устал Бен не слишком, за расчистку газона принялся тем же вечером, и весьма своевременно, так как дня два спустя начали прибывать вещи. Этот процесс внес сильное оживление в жизнь троих детей и показался им самой увлекательной из всех известных им игр. Первым пожаловал фаэтон. Восхищение Бена, казалось, не знало предела. Сразу представив себе всю меру счастья того, кому улыбнется удача занять высокое маленькое сиденье сзади, он отныне, чем бы ни занимался, скрашивал работу мечтами, как, разбогатев, сможет приобрести себе точно такой же потрясающий экипаж, разъезжать в нем часами и обязательно приглашать покататься каждого мальчика, который встретится ему по дороге.

Следом за фаэтоном в ворота въехала фура, груженная мебелью и маленьким кабинетным роялем. Тут уж настал момент восторгаться девочкам. Особенно привлекли их несколько небольших стульев и низенький столик, которые показались им очень подходящими для игр. Появившаяся затем живность внесла заметную новизну в существование обитателей этой округи. Павлины здесь были редкими гостями. Осел пугал своим ревом скот, а людей повергал в хохот. Кролики постоянно сбегали из клетки, чтобы рыть норы в саду, где был только что наведен порядок. А старого Герцога Веллингтона возмущало резвое топотание Чевалиты по конюшне, потому что конюшню сквайра он считал своей суверенной собственностью и за многие годы привык проводить здесь свой досуг в гордом одиночестве.

И наконец, состоялось последнее, самое важное прибытие: появились мисс Селия, ее юный брат и две служанки. Произошло это таким поздним часом, что лишь миссис Мосс пошла помочь им устроиться. Девочки очень были расстроены, однако утешились маминым разрешением с утра пойти в Старый Дом и поприветствовать новых его обитателей.

Поднялись все трое детей ужасно рано. Миссис Мосс, видя, какое их снедает нетерпение, сочла за лучшее не препятствовать их визиту, хотя и предупредила, что хозяева наверняка еще не проснулись и бодрствующими они застанут разве только служанок. Она, однако, ошиблась. С крыльца при их появлении раздалось:

– Доброе утро, маленькие соседи!

Прозвучало это настолько для всей компании неожиданно, что у Бэб из бидончика, который ей дала ма, едва не выплеснулось свежее молоко, а Бетти так вздрогнула, что яйца, которые она несла в тазике, запрыгали, а Бен, прикрывая расплывшееся в широкой улыбке лицо охапкой клевера, захваченной для кроликов, смущенно проговорил:

– С Литой все в порядке, мэм. Мигом доставлю, как только скажете.

– Мне она будет нужна в четыре часа. Торни слишком устал, чтобы куда-нибудь ехать, но я должна – в любую погоду – добраться до почты за новостями.

Говоря это, мисс Селия зарделась, то ли от посетившей ее какой-то приятной мысли, то ли смущенная тремя парами юных глаз, выражавших столь явное восхищение ею, стоящей в белом платье под кустом жимолости.

Появление служанки Миранды напомнило детям, что они еще не вручили посылки от миссис Мосс. Спешно исправив оплошность, ранние визитеры уже собирались в некотором смущении удалиться, когда мисс Селия проговорила:

– Очень вам благодарна. Такой порядок везде навели, и в саду, и в доме. Какие же вы молодцы.

– Я везде здесь прошелся граблями. – Бен окинул горделивым взглядом аккуратные овалы и круги клумб.

– А я убралась на крыльце, – с таким тяжким вздохом сообщила Бетти, что чистый фартучек ее вздыбился и опал, словно свидетельствуя, какую тоску вызывает в ней вид опустевшей кукольной резиденции.

Мисс Селия поняла, что крылось за этим вздохом, и, торопясь изгнать тоску из ее сердца, осведомилась участливо:

– А где же игрушки? Ни одной не вижу. Что с ними произошло?

– Ма сказала, вам не захочется, чтобы они здесь валялись вокруг, и мы их убрали, – с чинным видом объяснила ей Бэб.

– Нет, мне как раз очень захочется. Пусть валяются. Я по-прежнему обожаю кукол и игрушки. Пусть будут и на крыльце, и на дорожке. Давайте-ка вы сегодня придете ко мне на чай и хоть часть принесете обратно. Я совсем не хочу лишать вас любимого места для игр.

– Ой, да! Конечно! С удовольствием принесем! Самое свое лучшее!

– Ма всегда разрешает нам брать блестящие кувшины и фарфорового пуделя, когда мы идем в гости или гости приходят к нам!

Первое восклицание принадлежало Бэб, а второе Бетти, и выпалили они все это одновременно.

– Тащите что хочется. А я принесу свои игрушки. Бен тоже должен прийти. А пуделю его особое приглашение, – добавила мисс Селия, глядя на Санчо, который подошел к ней и сделал «попросить», показывая, что обсуждаемое мероприятие ему лично тоже весьма интересно.

– Спасибо вам, мэм. А я ведь им говорил, что вы не будете против, если они по-прежнему станут сюда приходить. Им это место так полюбилось. Да и мне тоже, – сказал Бен, который и впрямь придерживался суждения, что мало на свете найдется мест, где собраны воедино столь заманчивые преимущества: деревья, на которые можно лазить, железная арка ворот, будто специально созданная для акробатических трюков, полудюжина фронтонов и еще множество всего привлекательного для честолюбивого юнца, сумевшего стать в семилетнем возрасте Летающим Купидоном.

– Я очень люблю этот дом, – вздохнула мисс Селия. – Десять лет назад меня привезли сюда совсем еще девочкой. Вот прямо здесь, под этими кустами, я плела цепи из сирени. Собирала мокричник для своей птицы. Катала по этим дорожкам Торни в коляске. Здесь тогда жил мой дедушка. Чудесное было время. Увы, теперь нет в живых ни дедушки, ни родителей. Только мы с Торни остались.

На лицо мисс Селии легла тень. Так облако порой ясным днем вдруг наплывает на солнце.

– У нас тоже нет папы. – Бэб, поняв ее состояние, поторопилась разделить с ней чувство сиротства.

– А у меня есть первоклассный отец. Знать бы только, куда он девался, – отозвался Бен и глянул на дорожку, которая шла к воротам, с затаенной надеждой.

– Все богаты по-своему. Ты, Бен, отцом, а вы, девочки, замечательной мамой. С первого взгляда на вас понимаешь, до чего же она хороша. – И стоило молодой леди посмотреть на аккуратных розовощеких сестер, как свет ясного утра вновь засиял на ее лице.

– Можете взять немного нашей мамы себе, – с чувством сказала Бетти.

– Так и сделаю. А вы будете моими младшими сестричками. У меня никогда их не было, а так хочется испытать, каково это.

И пухленькие ладошки сестер оказались в руках мисс Селии, готовой этим своим первым утром здесь, которое, как по заказу, выдалось теплым и солнечным, любить всех и вся и убежденной, что начинается очень счастливая полоса ее жизни.

Бэб, энергичным кивком изъявив согласие, принялась разглядывать кольца на тонких белых пальцах Селии. А Бетти, обхватив свободной рукой названую сестру за шею, с такой нежностью поцеловала ее, что голодному сердцу девушки досталась наконец пища, в которой оно давно испытывало нужду. Прижав к себе Бетти и поигрывая ее золотистыми косами, она принялась рассказывать о немецких девочках в забавных шапочках из черного шелка, платьях с высокой талией, которых видела за поливкой длинных льняных полотнищ, расстеленных на траве выгорать под солнцем до белизны, или за выпасом стада гусей, или когда они гнали свиней на рынок и одни из них на ходу одновременно вязали, а другие пряли.

Вскорости появилась упитанная горничная мисс Селии по имени Ранда.

– Мастер Торни больше ждать ни минуты не хочет, – объявила она.

Мисс Селия поторопилась в дом, чтобы в самом прекрасном расположении духа позавтракать с братом, а дети поспешили к миссис Мосс, на которую тут же обрушился поток слов, и говорили все трое одновременно.

– Фаэтон к четырем… Такая милая в потрясающем белом платье!.. Приглашены к чаю! Вместе с Санчо и всем нашим кукольным! Нам можно надеть наши выходные платья?.. У Литы такая красивая новая сетка!.. Она сама любит кукол!.. Здорово! Здорово! Вот будет здорово!

Миссис Мосс изрядно пришлось постараться, прежде чем ей удалось получить хоть какое-то представление о грядущем празднике. И еще больших усилий ей стоило усадить дочерей за завтрак. Перспектива провести время ярко, как никогда, совершенно вскружила им головы.

Учебный день представлялся им бесконечным, и они скрашивали томительные часы, так усердно смакуя удовольствия, которые обещал им вечер, что подруги их страшно расстроились. Их-то в Сирени не приглашали.

Днем ма едва удержала дочерей от стремления забежать в Старый Дом, сказав:

– Нечего там всем мешать.

Пришлось сестрам ограничиться походом к кусту сирени, до которого долетали запахи из кухни, где кухарка мисс Селии готовила что-то очень аппетитное к чаю.

Бен так усердно работал до четырех часов дня, будто на кону была его жизнь, а затем принялся помогать Пэту, пока тот не выскреб шерсть Литы до шелкового сияния, после чего уже самолично препроводил ее в каретный сарай и с удовольствием запряг.

– Мне подъехать к главным воротам и там вас ожидать? – спросил он, когда все было готово, у молодой леди, которая, надевая перчатки, наблюдала за ним с крыльца.

– Нет, Бен. Большие ворота до октября не откроют. Так что покуда стану выезжать и въезжать мимо сторожки. Оставим траве и одуванчикам еще немного времени понаслаждаться Аллеей вязов, – ответила она, садясь в экипаж и ловким жестом беря поводья.

Бен вытряхнул новый пыльник и аккуратно расправил его у нее на коленях, но мисс Селия трогаться с места не торопилась.

– Что-то не так? – с тревогой поинтересовался он.

– В общем-то, да, – ответила она. – Мне кое-чего не хватает. Может, сам догадаешься?

И мисс Селия проследила с улыбкой, как обеспокоенный его взгляд пронесся от кончиков Литиных ушей до задних колес экипажа. «Что я упустил? В чем моя оплошность?» – читалось на растерянном лице мальчика.

– Тебе не кажется, что в поездках мне бы не помешал юный грум? – наконец, не в силах длить больше его замешательство, спросила она, явно предназначая эту высокую честь ему, Бену.

Лицо кандидата в юные грумы сперва порозовело от удовольствия. Но следом брошенный взгляд на порядком уже истрепавшиеся рукава синей рубашки и босые ноги вынудил его, запинаясь от расстройства, пробормотать:

– Неподходящий я видом, мэм. А одежды другой не имею.

Но мисс Селия улыбнулась и тоном, который свидетельствовал убедительней слов, что ее решение неизменно, ответила:

– Один великий человек сказал, что латами ему были два рукава рубашки. А один милый поэт воспел босоногого мальчика. Ну и с чего же мне так возгордиться, чтобы не ехать с одним из них? Залезай-ка, мой верный грум Бен, на свое сиденье – и скорее в путь. Иначе опоздаем на важное чаепитие.

Одним прыжком оказавшись на положенном ему месте, свежеиспеченный грум уселся там очень прямо: ноги застыли, руки сложены, нос задран вверх. Все точно так, как Бен наблюдал у образцовых грумов, сопровождавших шикарные экипажи важных господ. Проезжая мимо сторожки, он увидел миссис Мосс и в соответствии с обретенным своим положением самым достойнейшим образом дотронулся для приветствия до полей рваной шляпы, хотя широкой улыбки все же сдержать не смог, а когда Лита на гладкой дороге, ведущей к городу, перешла на рысь, и вовсе залился смехом.

Какая же малость способна принести ребенку счастье! Жаль, взрослые редко вспоминают об этом. Иначе разбрасывали бы крупицы радости перед юными существами так же обильно, как хлебные крошки голубям, и мир расцветился бы огромным количеством сияющих лиц. Мисс Селия знала, сколь сильное удовольствие доставила Бену, и он мог бы много всего ей об этом сказать, не лиши его нахлынувшее воодушевление дара речи до такой степени, что он был способен лишь улыбаться каждому встречному да похихикивать, когда концы длинной серой вуали молодой леди задувало ветром ему на лицо. И ох, как же хотелось ему обнять ее так же крепко, как Мелию, когда та бывала особенно расположена к нему и добра.

Когда они ехали мимо школы, там как раз завершились занятия, и могу вас заверить, сцена вышла достаточно выразительная. Ученицы и ученики таращились изумленно на Бена, а он проплывал над ними, меряя их с высочайшего своего положения равнодушным взглядом небожителя, взирающего на презренную толпу где-то там внизу. Может быть, Бен точно таким же образом пронесся бы даже мимо Бэб и Бетти, сделав вид, что не заметил их в толпе других школьников, но сестры стояли под старым кленом – хранителем их тайной «библиотеки», одна мысль о которой побудила его забыть о своем высоком статусе и самым дружеским образом их поприветствовать.

– Мы возьмем их с собой обязательно, но как-нибудь в другой раз. А теперь мне нужно поговорить с тобой, – сказала мисс Селия, пустив Литу вверх по склону холма. – Брат мой долго болел, и я надеюсь, что здесь он окончательно выздоровеет и окрепнет. Развлекаю его как могу, и мне кажется, ты бы мог мне в этом помочь. Согласен поработать на меня вместо сквайра?

– Ну конечно да! – выпалил Бен так жарко и искренне, что задавать еще какие-либо вопросы по этому поводу стало излишне.

– Видишь ли, – продолжала мисс Селия, довольная столь быстро достигнутым соглашением, – Торни, бедняга, еще очень слаб, любое усилие вызывает в нем раздражение, но его как-то нужно расшевелить. И на воздухе находиться как можно больше ему просто необходимо. Он должен потихонечку возвращаться к нормальной жизни. Ходить он много пока не может, но я купила кресло-каталку. По гладким камням дорожек возить его в ней тебе будет легко. Вот и пусть это станет первой твоей обязанностью. А второй – уход за его питомцами, пока он снова не будет в силах сам ими заняться. И втягивай его в разговоры, какие вы, мальчики, между собой обычно ведете. Можешь ему рассказывать о своих приключениях. Думаю, это его прекрасно займет, если я буду вынуждена куда-нибудь отлучиться, хотя надолго его одного пока не оставляю. Впрочем, надеюсь, что скоро он в моем обществе нуждаться перестанет и будет бегать по всей округе не хуже остальных. Привлекает тебя такая работа?

– Первоклассно! Я буду очень стараться радовать его изо всех сил. И Санчо мне поможет. Он детей любит, – заверил Бен, которому новое место работы казалось немыслимо привлекательным.

– Посмотрела бы я на Торни, назови ты его в глаза малышом! – рассмеялась мисс Селия. – Ему ведь уже четырнадцать, и он с каждым днем становится все выше ростом. Я-то, конечно, его до сих пор считаю ребенком, потому что на десять лет старше, но и тебе совершенно нечего опасаться его длинных ног и больших глаз. Он слишком слаб пока для военных действий. Только не возражай, если начнет тобой командовать.

– Ну, я к такому привычный и не возражаю, если только в меня предметами разными не кидают и не твердят постоянно, что я лоботряс, – ответил Бен, вспомнив последний рабочий день под командой Пэта.

– С Торни тебе подобное не грозит. Уверена, ты ему понравишься. Он уже о тебе чуть-чуть знает и ждет не дождется увидеть циркового мальчика. Ему очень понравилось так тебя называть. Сквайр Аллен сказал, что полностью доверяет тебе. Это меня избавило от массы хлопот и поисков. Если согласен остаться, тебя будут вкусно кормить, одевать и хорошо платить.

– Согласен. Ясное дело, останусь. До поры, пока за мной не приедет отец, уж точно. Сквайр уже написал Смизерсу, но ответа не получил. И видать, не скоро получит. Они в эту пору из города в город переезжают, – объяснил Бен, которому, после того как он получил такое прекрасное предложение, куда меньше прежнего хотелось скорее отсюда уехать.

– Ну а пока отец твой не объявился, посмотрим, как мы поладим, – сказала мисс Селия. – Возможно, он, если занят делами, позволит тебе остаться на целое лето. А теперь покажи-ка мне, где здесь булочник, магазин сладостей и почта? – попросила она, так как они уже ехали по деревне.

Бен энергично взял на себя обязанности провожатого и, когда молодая леди справилась при его помощи со своими задачами, был ею вознагражден парой новых ботинок и соломенной шляпой с синей ленточкой, на свободно струящихся концах которой сияли серебряные якоря. Весь путь обратно править Литой было позволено Бену, чтобы хозяйка могла спокойно прочесть полученные на почте письма. Одно из них, в конверте с какой-то необычайной маркой, оказалось особенно длинным. Мисс Селия прочла его дважды и до самого дома больше не произнесла ни слова, а сразу же по приезде отправила Бена с Литой и письмами, взятыми на почте для сквайра, к почтенному соседу, откуда мальчик обещал, закончив тамошнюю работу, возвратиться к назначенному часу праздничного чаепития.

Глава IX Счастливое чаепитие

Ровно за пять минут до шести вся компания припожаловала к Старому Дому, и по виду каждого сразу было понятно, сколь высокого уровня этот визит. Бэб и Бетти пришли в своих лучших платьях и с ленточками в волосах, Бен – в новой синей рубашке и новых ботинках, Санчо – тщательно причесанный и отмытый, с сияющими белизной кудряшками на гриве и манжетиках на лапах.

Из дома никто навстречу гостям не вышел, вернее, им не попалось на глаза ни единого человеческого существа, зато они увидели посреди дорожки низкий стол, четыре стула и табуретку, а на столе – прелестный сервиз из зелено-белого фарфора. Сестры тут же принялись любоваться изящными чашечками, тарелочками и забавным молочником в форме цветка белой калы, выглядывающего из зеленых листьев. Бен алчно взирал на яства. А Санчо удерживался из последних сил от соблазна поступить с чем-нибудь на столе так же, как с праздничным пирогом сестер. Словом, пес вовсю нюхал, дети улыбались, а чайник, уже закипающий на спиртовке, пел им свою уютную песенку.

– Это ведь совершенно прекрасно, – сказала Бетти, завороженная убранством стола.

– Хотелось бы мне, чтобы Салли была тут. – Бэб так и не простила пока свою врагиню.

– Интересно, а где же мальчик? – поинтересовался Бен, немного тревожась.

Из сада послышалось дребезжание. Гости разом повернулись на звук и мгновение спустя увидали мисс Селию. Она толкала кресло на колесиках, а в кресле сидел ее брат. Длинные его ноги были укутаны ярким афганским пледом. Широкополая шляпа, надвинутая на лоб, почти скрывала верхнюю половину лица, а нижней, открытой, придавали весьма неприятное выражение капризно изогнутые губы.

– Если они шуметь станут, я тут же уйду домой, – раздраженным тоном проговорил он. – Не понимаю, зачем ты их вообще позвала.

– Чтобы развлечь тебя, дорогой. И тебе с ними станет весело, если не отпугнешь их, – тихо отозвалась сестра и, так как они подходили все ближе к гостям, улыбнулась им из-за спинки кресла и уже в полный голос проговорила: – Какие же вы пунктуальные! Ну и я тоже готова. Вот прямо сейчас и сядем за стол. Это мой брат Торнтон. Мы все постепенно станем добрыми друзьями. А это, – указала она брату на пуделя, – самый замечательный пес на свете. Видишь, какой он кудрявый и симпатичный?

Бен, хорошо расслышавший замечание Торни по поводу гостей, сильно засомневался, что у него с ним завяжется дружба, а тот, в свою очередь, заведомо был уверен, что какой-то бродяга, пусть даже умеющий выделывать разные виртуозные трюки, – компания для него совершенно неподходящая. Поэтому оба в процессе знакомства держались достаточно сухо и холодно. Тут-то и выяснилось, что Санчо обладает гораздо лучшим воспитанием и манерами, чем они, да к тому же лишен глупой гордости: он подал прекрасный пример остальным, когда, размахивая хвостом с кисточкой, словно белым флагом, приблизился к креслу и протянул брату мисс Селии для дружеского рукопожатия свою мохнатую лапу.

Такой дружелюбный призыв Торни проигнорировать был не в силах. Рука его невольно потянулась к белой голове, поглаживая которую он поглядел в умные, полные расположения глаза пуделя и, повернувшись к сестре, сказал:

– Какой он мудрый. По-моему, даже говорить сумеет, если захочет, правда?

– А он умеет. Санчо, спроси у него: «Как дела?» – приказал псу Бен, немного расположившись к Торни, после того как тот восхитился его любимцем.

– Гав! Гав! Гав! – с вопросительной интонацией и в точности повторяя ритм фразы «Как дела?», пролаял пудель, и передняя его лапа коснулась головы, как вежливо дотрагиваются при приветствии до полей шляпы.

Торни не удержался от смеха, и мисс Селия, поняв, что лед отчуждения сломан, подкатила кресло к столу. Девочек она посадила по одну сторону от него, Бена – по другую, а сама заняла председательское место напротив брата, и чаепитие началось.

Бэб и Бетти болтали с милой хозяйкой так весело и непринужденно, как случается обыкновенно среди давно знакомых, близких людей, но мальчиков все еще сковывало смущение, и Санчо у них превратился в посредника, через которого они обращались друг к другу. Это великолепное животное вело себя с удивительным тактом. Пес восседал за столом на положенной для него подушке до того гордо и с выражением такого достоинства, что предлагать ему еду казалось по меньшей мере неприличным. Он, похоже, без интереса отнесся к блюду, где лежали специально ему приготовленные толстые сэндвичи. Время от времени Бен клал один из них ему на тарелку, но Санчо и после этого делал вид, будто не замечает угощения, до тех пор пока не звучала команда «можно». Вот тут-то сэндвич моментально исчезал в его пасти, вслед за чем пес опять с отрешенным видом погружался в глубокие размышления.

Но любая выдержка и благовоспитанность имеют предел, когда в непосредственной близости находится столько изысканных деликатесов, манящих своим восхитительным запахом и чарующим видом. Как ни старался Санчо оставаться невозмутимым, ноздри его трепетали, взгляд то и дело скашивался в сторону заветного блюда, а хвост с пышной белой кисточкой, белым шлейфом лежащий на красной подушке, волнительно елозил. И наконец наступил момент, когда соблазн оказался сильнее воли. Внимание Бена привлекло что-то сказанное мисс Селией. Сладкий тарт на его тарелке остался без присмотра. Санчо глянул на Торни. Тот, внимательно наблюдавший за ним, кивнул. Пес благодарно моргнул в ответ и проглотил тарт хозяина, после чего начал с задумчивым видом разглядывать воробья, который покачивался на ветке над его головой.

Плутовство этого хитрюги до того позабавило Торни, что, откинув шляпу со лба, он захлопал в ладоши и разразился таким самозабвенным хохотом, какого никто от него не слышал уже много недель. Все обратили к нему изумленные лица, а Санчо, в свою очередь, окинул недоуменно-вопросительным взглядом присутствующих, словно говоря: «Веселье ваше, друзья мои, совершенно неподобающее, и для него нет никакого повода».

Избавившись от хандры и смущения, Торни стал общителен и приветлив. Бен тоже расслабился до такой степени, что начал ему рассказывать увлекательные истории из цирковой жизни и совершенно зачаровал его ими. Мисс Селия с облегчением наблюдала за мальчиками. Все было замечательно. Еда поглощалась за разговорами воодушевленно и быстро. Тарелки уже несколько раз пустели и вновь наполнялись, и чайник доливали дважды. Мисс Селия в некоторой тревоге за организмы гостей и брата хотела было переключить их от гастрономических удовольствий к каким-нибудь другим, когда на дорожке внезапно возник незнакомый мальчик.

Лет шести, хорошенький и хорошо одетый, с темными волосами, с челкой, падающей ему на лоб, румяным лицом и крепкими ножками. Гольфы у него сползли гармошкой на пыльные ботинки, выбившийся конец широкого матерчатого пояса волочился хвостом позади, соломенная шляпа висела на спине. В правой руке мальчик крепко сжимал черепашку, а в левой – коллекцию тщательно подобранных по размеру палочек. Во взгляде его на пирующих за столом ощущалась целенаправленная сосредоточенность. И действительно, не успела мисс Селия даже слова произнести, как он изрек, четко обозначая цель своего визита:

– Я пришел посмотреть павлинов.

– Ну, они скоро… – начала было отвечать мисс Селия, но незнакомец, приблизившись еще на несколько шагов к столу, решительно перебил ее:

– И на кроликов.

– Конечно, но сперва…

– И на кудрявого пса, – заявил предприимчивый молодой человек, еще одним твердым шагом сократив дистанцию между собой и столом. – Вот он!

Пауза. Пристальный взгляд на Санчо. А затем новое требование вкупе с решительным продвижением вперед:

– Хочу услышать, как ревет осел.

– Обязательно, если он пожелает…

– И как павлины кричат.

– Что-нибудь еще, сэр? – осведомилась с улыбкой мисс Селия.

Мальчик к этому времени вплотную подошел к столу, цепким взглядом неутомимого исследователя окинул ту малость, которая еще оставалась на нем после крайне активного пира, и простер пухлый указательный пальчик по направлению к последнему куску пирога, уцелевшему лишь потому, что никто из гостей не решался из вежливости первым его уничтожить.

– Я съем вот это. – Неожиданный визитер явно не был обременен подобными предрассудками.

– Бери, садись на ступеньку и ешь, – разрешила мисс Селия, которую все сильней забавляли его манеры. – И расскажи нам, пожалуйста, чей ты?

Он с деловитым видом освободился от палочек, взял пирог, немедленно от него откусил и, сев на ступеньку, с полным ртом произнес:

– Я папин сын. Он делает газету. А я ему помогаю.

– А как зовут папу?

– Мистер Барлоу. Мы живем в Спрингфилде, – сообщил гость, судя по его довольному виду сильно подпавший под чары вкусного пирога.

– А мама у тебя есть?

Энергичным кивком подтвердив, что и ею обладает, юный джентльмен объяснил:

– Она часто спит, когда мне погулять охота.

– И ты уходишь без разрешения, – без труда догадалась мисс Селия. – А сестры или братья? Они тоже, наверное, у тебя имеются? Может, лучше бы тебе гулять вместе с ними?

– Брата у меня два, – сообщил он. – Томас Мертон Барлоу и Харри Сенфорд Барлоу. А я Альфред Теннисон Барлоу. Но девочек нет. Только Бриджет.

– В школу ходишь?

– Братья ходят. А я пока латынь с греческим не учу. Копаю, гуляю, читаю маме и стишки для нее сочиняю.

– А для меня сочинишь? – спросила мисс Селия, видя, насколько их беседа занимает детей. – Я очень люблю стишки.

– Ну, прямо сейчас, наверное, не получится, – очень серьезно проговорил молодой джентльмен. – Но у меня по дороге сюда сложился один. Могу прочитать.

И, скрестив короткие свои ножки, это юное дарование полупродекламировало-полупропело следующее:

– Стихотворение кончилось, – объяснил поэт, – но у меня есть еще одно. Сейчас прочитаю. Оно красивое, – с очаровательной непосредственностью констатировал он и вновь настроил звонкую свою лиру.

– Благослови Создатель это дитя! – всплеснула руками мисс Селия. – Откуда ты это взял?

Бэб, Бетти, Бен и Торни в это время заходились от хохота, ибо юный тезка великого поэта Альфреда Теннисона, прочитав свой второй шедевр, решил откусить от уже полусъеденного пирога, но перепутал руки и куснул черепаший панцирь, а затем, чтобы оплошность не повторилась, затолкал с очень деловым видом несчастное существо в крохотный карман.

– Из своей головы. Я сочиняю легко и много, – все сильней расходился малыш, вдохновленный вниманием аудитории и гордый тем, что большие ребята и даже взрослая леди общаются с ним на равных.

– А вот и павлины пришли, чтобы их покормили, – первой заметила Бэб появление прекрасных птиц, чьи разноцветные перья посверкивали и переливались под солнечными лучами.

Юный Барлоу, встав со ступенек, оглядел павлинов, однако его жажда познания животного мира этим не ограничилась, и он как раз был намерен потребовать от Юноны и Юпитера их павлинью песню, когда над садовой изгородью возникла голова пожилого ослика Джека, который внес свою лепту в общее веселье громоподобным ревом.

Самоуверенность маленького визитера как ветром сдуло. Ножки его затряслись, румянец отхлынул от щек, и он едва слышно пролепетал дрожащим голосом:

– Это так, значит, павлины кричат?

Бэб, Бетти, Бен и Торни зашлись от столь оглушительного хохота, что мисс Селия, отвечая Альфреду Теннисону, едва слышала собственный голос.

– Нет, дорогой. Это ослик тебя приглашает с ним познакомиться. Хочешь?

– Полагаю, у меня больше нет возможности разделять ваше общество. Вероятно, я уже настоятельно требуюсь маме.

И смятенный поэт без дальнейших церемоний ретировался с такой стремительностью, что даже забыл о своих драгоценных палках.

Бен устремился следом с намерением проследить, чтобы с мальчиком по пути домой ничего не произошло, но вскорости возвратился и доложил, что поэта уже караулил поблизости слуга, в обществе коего юное дарование и отбыло, на ходу декламируя новое стихотворение, где самым очаровательным образом переплелись павлины, ослы и цветы жизни.

– А теперь давайте я покажу вам свои игрушки, и мы немного в них поиграем, пока Торни не будет пора возвращаться в дом, – предложила мисс Селия, когда Ранда, убрав со стола, появилась с огромным подносом, на котором лежали книжки с картинками, рассеченные карты^[8], пазлы для составления картинок, головоломки, настольные игры и несколько очень красивых фигурок животных. Увенчивала эту гору кукла-младенец размером с настоящего ребенка.

Едва увидев ее, Бетти как завороженная потянулась к подносу и с воплем восторга приняла чудо-младенца из рук мисс Селии. Бэб схватила настольную игру. Бена тут же пленила фигурка великолепного белого коня в роскошной сбруе, на котором гарцевал явно готовый вступить в сражение какой-то арабский вождь. Торни шарил среди головоломок, отыскивая самую хитрую, чтобы крепко пришлось подумать, прежде чем соберешь. И Санчо тоже нашел нечто весьма его заинтересовавшее. Просунув лапу между мальчиками, он принялся поддевать ею кубики с красными и синими буквами.

– Похоже, он их различает. – Торни следил с любопытством, как тот энергично постукивает то по одной, то по другой букве.

– Да. Различает, – подтвердил Бен. – Покажи-ка нам, Санчо, как тебя звать?

С этими словами мальчик тихонько щелкнул языком, что явно служило условным сигналом псу, и начал раскладывать кубики на плитках дорожки. Питомец его, энергично виляя хвостом, дождался, когда перед ним оказались все до последней буквы алфавита, затем деловито задвигал кубики, отобрал из них пять, а те быстренько выстроил лапой в слово «Санчо».

– Ну и умен, – впечатлился Торни. – И много он у тебя такого умеет?

– Много. Он ведь так себе на жизнь зарабатывал. И мне тоже, – откликнулся Бен и гордо продемонстрировал один за другим до того удивительные навыки своего любимца, что даже мисс Селии оставалось лишь диву даваться.

– Скажи, и каким же образом удалось так тщательно и великолепно его всему этому научить? – поинтересовалась она, когда Санчо лег наконец отдохнуть, а девочки принялись его гладить. – Ты видел, как это происходило?

– Нет, мэм, – покачал головой Бен. – Мой отец занимался с ним, когда я был еще совсем маленький, и про способы мне свои не рассказывал. Только один совет дал: обучать его среди ночи, когда вокруг тишина, а значит, Санчо ни на что постороннее не отвлечется и урок как надо усвоит. Сам я только танцевать его научил. Но большого труда не потребовалось. Он ведь очень сообразительный. И много чего умеет еще, о чем я не знаю. Отец обещал показать мне позже, когда вернется. Ему хотелось, чтобы я на арене именно с Санчо и выступал.

– У меня есть чудесная книжка о животных. Хотите, я, пока вы колдуете со своими рассеченными картами, пазлами да головоломками, прочту вам из нее рассказ о двух дрессированных пуделях, которые умудрялись проделывать вещи просто-таки удивительные? – спросила мисс Селия, радуясь все возрастающему интересу Торни к их четвероногому гостю.

– Да, мэм! Очень хотим! – нестройным хором откликнулись дети.

Мисс Селия забежала в дом, вскорости возвратилась оттуда с книгой и, кое-где пропуская в тексте то, чего детям не требовалось, а кое-где дополняя его для ясности своими словами, начала читать:

«Однажды я пригласил отобедать со мной, а затем провести вместе вечер двух собак. Явились они в сопровождении своего хозяина-француза. Был он в прошлом учителем школы для глухонемых, а после воспользовался своими навыками при дрессировке вот этих самых собак, матери и дочери по имени Бланш и Лида, которые ныне, вкупе с освоенной им к тому же профессией фокусника, теперь его и кормили. За обедом вели себя Бланш и Лида так же, как все остальные собаки, до той самой поры, пока я, протянув Бланш кусок сыра, не полюбопытствовал, известно ли ей название этой еды.

– Да, – уверенно заявил мне ее хозяин. – Сейчас она сложит его из букв.

Мы поставили в центре невысокого стола лампу, по краям разложили карточки с буквами, Бланш устроилась среди них и по приказу хозяина моментально составила слово „сыр“ сперва по-французски, а затем, услышав „переведи“, по-английски. Кто-то из гостей написал на грифельной доске слово „pferd“, означающее по-немецки „лошадь“. Бланш глянула на него, будто читая, и дотронулась до доски лапой, показав, что чтение завершено.

– Переведи на французский, – потребовал тогда от нее хозяин.

Бланш немедленно составила из карточек слово „cheval“.

– Но ты ведь в английском доме, – продолжил дрессировщик. – Будь любезна, переведи еще раз.

Мы стали свидетелями, как она без труда осуществила новое требование, и начали намеренно составлять слова с орфографическими ошибками, которые Бланш замечала и исправляла, но это задание ей, похоже, не нравилось. Она начала рычать и поскуливать. Тогда мы, вознаградив ее куском пирога, позволили ей удалиться для отдыха в угол комнаты, а место ее на низком столе заняла Лида.

– Ну, Лида, давай-ка проверим, хорошо ли ты понимаешь, что такое деление, – обратился к ней хозяин. – Вот у тебя, к примеру, есть десять кусков сахара, и тебе повстречалось десять прусских псов^[9]. Сколько кусков сахара ты, собака-француженка, дашь этим десяти пруссакам?

Лида самым решительным образом выдвинула вперед карточку, на которой написан был ноль.

– А если я тебя попрошу поделиться сахаром со мной? – задал новый вопрос хозяин. – Сколько кусков отдашь?

Лида, взяв в зубы цифру пять, самым услужливым образом вручила ее ему».

– Ух ты! Вот умная! Даже Санчо такого не может! – признался Бен, вынужденный смириться с тем, что французская собаченция обошла его дорогого друга.

– Ну, Санчо достаточно молод, чтобы еще многому научиться, – успокоила его мисс Селия. – Так я продолжу читать?

Вопрос был задан на всякий случай, так как она прекрасно видела, с каким увлечением ее слушают, пусть даже Бетти и занималась упоенно куклой-младенцем, а Бэб собирала пазл.

– О да! Читайте! Что они там еще делали?

«Усевшись на кресла друг против друга, собаки стали играть в домино, – продолжила чтение молодая леди. – Они дотрагивались носом до костяшек, которые выбирали для очередного хода, а ходил за них хозяин, комментируя присутствующим, как идут дела у соперниц. Лида проиграла и, страдая от поражения, спряталась под диван, а Бланш на столе обложили игральными картами. Хозяин, взяв в руки еще одну колоду, предлагал нам по очереди выбирать из нее карты, затем спрашивал у собаки, что именно каждый из нас выбрал, и она из своей колоды на столе безошибочно выхватывала зубами правильную.

Наконец меня попросили отправиться в соседнюю комнату, поставить там на пол лампу, окружить ее картами и оставить дверь приоткрытой, после чего Бланш тихо шепнули на ухо название карты, которую она из соседней комнаты и принесла, доказав, что прекрасно их различает. А потом Лида проделывала такие головоломные трюки с цифрами, какие иному человеку оказались бы не по разуму. И сколько я ни приглядывался – ни единого знака со стороны дрессировщика. Возможно, что-нибудь пряталось в интонациях его голоса, однако ни руками, ни головой он подсказок собакам не делал».

– Там еще говорится, – добавила уже от себя мисс Селия, – что дрессировка собаки для выступления требует ежедневных занятий с ней в течение восемнадцати месяцев и лучшее время занятий, как ты говорил нам, Бен, ночью. Увы, хозяин этих двух занимательных пуделей вскорости умер, жена его не умела ни обращаться с ними, ни выступать, и они были кому-то проданы.

– Хотелось бы мне их увидеть и узнать, как их обучали, – вздохнул Бен. – Санчо, придется тебе теперь поработать, нельзя нам с тобой оказаться хуже этих французских собак. – И Бен так сурово погрозил пуделю пальцем, что тот, распластавшись у его ног, зарыл морду в передние лапы, как если бы в чем-нибудь провинился. – А картинка с этими умными маленькими пуделями там есть? – спросил мальчик, не отрывая взгляда от книги, которая так и осталась лежать на столе раскрытой возле мисс Селии.

– Нет, – ответила она. – Но есть изображения других забавных существ и смешные истории про лошадей, которые несомненно тебе понравятся.

И она специально для него перевернула страницу, хотя ни ему, ни ей в тот момент было еще невдомек, насколько целительным утешением Бену послужит очаровательная книга мистера Хамертона «Главы о животных», когда настанет ему пора утешиться в горе, которое подобралось к нему уже совсем близко.

Глава X Тяжелая ситуация

– Спасибо, мэм. Отличная книга. Особенно картинки. Только вот на этих бедняг смотреть мне невыносимо.

Бен со страдальческим видом разглядывал изящную гравюру, запечатлевшую двух лошадей. Они лежали на поле боя. Одна уже ничего не чувствовала. Другая, подняв голову, словно посылала последний привет товарищам, которые удалялись галопом прочь в клубах пыли.

– И хоть бы кто-то остановился, так ведь нет, – осуждающе произнес мальчик, переворачивая страницу назад, чтобы полюбоваться жизнерадостной сценой с тремя счастливыми лошадьми, которые, стоя по колено в траве на лугу, склонились попить прозрачной воды из широкого ручья. – Правда, вон тот, вороной, особо красивый? Прямо вижу, как грива его развевается на ветру. Эх, проскакать бы по тому лугу на всех троих сразу. – И Бен закачался на стуле, похоже в воображении уже это и делая.

– Скачи на Лите по моему полю когда захочешь. Ей это понравится. Только следующей недели дождись, когда Торни доставят мужское седло, – сказала мисс Селия, очень довольная, что Бену понравилась книга, и полностью разделявшая его любовь к лошадям.

– Ну, седла-то мне незачем дожидаться, предпочитаю без него ездить, – ответил мальчик. – Ой, а скажите, это та самая книга, где лошади на своем языке разговаривают? Которую вы мне тогда обещали?

– Нет. Ее я тоже привезла, но так торопилась с чаепитием, что забыла вытащить из багажа. Торни, напомни, пожалуйста, мне это сделать сегодня же вечером.

– Я ведь тоже кое-что забыл, – спохватился Бен. – Вот от сквайра для вас послание.

Он с виноватой поспешностью извлек из кармана конверт и, протягивая его мисс Селии, принялся смущенно ее уверять, что совсем не торопится с получением обещанной книги.

Оставив брата и увлеченных гостей заниматься играми, мисс Селия перешла на крыльцо и открыла конверт. Писем в нем оказалось два. И по мере того, как она углублялась в них, сияние на ее лице меркло, пока его не накрыла густая тень, по которой любой, кто за ней наблюдал, мог легко догадаться, что письма ей принесли известие донельзя скверное. Но поглощенные каждый своим занятием дети не видели, сколько пронзительной жалости было во взгляде ее, когда, спрятав письма, она посмотрела на озаренного счастливой улыбкой Бена. И никто не понял, отчего в каждом жесте мисс Селии, когда она возвратилась к столу, стала проскальзывать какая-то подчеркнутая нежность. И Бен удивился, когда мисс Селия, склонившись над лежащими перед ним рассеченными картами, не стала со свойственным ей обычно весельем подтрунивать над его ошибками.

Так подчеркнуто мягко и нежно, как сейчас с ним, она вела себя обычно только с животными, и едва она вышла вместе с утомленным Торни, который нуждался уже в отдыхе и сне, как оставшиеся, наводя порядок перед уходом, принялись на все лады ее восхвалять.

– Она как добрая фея из книжек. И сколько же у нее дома всяких разных красивых славных вещичек, – сказала Бетти, урывая возможность для последних объятий с завораживающей куклой-младенцем, чьи веки, когда ее укладывали спать, закрывались не понарошку, а по-настоящему, поэтому напевать ей «спи, моя детка, усни» было сплошным удовольствием, а не тем, весьма относительным, когда вроде бы спящий игрушечный ребенок продолжает таращиться нарисованными глазами.

– И она столько всего знает, – подхватила Бэб, чей пытливый ум вечно жаждал все новой пищи. – По-моему, даже больше Учительницы. И никогда не отмахивается, сколько вопросов ни задавай. Мне нравятся люди, которые рассказывают много разного.

– И брат у нее первоклассный парень. Очень он мне в результате понравился. И я ему вроде тоже, хоть и не знал, куда положить свой кусок карты с островом Нантакет. Он хочет у меня научиться ездить верхом, когда снова как следует встанет на ноги. Мисс Селия нам это позволила. Она-то уж знает, как сделать так, чтобы люди отлично себя почувствовали, правда? – И Бен с благодарностью глянул на теперь уже своего, с легкой руки мисс Селии, арабского вождя верхом на белом коне – лучший экземпляр в ее коллекции фигурок.

– Мы будем прекрасно проводить время. Она сказала, нам каждый вечер можно играть с ней и с Торни. И еще сказала, что поставит на крыльце стулья и пусть на них лежат наши игрушки. Тогда они будут у нас всегда под рукой и даже в дождь не промокнут.

– А я буду ее подручным, так что мне здесь все время теперь находиться. Думаю, письма, которые я передал, – это рекомендация от сквайра.

– Именно так, Бен, – ответила мисс Селия, появившись рядом. – И даже если бы я не приняла решение взять тебя раньше, то уж наверняка бы сейчас, мой мальчик, его приняла.

Слова «мой мальчик», и тон, каким были они произнесены, и рука ее, с нежностью опустившаяся ему на плечо, заставили Бена зардеться от удовольствия, и он вопросительно взглянул в лицо молодой леди в надежде услышать, что же такое, по-видимому, очень хорошее ей написал о нем сквайр, но она уже обратилась к девочкам:

– Ваша мама тоже должна получить удовольствие от нашего праздника. Вот, Бэб, отнеси ей это. – Она вручила полную тарелку старшей сестре. – А ты, Бетти, бери с собой на ночь малышку, она так у тебя славно заснула, что жалко ее тревожить. Ну а теперь, дорогие соседки, до завтра.

– А Бен не идет разве с нами? – спросила Бэб, в то время как Бетти уже удалялась, прижав к себе крупного младенца, голова которого подпрыгивала над ее плечом.

– Нет, он пока останется, – ответила мисс Селия. – Мне с моим новым подручным надо кое-что обсудить. Но он скоро тоже придет. Скажи это маме.

Бэб умчалась с тарелкой вкусностей, и тогда мисс Селия усадила Бена рядом с собой на широкой ступеньке, а потом достала письмо, и лицо ее вновь затуманилось. Так сумерки накрывают мир в час, когда выпадает роса и все вокруг становится неподвижным и смутным.

– Бен, дорогой, я вынуждена тебе кое-что сообщить, – медленно начала она.

«Дорогим» со столь искренним расположением Бена не называл никто после смерти Мелии, и лицо его просияло в ожидании дальнейших слов новой хозяйки.

– Сквайр узнал о твоем отце. Вот из этого письма мистера Смизерса.

– Ура! Где он? Скажите скорее! – с мольбой выкрикнул мальчик, ибо мисс Селия письмо прочитать ему не дала и сама с ответом не торопилась, а молча глядела на Санчо, устроившегося у подножия лестницы, словно надеялась, что пес ей поможет.

– Он поехал за мустангами и часть их отправил заказчику, но сам вернуться не смог, – наконец проговорила она.

– Поехал дальше, предполагаю. Предупреждал ведь меня, что, может, доедет даже до Калифорнии и, если получится, пришлет кого-нибудь за мной. Там, говорят, отлично. Хотел бы я попасть туда.

– Он уехал гораздо дальше, и надеюсь, что это место прекраснее Калифорнии. – Мисс Селия подняла голову к высокому небу, на котором уже засияли ранние звезды. Голос ее, когда она говорила это, дрогнул.

– Ну и где же теперь он? Зовет меня? Или сам вернется? – прежде почувствовав беду, чем осознав ее, быстро спросил Бен.

Мисс Селия обняла его и с нежностью, очень тихо произнесла:

– Бен, милый, а если я скажу тебе, что он никогда не вернется, сможешь ли ты это вынести?

– Наверное, смогу. Но вы же не… Не хотите же вы, мэм, сказать… Неужели он умер?

Сердце мисс Селии сжалось. Санчо вскочил и залаял.

И сколько бы ни было сказано дальше слов или пролито слез, сколько бы сочувствия ни вложили в свои объятия эти добрые руки, ждать иной вести, кроме той, что он теперь сирота, не приходилось. Бен посмотрел на старого друга, самого любящего, самого преданного на свете. А потом обнял его, крепко прижался к кудрявой шее и сквозь горькие всхлипы проговорил:

– Ох, Санчо. Он никогда не вернется. Никогда. Больше никогда.

Бедный пес в ответ заскулил и начал слизывать слезы, все катившиеся и катившиеся по лицу хозяина. И если Бен лицо старательно прятал, то Санчо, его утешая, с почти человеческой надеждой смотрел на мисс Селию. А она, и сама вся в слезах, склонилась погладить белую, а затем темную голову, для которой грудь пуделя сейчас стала подушкой. Через какое-то время всхлипы смолкли и Бен, не поднимая лица, попросил:

– Расскажите, пожалуйста, мне об этом. Я сумею держать себя в руках.

Мисс Селия, по возможности смягчая сочувственной интонацией текст деловитого и сухого послания мистера Смизерса, пересказала его. Тот без обиняков сообщал сквайру, что о случившемся с отцом мальчика знает уже несколько месяцев, однако от Бена предпочел это скрыть, опасаясь, что горе повлияет отрицательным образом на качество его выступлений. Бен Браун-старший был убит где-то на Диком Западе. Кто-то из очевидцев происшествия донес эту весть до единственного человека, чьи имя и адрес нашлись в записной книжке погибшего, а последний уже сообщил обо всем мистеру Смизерсу. Теперь хозяин цирка намеревался взять мальчика к себе якобы во исполнение воли покойного, пожелавшего перед отъездом, чтобы сын оставался в этом цирке и продолжал заниматься делом, коему был обучен.

– Ты хочешь к нему вернуться, Бен? – спросила мисс Селия, стремясь хоть в какой-то степени увести разговор от горестного события.

– Нет. Нет. Уж лучше бродяжничать и голодать. Он ужасно ко мне относился. И к Санчо тоже. А теперь, когда я без отца, еще хуже будет. Не отправляйте меня обратно. Позвольте остаться. Люди здесь ко мне так добры, да и куда я еще пойду?

Лицо его исказило отчаяние, и он снова уткнулся в грудь Санчо.

– Тогда ты и останешься здесь, – поторопилась заверить его мисс Селия. – И никто никогда не сможет тебя забрать против твоей воли. Раньше я просто так называла тебя моим мальчиком. Отныне ты станешь им по-настоящему. Место это – теперь твой дом. А Торни – твой брат. Мы с ним ведь тоже сироты. Вот и будем втроем стоять друг за друга, пока нам на помощь не подоспеет еще более сильный друг! – воскликнула молодая леди, охваченная такими пылом, решимостью и уверенностью, что Бена накрыло волной утешения. Голова его приподнялась и вновь опустилась, но не на грудь пуделя, а на изящную туфельку рядом. Так вот, не находя слов, присягнул он на верность названой нежной своей сестре, которой готов был отныне служить с благодарной и беззаветной преданностью.

Санчо счел своим долгом внести свой вклад в торжественный ритуал. Мохнатая лапа легла на колено девушки, а затем он глухим поскуливанием принес клятву верности, смысл которой было легко понять: «Всецело с вами, мои любимые люди, и готов, чем могу, оплачивать долг своего дорогого хозяина».

Мисс Селия церемонно пожала белую лапу, и пудель расположился у ее ног, как маленький лев, заступивший на стражу нового своего жилища.

– Ну-ка, хватит лежать на холодном камне, Бен. Садись рядом со мной и позволь, я тебя утешу, – сказала мисс Селия, вытирая слезы, все еще катившиеся по смуглой щеке мальчика.

Но на Бена накатил новый приступ горя, и он, пряча в локте лицо, произнес сквозь плач:

– Утешить? Но вы же не знали его. О отец! Отец! Если бы смог я с тобой хоть еще один раз увидеться!

Его желание относилось к числу неисполнимых, и все же мисс Селия нашла, чем утешить его. В гостиной вдруг зазвучал рояль, и под пальцами девушки стала рождаться такая чудесная музыка, что мальчик невольно прислушался. И слезы мало-помалу иссякли, и боль утихала под властью чарующей мелодии. Печаль не ушла, но стала светлой, и отчаяние постепенно сменялось верой, что настанет тот час, хотя и очень нескоро, когда и ему, Бену, тоже откроется путь в страну, которая прекраснее даже солнечной Калифорнии. И там, в этой прекрасной стране, его встретит отец.

Играя, мисс Селия потеряла счет времени, а когда наконец тихонько вышла наружу проведать мальчика, выяснилось, что ей на помощь пришли другие добрые силы. В шелестящих листьях сирени Бену пел колыбельную ветер. Лицо его нежно ласкал, заглядывая сквозь арку ворот, свет луны. Верный пес охранял своего хозяина. А тот, подложив под голову вместо подушки руку, крепко спал и, вероятно, видел счастливый сон, в котором папа его возвратился домой.

Глава XI Воскресенье

Наутро миссис Мосс разбудила Бена последним в семье. Сердце ее разрывалось от жалости к мальчику, лишившемуся отца, не меньше, чем если бы он был собственным ее сыном, и, пока не пришли ей на ум иные способы утешения, она решила дать ему хорошенько выспаться. Однако, едва открыв опухшие от слез глаза, он снова сжался от горя. Делиться им с миссис Мосс уже не хотелось, но боль от потери требовала присутствия рядом кого-то, кто мог бы с ним разделить ее, и, испытав облегчение оттого, что она так быстро ушла, Бен позвал Санчо, которому уж доверился без утайки.

Санчо, похоже, и понимая, и разделяя беду дорогого хозяина, слушал его, участливо повизгивая и поскуливая. И каждый раз, когда с уст Бена слетало слово «отец», пес отвечал выразительным лаем. И хоть был бессловесным животным, любовь его утешала мальчика больше любых слов. Потому что Санчо любил мистера Брауна-старшего так же сильно, как Бен, знал его тоже с момента появления своего на свет и потеря его крепче прежнего привязала собаку и мальчика друг к другу.

– Мы должны надеть траур, старина. Так полагается. И кроме нас, это сделать некому.

Нанеся весьма ощутимый урон своему мальчишескому тщеславию, вполне объяснимому недавним артистическим прошлым, Бен снял с новой шляпы, предмета большой гордости, синюю ленточку с серебряными якорями и заменил ее вылинявшей и потертой черной, взятой от шляпы старой. Двигало им совершенно искреннее стремление почтить таким образом отца, и все-таки цирковая жизнь побуждала его куда больше, чем обыкновенного мальчика, при этом задуматься о впечатлении, которое произведет на окружающих столь недвусмысленный знак его скорби. Для Санчо в ограниченном гардеробе Бена ничего траурного не нашлось, кроме батистового брючного кармана. Он уже почти оторвался под весом гвоздей, камушков и другой мелочевки, которую мальчик вечно в него набивал. Последним рывком батистовый карман окончательно был отделен от брюк и бантом привязан к ошейнику Санчо.

– Хватит с меня в брюках и одного кармана, – выдохнул при этом Бен, собрав в кучку вынутые из крепового хранилища мелкие предметы. – Да мне и носить в нем нечего, кроме носового платка.

Этот предмет присутствовал у Бена лишь в единственном экземпляре, всегда чуть выглядывая из кармана наружу, и следовало отнести к удаче, что он оказался достаточно чист, когда мальчик в уныло-траурной шляпе, мрачно поскрипывающих ботинках и с сумрачным Санчо, кажется изрядно впечатленным своим черным галстуком, спустился вниз, убежденный, что максимально выразил своим и пуделя внешним видом скорбь по ушедшему в мир иной отцу.

Миссис Мосс немедленно поняла, почему новая шляпа Бена обезображена никуда не годной уже линялой ленточкой, и глаза ее увлажнились от слез, однако, переведя взгляд на скорбно-батистовый символ, привязанный к шее пса, добрая женщина, при всем искреннем сочувствии, едва сумела сдержать улыбку, впрочем ни словом, ни жестом не дав усомниться мальчику в величии его нескладных попыток почтить скончавшегося отца. И Бен направился на новое место работы, сознавая, насколько повышенное внимание друзей вызывает к себе, особенно со стороны Бэб и Бетти, которым было уже обо всем рассказано и жалостливо-благоговейные взгляды которых крайне потворствовали его чувствам.

– Я хочу, чтобы ты позже свозил меня в церковь. Погода сегодня теплая и хорошая, но Торни все равно недостаточно крепок для выездов, – сказала мисс Селия, когда Бен после завтрака прибежал к ней выяснить, нет ли у нее уже нужды в его помощи, хотя работа здесь для него начиналась лишь с завтрашнего дня.

– Да, мэм, буду рад, – ответил он той, которую отныне считал своей полноправной хозяйкой. – Если, конечно, видом своим подхожу. – Его несколько беспокоило соображение, что люди, идущие на воскресную службу, должны быть по-настоящему хорошо одеты.

– Скоро я потружусь немного над твоим видом, и станет он у тебя превосходным, – с уверенностью проговорила мисс Селия. – А пока… Видишь ли, Бен, Богу не слишком-то важно, как мы одеты. Бедный так же угоден Ему, как и богатый. Ты ведь не часто в церкви бывал, я права? – поинтересовалась она, видя, что он не очень-то представляет себе, куда они собираются, и теряясь в догадках, с чего бы лучше начать разговор об этом.

– Да, мэм, – подтвердил он, – наши люди туда почти не заглядывают. А отец мой за неделю так утомлялся, что в воскресенье предпочитал отоспаться или со мной пойти на прогулку.

При слове «отец» голос у мальчика дрогнул, и воспоминание о счастливых днях, которые никогда уже не вернутся, вынудило его спрятать глаза от мисс Селии под полями шляпы.

– Прогуляться по воскресеньям – великолепный отдых. Я часто куда-нибудь отправляюсь. Давай-ка сегодня тоже доставим себе удовольствие и во второй половине дня отправимся в рощу. Но начинаю я воскресенье с поездки в церковь. После этого всю следующую неделю оказываешься настроен на правильный лад. И в горе мы непременно находим там утешение. Не хочешь попробовать, дорогой Бен?

– Я сделаю все, что угодно, если это порадует вас, – поторопился ответить Бен, по-прежнему не поднимая глаз. Доброта ее трогала его до глубины души, и он боялся не удержаться от новых слез, если она хоть словом сейчас упомянет его отца.

Мисс Селия, явно поняв его состояние, резко сменила тему:

– Посмотри, как красиво! – И ее восхищенный взгляд обратился на переливающуюся под солнечными лучами сеть паутины. – Маленькой девочкой мне казалось, паук делает свою ткань для фей и, когда работа над ней окончена, расстилает ее на земле, чтобы отбелить.

Бен, прекратив копать землю носком ботинка, поднял взгляд к своду арки над воротами, где в изгибе чуть колыхалась под ветерком и впрямь роскошная паутина – изысканнейшее кружево, орошенное капельками росы, которые вспыхивали золотыми блестками, едва лучи солнца падали на этот ажурный занавес, столь нежный и воздушный, что, казалось, его вот-вот сдует.

– Очень красиво, – покивал Бен, испытывая облегчение оттого, что беседа их потекла по другому руслу. – Только ведь улетит, как и все прежние. Никогда раньше не видел такого упорного паука. Целый день делает новую паутину, ее срывает ветром, но он не сдается.

– Он таким образом зарабатывает себе на жизнь, – улыбнулась молодая леди. – Потрудится хорошенько, затем ожидает хлеба насущного, вернее, насущной мухи, которая, полагаю, обязательно в его ткани запутается. Да ты скоро сам увидишь, как эта красивая ловушка станет полна насекомыми, а уважаемый мистер паук обеспечит себя на целый день запасом еды. Ну а потом ему безразлично, насколько быстро улетит прекрасная ткань.

– Да он и сам красавец. Я знаю его. Черный с желтым. Живет вон в той блестящей дырочке в углу. Мигом ныряет туда, едва я к нему потянусь. Но если хоть на минутку замру, сразу опять появляется. Мне забавно за ним наблюдать, но, подозреваю, он меня ненавидит. Я ведь увел у него однажды красивую муху и кое-каких жуков.

– А ты когда-нибудь слышал историю про короля Брюса и упорного паука, который его научил не сдаваться даже при неудачах? – спросила мисс Селия и, видя, что он заинтересовался, добавила: – Детям она обычно нравится.

– Нет, мэм. Я очень многого не знаю из того, что знают другие, – с грустью признался Бен, которому с той поры, как он стал здесь жить, все ясней становилась степень собственной непросвещенности.

– Зато умеешь и знаешь то, о чем они вовсе понятия не имеют. Уверена, половина мальчиков в городе отдали бы что угодно, только бы научиться ездить так же прекрасно, как ты, верхом и проделывать виртуозные трюки. И сомневаюсь, что большинство из них, даже те, кто старше тебя, смогли бы так сами о себе заботиться. На твою долю досталась жизнь, которая рано сделала тебя взрослым, но в то же время сильно и навредила тебе. Думаю, ты сам уже начинаешь это осознавать. Но ведь можно, помня хорошее, забыть о плохом, пойти, как большинство наших мальчиков, в школу и постараться развить в себе те прекрасные качества, которые в будущем превратят тебя в благородного, честного, трудолюбивого мужчину.

Пока мисс Селия говорила это, Бен не сводил с нее глаз, и услышанное оказалось настолько ему созвучно, что он воскликнул:

– Я хочу остаться и быть нормальным! Мне-то известно, что поглазеть на цирковых людям нравится, но отношение у них к ним не очень. А про учебу в школе я раньше не думал. Наплевать мне на нее было, в общем, а теперь нет. И он… отец тоже, наверное, больше хотел бы, чтобы я в школе учился, чем чтобы без него бродяжничал.

– Не сомневаюсь, – кивнула мисс Селия. – И мы попробуем, Бенни. Возможно, тебе трудно сначала придется, да и скучновато по сравнению с твоей яркой прежней кочевой жизнью. Может быть, одолеет тоска по разнообразию впечатлений. Но хороша ли она была для тебя, эта жизнь? Не лучше ли что-нибудь поспокойнее и побезопасней? Главное, не расстраивайся при неудачах и не теряй надежды. И не таи от меня, если станет трудно. Наоборот, сразу дай знать, в чем проблема, и мы постараемся вместе найти решение. Так всегда поступает Торни. Вот и ты не стесняйся. У меня ведь теперь вас двое, и долг мой перед вами равен.

Бену хватило времени только на благодарный взгляд, когда окно наверху распахнулось и в нем возникла всклокоченная голова, протянувшая сонным голосом:

– Селия, я шнурки не могу найти. А еще ты должна подняться и завязать мне галстук.

– Нет уж, лентяй, сам спустишься, – рассмеялась мисс Селия. – И захвати один из своих черных галстуков. Шнурки найдешь в коричневом мешочке у меня на комоде.

Всклокоченная голова, пробормотав что-то насчет старых занудных кошелок, исчезла.

– Торни очень разбаловался за время болезни, – улыбнулась Бену молодая леди. – Но не обращай внимания. Скоро лень и нервозность его оставят, и, уверена, у вас завяжется настоящая дружба.

Бен столь сильной уверенности по этому поводу не испытывал, но решил ради мисс Селии постараться. Поэтому, когда Торни, вскорости выйдя к ним, свысока и небрежно бросил ему: «Ну как ты там поживаешь, Бен?» Бен ответил подчеркнуто: «Спасибо, очень хорошо». Разве что кивнул с такой же холодной сдержанностью, как его новый друг. Потому что был убежден: человеку, который умеет ездить верхом без седла и крутить в воздухе двойное сальто, не след рассыпаться в почтительности перед всякими там, у кого сил меньше, чем у кошки.

– Морской узел, пожалуйста. Он лучше держится, – распорядился Торни, задрав подбородок, чтобы сестра как следует завязала ему шелковый галстук-платок, ибо уже не чужд был стремления походить на денди.

– Тебе лучше бы носить красный, пока лицо у тебя еще такое бледное, дорогой. – И мисс Селия потерлась о его щеку своей цветущей щекой, словно в попытке передать ему таким образом часть здорового румянца.

– Мужчинам дела быть не должно до такой ерунды, как бледность, – буркнул брат, торопливо высвобождаясь из ее объятий, потому что терпеть не мог, когда с ним нежничали при посторонних.

– Ой, неужели? А зачем же тогда один мой знакомый юноша по дюжине раз на дню причесывается и поправляет себе воротнички перед зеркалом, пока ноги не начинают подкашиваться? – сказала сестра и шутливо дернула Торни за мочку уха.

– А этот, позволь узнать, тебе для чего понадобился? – Торни указал взглядом на второй из принесенных им черных галстуков.

– Для второго моего мальчика. Он пойдет со мной на воскресную службу. – И она завязала еще один морской узел на шее вышеупомянутого джентльмена, так лучезарно ему улыбаясь, что даже линялая черная ленточка на его шляпе, казалось, обрела на мгновение давно утраченную свежесть.

– Ну как же мне нравится, когда… – начал было говорить весьма ядовитым тоном Торни, но под выразительным взглядом сестры осекся на полуслове, вспомнив о горе того, кого он про себя называл «этот бродяжка», о том, что она просила быть к нему сейчас особенно добрым.

– Вот и мне тоже нравится, – подхватила мисс Селия. – Ты-то пока в качестве кучера бесполезен, зато для воскресных выездов у меня есть Бен. Ты знаешь: я не люблю сама править Литой, когда на мне выходные перчатки.

– А у Бена, надеюсь, найдется время до церкви почистить мне обувь? – барственным тоном осведомился ее брат, глядя на свои новенькие туфли.

– Нет, – решительно возразила мисс Селия. – Туфли тебе неделю еще не понадобятся, и время тратить на них мы не станем. Он, если будет так любезен, почистит только мои. Все, что тебе, Бен, потребуется для этого, отыщешь в сарае, а в десять часов сходи за Литой.

И она повела брата в столовую, а Бен, избавляясь от раздражения, с такой страстью налег на обувную щетку, что изящные туфельки молодой леди вскорости засияли. Когда же их обладательница час спустя снова вышла из дома, он понял, что в жизни еще не видел такой хорошенькой девушки. В белой шали, белом капоре и перчатках жемчужного цвета, с книгой в одной руке и букетиком поздних ландышей в другой, она выглядела до того воздушной, что Бен едва решался к ней прикоснуться, когда подсаживал в экипаж.

Одно его занимало. Все привлекательные леди, которых ему приходилось видеть раньше, одевались в очень яркие шляпы, пальто и платья, любили аляповатые украшения, питали склонность к перьям, кружевам и оборкам. «Как же получается, – озадаченно размышлял он, – что мисс Селию так красит очень простая одежда?» Ему невдомек еще было, что привлекательность женщины кроется в ней самой, ее вкусе, воспитании, нраве, душевных качествах, умении простыми средствами подчеркнуть лучшие стороны своей внешности и, если кому-нибудь посчастливилось оказаться рядом с таким человеком, он почерпнет от общения с ним куда больше хороших манер, четких жизненных ориентиров и добрых помыслов, чем если бы ему стали все это прививать специально нанятые воспитатели. Но и не посвященный еще пока в такие премудрости, Бен вполне наслаждался поездкой в ее компании, да еще сознавая, что направляется, подобно мальчикам из хороших семей, на воскресную службу.

Каким-то образом даже горе почти отпустило его, когда катили они меж зеленых лугов, освещенных июньским солнцем, от которого все вокруг казалось особенно ярким, и безмятежная тишина стояла в воздухе, и мисс Селия молча взирала на раскинувшийся перед ней ландшафт с упоением, которое Бен вскорости стал называть «ее воскресным лицом». Словно все труды и заботы минувшей недели ею забыты, и ныне она предается всецело наслаждению этим благословенным днем, хотя назавтра готова с новыми силами взяться за дело.

– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила она, поймав вдруг на себе застенчивый взгляд Бена – один из многих, которые он бросал на нее незамеченным.

– Нет… просто думал… вы выглядите… как если бы…

– Как если бы что? Ну, смелее. Не бойся, – подбодрила она мальчика, видя, что он от смущения лихорадочно теребит поводья.

– Как если бы вы молились, – решился наконец он, сожалея, что его взгляд от нее не укрылся.

– Ты прав. Так и было. А сам ты разве не молишься, когда счастлив?

– Нет, мэм. Когда я счастлив, то просто рад. Но слов никаких не говорю.

– Да слова и не требуются, хотя и они хороши, если чисты и идут от сердца. Ты когда-нибудь учил молитвы, Бен?

– «Спать ложусь, гашу огни…» знаю. Бабушка научила, когда я был маленький.

– Я другой тебя научу, самой лучшей, потому что она исчерпывает все наши нужды.

– Наши люди были не больно благочестивы. Видать, у них не хватало на это времени, – сказал Бен.

– А интересно, как ты понимаешь, что значит благочестивый? – поинтересовалась мисс Селия.

– Ходить в церковь. Читать Библию. Молиться. Петь гимны. Так?

– Это лишь внешняя сторона. А по сути, надо стремиться быть добрым, не унывать, честно выполнять долг, помогать другим, любить Господа. Таково благочестие в истинном смысле слова.

– Ну тогда вы-то уж точно благочестивы! – выпалил Бен, которому ее поведение и поступки дали гораздо больше понятия о благочестии, чем то, что она сказала сейчас.

– Пытаюсь, но очень часто у меня не выходит. Поэтому каждое воскресенье намечаю себе задачи, чтобы на следующей неделе справиться с ними. Тут молитва мне очень помогает. Попробуй, и сам поймешь.

– Считаете, если я, например, решу сегодня во время службы, что больше никогда не буду ругаться, то и впрямь перестану? – на полном серьезе поинтересовался Бен, который на данном этапе считал склонность к этому главным своим грехом.

– Хотелось бы с такой легкостью избавляться от недостатков, но, боюсь, путь гораздо труднее, – покачала головой мисс Селия. – Хотя если, дав зарок, потом его не нарушишь, то вдруг и избавишься от чего-то скверного гораздо скорее, чем думал.

– Нет, совсем скверно я никогда не ругался, а на другие слова раньше просто не обращал внимания. Ну, пока Бэб и Бетти жутко не испугались, когда я сказал «черт возьми». И миссис Мосс за это примерно мне выговорила. Тогда я стал стараться такого избегать, и оказалось порой очень трудно. Особо когда обозлишься. А «пропади оно пропадом» совсем не так хорошо помогает, если пар из себя нужно выпустить.

– Торни раньше кричал, когда злился, «будь оно проклято». Я посоветовала ему свистеть вместо этого. Ну и теперь он порой начинает вдруг так громко свистеть, что я даже вздрагиваю. Как тебе? Подойдет такой способ? – полюбопытствовала мисс Селия, совершенно не удивленная его привычкой к ругательствам, наверняка перенятой у цирковых.

Бена способ развеселил, он обещал ей попробовать, и так как ругательства просились ему на уста не реже дюжины раз на дню, с заведомым удовольствием предвкушал, как наверняка пересвистит надменного мастера Торни.

В городе к моменту, когда они до него добрались, начал вовсю звонить колокол, призывая к воскресной службе, и к тому времени, когда Лита была устроена со всеми удобствами в конном сарае, на ступеньках старого молельного дома уже было множество прихожан, а по дорогам с разных сторон спешили к ним присоединиться новые.

Бен, привыкший к цирковым шатрам, где не принято было снимать головных уборов, совершенно забыл про шляпу и спокойно шествовал в ней по проходу между скамьями, пока мисс Селия мягким жестом его от нее не избавила, прошептав:

– Запомни: это святое место, и голову здесь при входе следует обнажать.

Бен со шляпой в руках смущенно проследовал за своим чутким гидом вдоль одного из ряда скамей, где места их оказались рядом со сквайром и его женой.

– Рад его видеть здесь, – узрев Бена и вспомнив о его горе, одобрительно покивал пожилой джентльмен.

– Надеюсь, он не станет шебуршиться во время службы, – сказала с опаской миссис Аллен и, устраиваясь в уголке, подняла весьма громкий шорох своей черной шелковой юбкой.

– Он вас не побеспокоит. Я позабочусь об этом, – пообещала мисс Селия, придвигая поближе к себе скамеечку для ног, а затем положила свой пальмовый веер так, чтобы при первой необходимости до него было легко дотянуться.

У Бена едва не вырвался тяжкий вздох. Перспектива вынести целый час неподвижности ему, активному и живому, представлялась пугающей. Но ему очень хотелось с честью вынести это тяжелое испытание, и он, сложив руки, застыл на скамье, как каменный идол. Все в Бене замерло, кроме глаз. Взгляд заметался вправо, влево, вверх, вниз. От высокой, красного дерева кафедры до полочек перед скамьями, на которых лежали раскрытые молитвенники прихожан, и самих прихожан, попадавших в его поле зрения, среди которых сперва он узнал вдали по головам с голубыми ленточками Бэб и Бетти, а затем, совсем близко от себя, через проход, Била Бартона, залихватски ему подмигнувшего, что, конечно же, требовало ответного подмигивания.

Десять минут, проведенные в чинно замершем состоянии, вызвали у Бена настоятельную потребность пошевелиться. Тогда он расправил руки и скрестил ноги, проделав то и другое с бесшумностью и украдкой мышки, которая вынуждена переместиться куда-то подальше от кота. Ведь Бен то и дело ловил на себе наблюдающий глаз миссис Аллен, а ему было известно по опыту, какой острый у нее взгляд.

Музыка, зазвучавшая вскоре, принесла некоторую свободу, потому что была громче скрипа скамьи и Бен смог, не привлекая ничьего внимания, подрыгать ногой. Смутило его, когда паства встала. Ему казалось, что все мальчишки принялись на него глазеть, поэтому он с большим облегчением снова сел, едва то же самое сделали остальные. Добрый старый пастор, прочитав шестнадцатую главу Ветхого Завета о Самуиле, перешел к проповеди, весьма длинной и нудной, которой Бен, однако, внимал с интересом, заинтригованный историей о юном пастухе, «румяном и прекрасном собой», коему посчастливилось оказаться избранным в оруженосцы Самуила. Бену очень хотелось узнать побольше о том, как сложилась в дальнейшем его судьба и перестали ли мучить Саула злые духи, после того как Давид изгнал их из него. Но на дальнейшие сведения старый джентльмен поскупился и забубнил монотонно о чем-то другом, да так надолго, что у Бена явилась настоятельная необходимость либо заснуть по примеру сквайра, либо вроде бы как невзначай опрокинуть скамеечку для ног, если, при всей назревшей уже давно у него потребности хоть немного подвигаться, нельзя даже поелозить.

Миссис Аллен угостила его конфеткой, и он из вежливости съел ее, хотя мятой она была перенасыщена до такой степени, что глаза заслезились. Затем достойная леди добавила ему мук, начав энергично обмахиваться веером. Волосы у Бена от этого вздыбились и растрепались, а он всегда старался, чтобы они лежали как следует, были гладкими и блестели как шелк, и очень гордился умением добиться такого.

Усталый вздох, который ему в итоге не удалось подавить, привлек внимание мисс Селии. По виду ее могло показаться, будто она всецело поглощена проповедью, однако на самом деле мысли ее унеслись далеко через океан, к тому, за кого она и молилась сейчас безмолвно, ибо любила его даже сильнее, чем возлюбил Давид Ионафана^[10]. Состояние Бена она без труда разгадала и не удивилась ему, зная прекрасно, что мало найдется на свете мальчиков, способных тихо просидеть всю службу. Поэтому, быстро перелистнув страницы маленькой книжки, которую захватила из дома, она протянула ее Бену, тихо шепнув:

– Почитай, если устал.

Тот с вожделением схватил книжку. Называлась она «Истории из Священного Писания», что поначалу не слишком его вдохновило, но затем взгляд его упал на картинку, изображавшую стройного юношу, который отсекал голову какому-то крупному мужчине, а другие мужчины, столпившиеся вокруг, внимательно наблюдали за происходящим. Поначалу мальчику показалось, что это Джек – покоритель великанов, однако, перевернув страницу, он увидел подпись: «Давид и Голиаф», после чего жадно углубился в текст, где рассказывалось, как мальчик-пастух превратился в героя.

Больше Бен не шебуршился, и проповеди не слышал, и мощных потоков воздуха от веера миссис Аллен не ощущал, и Билли Бартон отныне впустую старался привлечь его внимание. Бен был всецело захвачен историей царя Давида, адаптированной для детского чтения и снабженной великолепными иллюстрациями, от которых у него дух захватывало.

К тому времени, как он успел дочитать, завершилась и проповедь. И когда он стал слушать молитву, ему постепенно становилось ясно, что имела в виду мисс Селия, сказав, что слова помогают, если они чисты и идут от души. Кое-что в этой молитве будто бы предназначалось специально для него, Бена, и он решил запомнить ее, столь своевременно для него прозвучавшую именно в тот момент, когда утешение ему особенно требовалось. И от мисс Селии не укрылось, сколь свежим и чистым чувством дышало его лицо, когда он вдруг принялся тихо подпевать вслед за другими прихожанами псалом, разгонявший уныние.

– Ну и как тебе понравилось в церкви? – полюбопытствовала мисс Селия, когда служба завершилась и они уже тронулись в обратный путь.

– Первоклассно! – от чистого сердца воскликнул Бен.

– Особенно проповедь?

Бен рассмеялся:

– Я не смог понять эту проповедь. Но вот история, что вы мне дали, сильная. – Он бросил исполненный благодарности взгляд на маленькую книжку, лежавшую у мисс Селии на коленях. – С удовольствием дальше бы почитал, если можно.

– Рада, если тебе понравилось. Но давай оставим продолжение для воскресных проповедей. Торни раньше тоже, когда сидел в церкви, читал ее и называл своей скамеечной книгой. Полагаю, ты пока мало что поймешь из проповедей, но ходить на службы тебе все равно полезно. И чем больше ты будешь историй этих прочитывать, тем интереснее тебе станут проповеди. Ведь многое в них окажется для тебя узнаваемым.

– Да, мэм, наверное. Но до чего же Давид был отличный! Здоровски все у него выходило. И козленка из пасти льва спас, и на десяти сырах, которые ему отец дал в дорогу, сколько времени смог продержаться, и свирепый медведь оказался ему нипочем. А уж как он этого жуткого Голиафа камнем уделал, вообще молчу. В следующий раз мне хочется прочитать про Иосифа. На картинке ведь банда грабителей бросила его в яму. Так интересно!

Манера, в которой Бен изложил библейский сюжет, изрядно развеселила мисс Селию, но главным для нее было то, что мальчика этот сюжет увлек и музыка в церкви ему пришлась по вкусу, и она дала себе слово превращать каждый совместный поход на воскресные службы в увлекательное для него времяпрепровождение до тех пор, пока не полюбит он церковь саму по себе.

– Ну, если утро ты провел так, как хотелось мне, то попозже давай проведем воскресное время так, как, уверена, тебе самому захотелось бы. Приходи часам к четырем. Поможешь мне отвезти Торни в рощу. Запах хвои ему полезен. Поэтому я собираюсь повесить там гамак. Вам там будет прекрасно: болтайте, читайте, развлекайтесь, как вам угодно, но только спокойно.

– А можно я Санчо с собой возьму? Он так не любит один оставаться и очень расстроился, когда я его запер. Но я боялся, что он иначе за мной побежит и в церкви меня искать примется.

– Конечно бери. Пусть наш лающий умница проведет время так же замечательно и получит от воскресного дня такое же удовольствие, как и вы, мальчики.

Крайне довольный таким поворотом, Бен отправился домой на обед, который прошел очень живо. О разговоре с мисс Селией он умолчал, толком и сам еще не понимая, насколько принес ему утешение поход в церковь, и решив пока попросту запомнить ее слова, чтобы после, когда появится время, хорошенько поразмышлять над ними. Все это было для него слишком ново и слишком серьезно для скоропалительных выводов. Сердце его, однако, вновь сжалось от горя, ведь после обеда и до четырех часов ему оказалось совершенно нечем себя занять, потому что миссис Мосс отправилась прикорнуть, а девочки, сидя скромненько на своей скамеечке, углубились в благочестивое чтение и никаким подругам или друзьям, даже Бену, не полагалось их в воскресенье от этого отвлекать. Казалось, все вокруг подпало под власть воскресного настроения. Даже куры скрылись в кустах смородины, а петух стоял среди них, и монотонный бубнеж его крайне смахивал на воскресную проповедь.

Бен, чтобы хоть чем-то себя занять, принялся обстругивать ножом палочку, но это занятие ему быстро наскучило, и он скрылся в убежище своей комнаты. Там он неизвестно какой уже раз перечитал запомнившееся почти наизусть письмо с сообщением о гибели отца. Острота первого потрясения уже миновала, а Бен был достаточно честен, чтобы не притворяться более несчастным, чем себя теперь чувствует, поэтому он спрятал письмо, снял с шеи Санчо креповый карман, а потом даже принялся что-то насвистывать, пока собирал пожитки, так как завтра ему предстоял переезд в Старый Дом.

– Торни, мне очень хотелось бы, чтобы ты постарался сегодня каким-нибудь неутомительным для тебя способом развлечь Бена. Я бы сама с удовольствием пошла с вами в рощу, но ко мне в гости приедут Моррисы. Словом, идите одни. Надеюсь, вы замечательно проведете там время, – сказала брату мисс Селия.

– Не особенно привлекают меня разговоры с этим лошадником. Жаль, конечно, его, но сомневаюсь, что он со мной сможет развлечься. – И Торни, громко зевнув, поднялся с дивана.

– Ты можешь быть очень милым, когда захочешь, – возразила ему сестра. – А меня Бену на сегодня достаточно. Завтра он уже приступает к работе у нас, и все постепенно для него образуется, но давай поможем ему как следует провести день сегодняшний, чтобы его снова не начали мучить тоска и горе. К тому же для нас это самый удачный момент произвести на него хорошее впечатление. Мне он нравится. Уверена, он войдет постепенно в нормальную жизнь. И пока горе смягчило его, самое время помочь ему встать на эту дорогу. Сам посуди, если не мы, то кто?

– Ладно. Уговорила. Где он? – спросил Торни, самим этим вопросом признав, что капитулировал перед логичными и убедительными доводами сестры.

– Ждет тебя с креслом. А Ранда послана вперед с гамаком. Стань сегодня таким милым мальчиком, каким только сможешь, и я когда-нибудь отплачу тебе тем же.

– Не представляю себе, каким образом ты можешь стать милым мальчиком, – фыркнул Торни. – Но что ты самая лучшая в мире сестра – это точно, и ради тебя я готов возлюбить всех бродяг, за которых ты только попросишь.

Торни, весело рассмеявшись, поцеловал Селию, а затем двинулся к своему трону на колесах. Возница его поджидал, сидя на выступе спинки, положив ноги на Санчо. Торни добродушно их поприветствовал, воссел и скомандовал:

– Ну, Бенджамин, кати. Сам я дороги не знаю, поэтому не подскажу. Просто постарайся случайно не вытряхнуть меня по пути. Вот и все мои пожелания.

– Есть, сэр! – И Бен покатил кресло по длинной дорожке, которая вела сквозь яблоневый сад в маленькую рощу из семи сосен.

Место было и впрямь приятное. Легкий ветер тихо шуршал в вышине. Мягкий ковер из сосновых игл пружинил под ногами, и упавшие шишки казались на зелено-коричневом фоне набивным рисунком. Сквозь сосны проглядывали холмы, а сбоку виднелась долина с фермерскими домиками и речкой, змеящейся по низким зеленым лугам.

– Настоящая летняя резиденция, – с одобрением обозрел их пристанище Торни. – В чем дело, Ранда? Не получается? – сказал он, заметив, как дородная служанка опустила, тяжело отдуваясь, руки после бесплодной попытки перекинуть веревку через сосновую ветвь.

– С той стороны сразу вышло, а с этой ну прямо нет моей мочи. До ветки не дотянусь никак, высоко она слишком, а веревку кидать не умею, – жалобно проговорила она.

– Сейчас. – Бен уже карабкался по сосне с ловкостью, которой бы позавидовала иная белка.

И прежде чем Торни успел подняться из кресла, узел оказался крепко завязан ровно на нужном месте.

– Это ж надо, какой проворный! – вплеснула руками Ранда.

– Да полная ерунда. Вы бы видели, как я взбирался по гладкому металлическому шесту под самый купол цирка, – хвастливо вздернул голову Бен, пытаясь весьма безуспешно стереть с ладоней смолу.

– Можешь идти, Ранда. А ты, Бен, подай мне подушку и книги, сам садись в кресло, и начнем разговаривать, – распорядился Торни, рухнув в гамак и пытаясь устроиться в нем как можно удобнее.

Компаньон его, недоумевая, о чем тот собрался с ним разговаривать, сел в кресло, между колесами которого лег Санчо.

– Я полагаю, Бен, лучше всего тебе выучить наизусть псалом, – тем временем менторским тоном продолжил Торни. – Маленьким я именно это делал по воскресеньям. – И назидательные интонации в его голосе до того усилились, что можно было подумать, Бену все это говорит видавший виды пожилой учитель, поставивший своей целью разозлить ученика. И Бена действительно разозлили как его снисходительный тон, так и уничижительное слово «маленький».

– Если я это сделаю, то… – начал было свирепо он, но, вовремя удержавшись от ругани, принялся громко свистеть.

– Не очень, по-моему, вежливо свистеть в компании, – осуждающе произнес Торни.

– Это мисс Селия научила меня, но, если тебе не нравится, могу просто сказать «будь я проклят», – с ехидным блеском в глазах откликнулся Бен.

– Ну ясно. Она рассказала тебе. Тогда ты доставишь ей еще большее удовольствие, если у тебя на самом деле сейчас получится выучить наизусть псалом. Она просила меня обращаться с тобой поделикатнее, но как я могу, если ты сам меня поддеваешь?

Теперь Торни говорил с ним искренне и без обиняков. Бену это понравилось, и он, в свою очередь, тоже проявил прямоту:

– А ты прекрати задаваться, тогда и я перестану поддевать. Командовать мной может только мисс Селия. Вот если она велит мне выучить псалом, так и сделаю.

– Очень полезно начинать их учить в нежную пору юности. – Теперь Торни вещал тоном богатого жизненным опытом и убеленного сединами патриарха, наставляющего неразумного младенца. – Я выучил этот псалом в шесть лет. Возьми и прочти. Недурная вещь.

У Бена текст этот вызвал разве что раздражение. На пожелтевшей от времени странице вихрились вытянутые вверх витиеватые старомодные буквы, которые с непривычки были ему почти непонятны, и, с трудом сквозь них продираясь, он прочел в последней строке: «Нет в мире ничего ужаснее, чем религиозный юноша», – хотя в псалме утверждалось ровно противоположное: «Нет в мире ничего прекраснее, чем религиозный юноша».

– Вот уж это я точно учить не хочу. – Бен принялся лихорадочно листать книжку. – Получше чего-нибудь там не найдется?

– Глянь в самом конце, – ответил ему, загадочно улыбнувшись, Торни. – Там вклеен листок. Выучи то, что на нем, и воображаю, какое станет лицо у Селии, когда ты ей это прочтешь. Она еще девочкой сочинила его, а кто-то потом распечатал и раздал другим детям. Мне самому оно нравится больше всех остальных псалмов.

Эта задача представилась Бену куда увлекательней, и, отыскав вклеенную страничку, он, охваченный любопытством, стал читать:

Мое королевство

– Совсем другое дело, – с чувством произнес Бен. – Главное, мне все полностью здесь понятно. Запросто заучу. И как только ей удалось написать до того хорошо и красиво.

– Селия может все, – широко развел руки Торни, таким образом демонстрируя свою твердую веру в безграничные способности сестры, за какую бы область деятельности она ни взялась.

– Я однажды тоже придумал стих, – сказал Бен. – Бэб и Бетти он кажется великолепным, а мне теперь нет, – вынужден был признать он после знакомства с написанным Селией.

– Прочти, – скомандовал Торни и следом самокритично добавил: – У меня-то, знаешь, стихи не выходят. Даже под страхом смерти, наверное, ничего путного написать не смогу, хотя люблю поэзию.

И Бен прочитал, при всей своей скромности все же гордясь сочиненным, ибо первый этот его поэтический опыт, сочтенный обеими девочками великолепным, был вдохновлен искренней любовью автора к своей лирической героине.

– Очень хорошо, – одобрил Торни. – Обязательно прочти Селии. Она обожает, когда Литу хвалят. Вам бы с ней и этим мальчиком Барлоу поэтическое состязание неплохо устроить, ну как поэтам в Древних Афинах, про которых я тебе как-нибудь расскажу. А теперь давай-ка зубри свой псалом.

Ободренный похвалой, Бен принялся за решение трудной задачи и так при этом заерзал в кресле, будто процесс заучивания доставлял ему боль. Но память была у него хорошая, да и дело оказалось не то чтобы совсем новым. В цирке ему уже приходилось заучивать комические куплеты. Вскорости он уж смог безошибочно продекламировать все четыре строфы псалма, к облегчению как своему собственному, так и Торни.

– Теперь давай поболтаем, – сказал его довольный наставник.

И они начали болтать, делясь, как это водится при знакомстве почти у всех мальчиков, прошлым жизненным опытом. Торни покачивался в гамаке, а Бен раскатывал взад-вперед по сосновым иглам в кресле на колесиках. Жизнь его была несравненно богаче, нежели у Торни, захватывающими приключениями, но и тот мог много чем подивить нового своего приятеля. Ведь он несколько лет провел за границей и в весьма любопытных подробностях рассказывал Бену о далеких странах и городах.

Мисс Селия хоть и принимала гостей, визит которых был ей очень приятен, то и дело невольно задумывалась о мальчиках, и когда позвонили к чаю, а их по-прежнему еще не было, ее охватила некоторая тревога, она начала все чаще обращать взгляд в сторону рощи, зная, что даже издали сразу определит по их виду, доставило ли им удовольствие совместное времяпрепровождение. И вот наконец они появились.

«Пока все хорошо», – с облегчением заключила молодая леди, наблюдая с улыбкой за приближающейся компанией. Санчо гордо восседал в кресле на колесиках, которое катил Бен. А Торни вышагивал рядом, опираясь на свежеобструганную палку, по-видимому совершенно упоенный чем-то, что рассказывал ему Бен, и то и дело взрывался от хохота.

– Смотри, до чего отличную палку Бен вырезал для меня! – гордо потряс Торни в воздухе своей тростью. – С ним, знаешь ли, очень здорово, если не гладить его против шерсти.

– Какие-то вы чересчур уж веселые. Не натворили ли чего? – решила на всякий случай поинтересоваться мисс Селия, внутренне радуясь, что, похоже, дружба у них завязалась.

– Нет, сестричка. Мы были как чистое золото. Я болтал, а Бен псалом выучил, чтобы тебя порадовать. Ну-ка, юноша, проявите себя, – потребовал он от Бена тоном профессора, вполне удовлетворенного успехами своего студента.

И Бен, сняв шляпу, с очень серьезным видом исполнил приказ. Лицо мисс Селии, стоило ему начать декламацию, вспыхнуло счастливым румянцем, когда же он с церемонным поклоном завершил свой номер, слова ее стали ему наградой, с лихвой окупившей труды, потраченные на заучивание.

– Я очень горда, что ты выбрал именно эти стихи, да к тому же так хорошо их прочел. Сразу видно, тебе понравилось. Я написала их, когда мне было четырнадцать лет. Они помогли мне многое понять. Буду рада, если и тебе хотя бы чуть-чуть помогут.

– Ну и я сам как-то… вроде того… – пробормотал Бен, стесняясь при Торни выказать истинные свои чувства, а затем сделал вид, будто очень торопится отвезти на место кресло-каталку.

Мисс Селия с братом пошли пить чай, а Бен вернулся домой, хотя позже вечером, услышав чудесное пение молодой леди, улизнул от сонных Бэб и Бетти к сиреневому кусту и слушал, исполненный совсем новых для себя мыслей и чувств. Таких замечательных воскресений в жизни его еще не случалось, и когда наконец он отправился спать, то вместо «Спать ложусь, гашу огни…» ему сама собой напросилась третья строфа псалма мисс Селии. Она, эта строфа, сильнее всего запала в неискушенную душу своей созвучностью тоске его по отцу, каким он его знал и помнил, а от нее словно бы невзначай уводила в дальние веси – к Отцу Незримому, чью любовь и поддержку он начинал все отчетливее ощущать.

Глава XII Славные времена

Узнав о постигшей Бена утрате, окружающие стали особенно к нему участливы. Сквайр написал мистеру Смизерсу, что Бен окружен на новом месте искренними друзьями, а потому здесь и останется. Миссис Мосс с поистине материнской нежностью утешала его. Девочки тоже изо всех сил старались проявлять сочувствие к «бедному Бенни». Но больше всего утешения и заботы он находил у мисс Селии, и сердце его было полностью завоевано не только высказанными ею добрыми словами и приятными сюрпризами, но и тем негласным расположением, которое она благодаря своей чуткости являла ему как раз в те моменты, когда он особенно в этом нуждался. Ведь выразительный взгляд, мимолетное прикосновение и поддерживающая улыбка значат для нас куда больше целого водопада речей. Она теперь уже почти в шутку называла его своим подручным, но он не на шутку и очень серьезно старался им быть, и, несмотря на юный свой возраст, столь мужественно преодолевал беду, что молодая леди проникалась все большим к нему уважением. И еще в такой стойкости виделся ей прочный залог его будущего.

А самым действенным для него становился живой пример. Мисс Селия была сама настолько счастлива, что предаваться возле нее унынию оказывалось немыслимо, и к Бену вернулась его жизнерадостность. Об отце продолжал он трепетно хранить память, но спрятал ее в укромном уголке сердца. Ибо мир, отныне его окружающий, мало-помалу становился столь близким ему, что он, вероятно, впервые за свою жизнь ощутил себя здесь по-настоящему дома. Работа отныне не утомляла его, да к тому же отличалась таким разнообразием, что он весело и легко переходил от одной задачи к другой без тени усталости или раздражения. И никаких злобно рычащих Пэтов поблизости. Из уст своей милой новой хозяйки он слышал больше похвал и благодарностей, чем упреков, что его побуждало оказывать ей по собственному почину куда больше услуг, чем вменялось ему в обязанность.

С Торни у него складывалось поначалу сложнее. Тот по природе своей был командиром, от долгой болезни характер его испортился, и он часто то обижался, то впадал в раздражительность. Взрослым Бен привык подчиняться неукоснительно, однако к Торни, всего двумя годами старше его, это не относилось, и он совершенно не собирался мириться с тем, чтобы какой-то мальчишка, к тому же не сильно благоразумный, отдавал ему приказы.

Мисс Селия, чувствуя, что приближается гроза, поторопилась развеять черное облако. Брат, вняв ее уговорам, стал вести себя сдержаннее, а Бен обещал «не звереть», когда мастер Торни впадает в нервозность. Ну и стоило им забыть о прежних своих отношениях господина и подчиненного, как атмосфера установилась вполне мирная, как и должно, если два мальчика постоянно общаются, принимая плюсы друг друга, снисходительно относясь к недостаткам и находя много прелести в новом приятельстве.

Единственным пунктом, в котором они никак не могли прийти к согласию, оставались ноги. Накал их жарких дискуссий по сему животрепещущему поводу очень смешил мисс Селию. Торни настаивал, что ноги у Бена кривые. Тот категорически не соглашался с подобным определением, утверждая, что легкий изгиб, присущий нижним его конечностям, образуется у всех хороших наездников и любой, кто смыслит в верховой езде, должен понимать его неизбежность, а следовательно, и красоту. У Торни немедленно находился контраргумент. Мол, относительно верховой езды, быть может, это и верно, но на земле-то с такими ногами передвигаешься вперевалку, как утка на суше. Бен, не теряясь, ему отвечал, что лучше будет ходить со своим легким изгибом как утка, но твердо, чем постоянно спотыкаться и падать на длинных ногах, едва голова закружилась. А у Торни она ведь после болезни действительно часто кружилась, и держался он на ногах неуверенно, будто новорожденный жеребенок с подгибающимися коленями, однако никогда этого не признавал и принимался атаковать оппонента убийственными своей доказательностью отсылками к мифологическим временам, когда древние греки, римляне, а также кентавры отличались стройностью ног и в то же время были превосходными наездниками. У Бена отношения с античным миром ограничивались состязанием колесниц на арене его цирка. И так как он самолично участвовал в нем, то с этим аргументом и обрушивался на противника. Мол, некоторые со своими немного изогнутыми ногами прекрасно освоили древнегреческо-римскую езду, а другие с прямыми и длинными могут только о ней рассуждать, сидя на диване.

– Не слишком по-джентльменски, по-моему, напоминать окружающим об их бедах, – отвечал в таких случаях обиженный Торни, бросая сожалеющий взгляд на свои исхудавшие за время болезни руки и ноги.

Тут Бен, поняв, что хватил через край, разряжал обстановку каскадом головокружительных сальто или же, если дискуссия разворачивалась на улице и Торни сидел в кресле-каталке, начинал с ним носиться по саду на бешеной скорости, от которой оба задыхались, примирялись, приходили к дипломатическому соглашению, закрепляющему право на равенство и достоинство за любым из двух видов ног, а также во избежание конфликта налагающему табу на произнесение самого слова «ноги». И спор о них больше не возникал, пока какое-нибудь случайное обстоятельство не порождало новый его раунд.

Дух соперничества присущ даже лучшим из нас, и если его контролирует разум, он вдохновляет на преодоление множества трудностей. Прекрасно в этом отдавая себе отчет, мисс Селия исподволь направляла стремление к превосходству у своих мальчиков так, чтобы вместо пустого бахвальства друг перед другом своими лучшими качествами и умениями они ими обменивались, с открытой душой принимали и отдавали и по-доброму радовались, когда один вызывал чем-нибудь восхищение у другого. Торни восторгали в Бене сила, ловкость, активность и независимость. Бен завидовал, но не черной, а белой завистью знаниям Торни, прекрасным его манерам и условиям жизни, в которых тот сызмальства находился. И когда мисс Селии удалось навести порядок в их отношениях, оба они ощутили прелесть установившегося между ними равенства, позволявшего каждому из двоих массу всего узнавать не в теории, а в процессе живого приятного общения, с каким только и приходят к нам радость жизни и подлинная любовь к ближнему.

Новая жизнь так нравилась Бену, что даже работу он воспринимал отныне как бесконечную череду удовольствий. За любое дело брался он рьяно и с увлечением. Поддерживал в идеальном порядке дорожки и клумбы, кормил животных, оказывал всевозможную помощь Торни, бегал куда-нибудь с поручениями. И особую гордость вызвало в нем то, что считался он правой рукой мисс Селии. В Старом Доме у него теперь появилась собственная крохотная комнатка, обклеенная новыми обоями, на которых изображались сцены охоты – предмет неустанного его любования. В шкафу висело несколько костюмов, которые раньше принадлежали Торни, но он из них вырос, и теперь они были подогнаны по фигуре его камердинера. И еще Бен стал обладателем новых сапог, которые считал самой лучшей и самой важной деталью нынешнего своего гардероба, держал их всегда начищенными до блеска в полной готовности к парадным выездам, да еще и снабжал найденными на чердаке и тщательно отполированными шпорами, но только для красоты, ибо скорее умер бы, чем отважился даже легко прикоснуться ими к бокам любимой Литы.

Тут и там по всей комнате были развешаны вырезанные из иллюстрированных газет картинки, запечатлевшие животных, птиц или сцены скачек. Они придавали помещению дух зверинца и цирка одновременно, что лишь укрепляло в хозяине комнаты ощущение дома, а точнее, жилища ушедшего на покой артиста, который не прочь повспоминать в своих владениях о славном прошлом. В общем, чувствовал он себя здесь богатым и респектабельным.

В одном из ящиков изящного бюро хранились реликвии, связанные с его отцом, весьма, впрочем, жалкие и не представлявшие ровно никакой ценности ни для кого, кроме любящего сына. Письмо, сообщавшее о гибели мистера Батлера-старшего, потертая цепочка от карманных часов да фотография сеньора Хосе Монтебелло с юным сыном, который стоял у него на голове. Оба в цирковой одежде, оба улыбаются той самой улыбкой с оттенком уверенного превосходства, что джентльмены их профессий обыкновенно надевают на свои лица при выступлениях. Оставалось у Бена от отца и еще кое-что, но было утрачено вместе с украденным узелком. Зато сохраненное он лелеял и часто любовался им перед сном, пытаясь представить себе, как там дела у отца в небесном краю, который даже прекрасней, чем Калифорния. И в полусне-полуяви видел страну, где растут деревья с невиданными и вкуснейшими плодами, где угодья охотничьи дивные, и скачет по ним счастливый его отец на белом крылатом коне – точно таком, как на одной из картинок у мисс Селии.

Проводить время над книгами в собственной комнате тоже было чудесно. С тех пор как Бен стал ходить в школу, у него появилось несколько новых, но самыми любимыми по-прежнему оставались «Животные» Хамертона и «Наши бессловесные друзья» того же автора, обе полные любопытных картинок и смешных историй, которые так нравятся мальчишкам. Порядок наводить в доме Бен тоже любил. Но самыми приятными были поездки с мисс Селией и Торни, если позволяла погода, или в одиночестве, когда срочно, без отлагательств требовалось получить или отправить письма. Соседи вскоре привыкли к «проделкам этого малого», но Бен каждый раз, как когда скакал верхом по главной улице, все равно становился объектом пристального внимания. Да и могло ли быть иначе, если трюки его исторгали у старых леди истошные вопли, а люди в домах бросались к окнам посмотреть, не похищают ли, часом, кого. Лите, похоже, такая манера езды доставляла столь же сильное удовольствие, как и ее всаднику. Она весьма скоро научилась ему подыгрывать, делая вид, что вот-вот его сбросит и он кубарем полетит вниз, хотя на самом деле она лишь четко реагировала на приказы, которые он подавал ей прикосновением руки или ноги либо голосом.

Ловкость его, артистизм и презрение к риску вызывали у мальчиков восхищенное уважение, а у девочек потрясенное обожание. Бэб и вовсе загорелась стремлением подражать Бену при малейшей возможности, пытаясь сама добиться такого же мастерства, к весьма сильному огорчению бедного ослика Джека, ибо только на этом долготерпеливом скакуне ей было дозволено ездить. Ему еще повезло, что времени на подобные экзерсисы у Бэб почти не оставалось. Близился конец учебного года, и сестры спешно подчищали хвосты, чтобы уйти на летние каникулы с легкой душой и незамутненной плохими отметками совестью. По сей причине даже Сиреневые вечеринки, как теперь вся компания прозывала свои встречи на исходе дня, были отложены до более легких времен, и Бен с Торни развлекались либо по собственному разумению, либо подхватывая кое-какие идеи, которые им подавала мисс Селия.

Немало времени заняла у Торни распаковка и расстановка вещей. Вернее, сам он был еще слишком слаб, чтобы заняться этим самостоятельно, и мог лишь руководить Беном, он-то и распаковывал коробки и ящики, восхищаясь обилием вожделенных для каждого мальчишки сокровищ, которыми имел счастье обладать его новый друг. Особенно Бена пленил маленький типографский станок. Едва он был извлечен на свет, Торни прямо среди обрывков оберточной бумаги и прочего, что скапливается на полу, когда достают привезенные вещи, объяснил, как им пользоваться, а затем поделился своим новым замыслом: они начнут выпускать газету. Бен станет наборщиком, сам Торни – шеф-редактором, Бэб – курьером, Бетти – рассыльным, а мисс Селия – собственным корреспондентом, освещающим самые последние и горячие новости. Потом появились кляссеры с коллекцией марок, и целый дождливый день мальчики провели, упоенно наклеивая новые экземпляры на строго причитающиеся им места, а Торни подробно объяснял Бену, чтó каждая из этих марок значит. Бена, впрочем, гораздо сильнее марок увлекла книга с изображением флагов всех стран и народов, увидев которые он тут же возжаждал все их срисовать и развесить по всему дому, как будто готовилось в нем какое-то очень важное и торжественное мероприятие международного уровня. Торни идея понравилась. И тогда мисс Селия, видя, как они оба увлечены, предоставила в их безраздельное пользование один из ящиков своего комода, где лежали у нее разноцветные лоскуты, прибавив к нему мешок с обрезками тканей. Мальчики, однако, развели столь бурную деятельность, что ресурсы эти скоро иссякли. Тогда молодая леди принялась покупать куски серого батиста и разноцветную бумагу, впечатляя владельца магазина объемом приобретенного, и однажды ввела его в окончательное недоумение, потребовав сразу несколько бутылок клея гуммиарабик. Бэб и Бетти, когда выкраивали минутки для отдыха, тоже включались в работу и старательно кололи себе пальчики, нашивая на стяги яркие полоски или звезды, так как этот вид шитья привлекал их гораздо больше, чем сооружение лоскутного одеяла.

Для такого вот упоенного нарезания, склеивания и сшивания деятельной команде была предоставлена большая комната, и там создавался благородный комплект знамен и флажков, которые так замечательно украсили стены, что самый скучающий глаз на свете если бы и не восхитился, то, по крайней мере, оживленно блеснул. Выше всех, конечно же, расположили звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов Америки. Чуть ниже его несся на королевском штандарте английский лев. Далее протянулась просто-таки картинная галерея: белый слон Сиама, горделивый павлин Бирмы, двуглавый орел России, черный дракон Китая, крылатый лев Венеции и важная парочка (девушка и лев) на красно-бело-синем флаге Голландии времен Батавской республики^[11]. Много пришлось повозиться с ключами и митрой Папской области, но в итоге и они украсили экспозицию, а по левую и правую от них стороны появились желтый полумесяц Турции и красное восходящее солнце Японии. Снизу радовал взгляд симпатичный сине-белый флаг Греции, а сверху – крест нейтральной Швейцарии. Хватило бы у мастеров материалов, дальше, вероятно, последовали бы флаги всех североамериканских штатов. Но клей иссяк, а с ним и запал исполнителей, и неутомимым трудягам оставалось только, как написали бы журналисты, «отойти от сей сферы деятельности ввиду исчерпанности как материальных, так и моральных ресурсов».

Далее стали они одержимы строительством кораблей и их оснащением. Торни пожертвовал всю свою флотилию «детям», он считал себя слишком взрослым для подобных игрушек, но снисходительно согласился руководить скрупулезным восстановлением порядком потрепанных судов. С самым большим кораблем – величественным военным парусником, на юте которого замер в воинственной позе изготовивший к бою кортик маленький красный офицер, – Торни все же расстаться не пожелал, оставив его украшением своей комнаты. Ну а подаренная флотилия послужила поводом для активнейших водяных работ на улице.

В первую очередь было насущно необходимо перекрыть плотиной ручей, так как иначе не образовался бы океан, по которому пиратский «Красный Роувер» с черным флагом смог бы преследовать, а потом захватить маленький фрегат Бэб под названием «Королева», в то время как «Быстрая Бетти», груженная древесиной, спокойно себе пройдет из Кеннибанкпорта в залив Массачусетс. Торни, восседая в своем кресле на колесах и взвалив на себя обязанности главного инженера, руководил подчиненной ему бригадой, состоящей из одного человека, объясняя, как копать океан, выбрасывать землю и заполнять образовавшуюся яму водой, пока ее не окажется достаточно для океана, а после регулировать уровень воды при помощи специальной заслонки в плотине, чтобы океан не вышел из берегов, нанеся урон великолепному флоту из кораблей, лодок и плотов, который встал на якорь у берега.

Копать, бродя по воде и грязи, оказалось занятием до того приятным, что мальчики продолжали его, пока на тихом ручье не возникло множество сооружений – мельницы с водяными колесами, водопады, пороги, и теперь сонный еще недавно ручеек, где вяло поигрывали пескари да коротала свой век пожилая лягушка, время от времени оглашая окрестности квакающими серенадами, обрел такой вид, будто на его берегах вот-вот собираются возвести промышленный город.

Мисс Селия, зная, насколько полезно брату в погожие дни находиться подольше на свежем воздухе, водную лихорадку мальчиков полностью одобряла. Когда же страсть их к водным работам стала ослабевать, ей пришло в голову отправляться с ними в исследовательские экспедиции, и времяпрепровождение на природе обрело для них новую привлекательность. Оба ведь еще очень мало знали об этих местах, и каждая вылазка сулила что-нибудь новое, а кроме того, было очень приятно выступить солнечным утром в путь с целым свертком пледов, подушек, походным обедом, книгами, рисовальными принадлежностями, погрузить весь скарб в фаэтон и пуститься наобум по тенистым дорогам и зеленым аллеям, останавливаясь там, где захочется, и тогда, когда возникнет желание. Они для себя открыли множество красивейших и уютнейших уголков, и тем, которые им особенно полюбились, дали свои названия и нанесли их на карту местности. Ну и, естественно, наши пилигримы попадали в различные приключения, потому что без них не обходится ни одна настоящая экспедиция.

Каждый день они разбивали лагерь на новом месте. Счастливая Лита наслаждалась покоем, щипая свежую травку. Мисс Селия под большим зонтиком рисовала эскизы с натуры. Торни либо читал, либо валялся, либо дремал на своей прорезиненной подстилке. Бен впитывал новые впечатления, одновременно с большой энергией делая массу всего полезного. Разгружал фаэтон, носил мисс Селии свежую воду для смачивания кистей, так как она работала акварелью, подкладывал подушки под спину и голову выздоравливающего, накрывал к обеду, собирал цветы, ловил бабочек, карабкался на деревья, проверяя, хороший ли вид открывается сверху, читал, болтал, бегал взапуски с Санчо, и все у него выходило ловко, ибо жизнь на природе была привычна ему и приятна.

– Бен, мне нужен амануенсис^[12], – попросил у него во время очередного привала Торни, роняя на землю книгу и карандаш. Сказано это было после краткого периода тишины, которая нарушалась лишь вкрадчивым шепотом листьев да мелодичным журчанием бежавшего невдалеке ручейка.

– Что-о? – протянул Бен, сдвигая шляпу назад с таким недоуменным видом, что Торни высокомерно осведомился:

– Неужто не слышал ни разу про амануенсисов?

– Нет. Это что, какой-нибудь дальний родственник анаконды? Ты мне однажды говорил, что неплохо бы завести змею.

Торни с презрительным хохотком подпрыгнул на своей подстилке. Сестра его, рисовавшая рядом живописную старую калитку, поднялась на ноги выяснить, что происходит.

– Можно подумать, ты сам все на свете знаешь. – Бен тоже не преминул хохотнуть. – Так почему же вчера оказалось, что ты про вомбатов слыхом не слыхивал? И я над тобой из-за этого не смеялся, – хлопнул он обиженно по своей шляпе, так как иного предмета под рукой у него не оказалось.

– Но ведь очень смешно, что ты мог подумать, будто мне нужна сейчас анаконда, – продолжал веселиться Торни. – Хотя, если бы я действительно у тебя ее попросил, ты бы постарался ее достать. Ни в чем ведь нам с Селией не отказываешь.

– Конечно, – подтвердил Бен. – И не удивлюсь, если ты потом ее попросишь. Тебе ведь вечно нужны очень странные вещи.

– Но сперва я хочу получить амануенсиса. И еще мне нужно, чтобы кто-нибудь за меня писал. Я так устаю это делать, когда нет стола. Ты пишешь достаточно хорошо. И о ботанике получить представление тебе будет полезно. Я намерен учить тебя, Бен, – объявил Торни с таким видом, будто оказывал ему огромную услугу.

– Трудновато мне, кажется, будет в ней разобраться, – с сомнением покачал головой Бен, указав на книгу, которую Торни оставил открытой поверх вороха набранных листьев и цветов.

– Совсем нет. Уверен, что ты заинтересуешься. И когда хоть чуть-чуть разберешься, станешь мне помогать. Вот, предположим, я тебе говорю: «Принеси мне ranunculas bulbosus». Как ты поймешь, что мне нужно? – И Торни величественно-профессорским жестом провел из стороны в сторону рукой с зажатым в ней маленьким микроскопом.

– Никак, – ответствовал Бен.

– А тут их полно вокруг. Мне требуется подвергнуть исследованию один из них. Ну, догадайся, что я прошу у тебя?

Бен, поблуждав затуманенным взором по земле и по небу, уже был готов объявить о своем поражении, когда вдруг прямо у его ног приземлился желтый лютик, а мисс Селия заговорщицки улыбнулась ему из-за плеча брата, который упавшего цветка не заметил.

– Ты имеешь в виду вот это? Сам-то я называю его разнорастущиум бутонис, – на ходу изобрел мудреное словосочетание Бен. – Поэтому до меня сразу и не дошло, о чем ты. – И, подхватив цветок с той же скоростью, как он был подброшен, он протянул его Торни с равнодушием и спокойствием человека, который о чем о чем, а уж о лютиках давно и прекрасно все знает.

– Догадка твоя совершенно верна. А теперь принеси мне leontodon taraxacum, – все больше входя в роль просвещенного наставника, потребовал Торни, обрадованный сообразительностью ученика.

Бен растерянно огляделся. Вокруг росло слишком много разнообразных цветов. Поди догадайся, какой из них этому Торни на сей раз понадобился? Но мисс Селия не дремала. Заточенное острие ее длинного карандаша устремилось по направлению к ярко желтевшему поблизости одуванчику.

– Прошу вас, сэр, – с усмешкой протянул его Бен потрясенному Торни.

– Да откуда ты это-то знаешь?

– Попробуй снова меня о чем-то из этого попросить, и, может, поймешь, – расхохотался ученик.

Торни, порывшись в книге, заказал trifolium pretense. Верное направление тут же было указано Бену умным карандашом. Миг – и в руках Бена оказался красный клевер, протягивая который сияющий помощник подумал, что, если бы заниматься ботаникой с помощью таких розыгрышей, она вполне пришлась бы ему по душе.

– А если без вранья? – Торни вдруг так резко сел, что мисс Селия не успела напустить на себя серьезный вид. – А-а! – исторг он торжествующий вопль. – Попалась! Очень нечестно с твоей стороны подсказывать. А ты, Бен, выучишь все про лютик.

– Ошен карош, сэр-р, – откликнулся Бен с чудовищным акцентом своего давнего друга клоуна-француза, которого, развеселившись, иногда начинал передразнивать. – Давай свой разнообразиум.

– Сядь и пиши под мою диктовку, – тоном сердитого пожилого учителя распорядился Торни.

Бен, примостившись на мшистом пне, покорно начал писать, продираясь сквозь множество непонятных слов, правописание которых Торни ему то и дело подсказывал:

– Phaenogamous. Exogenous. Angiosperm. Polypetalous. Тычинок более десяти. Тычинки на цветоложе. Пестиков более одного, и они раздельные. Листья без прилистников. Относится к семейству лютиковых. Ботаническое название ranunculus burbosus.

– Град небесный! Ну и цветок! Пестики! Тычинки! Цветоложки! Подлистники! Завистники! Семейники! Если это и есть ботинка, то спасибо! С меня довольно! – выпалил Бен с таким красным и разгоряченным лицом, словно только что пробежал кросс.

– Нет уж. Изволь-ка выучить это все наизусть, а потом напишешь про одуванчик. Тебе понравится. Я покажу его через свой микроскоп. Ты даже не представляешь себе, как это красиво и интересно, – ответил Торни, который за время вынужденной почти неподвижности все отчетливее убеждался, насколько очаровательно и увлекательно просвещение.

– Да толк-то какой от твоего тычинко-пестиканья? – пожал плечами Бен, который с удовольствием выкосил бы большое поле вместо затверживания всей этой абракадабры.

– В книге моей и про толк написано. Это «Ботаника для юношества» Грея. Но я и без книги прекрасно тебе обосную пользу и важность ботаники. – Торни перевернулся на спину, задрал ноги вверх и, болтая ими в воздухе, приготовился к длинной дискуссии. – Мы научно-исследовательское общество. А значит, как только нам будут встречаться растения, животные, минералы, обязаны их фиксировать и вести им учет с последующим всесторонним изучением. Кроме того… – Он задумался. – Ну, представь себе, мы заблудились, плутаем много часов или даже дней. Необходимо найти себе пропитание. Как ты поймешь, что в лесу съедобно, а что нет? Возьмем хоть грибы. Назови признаки съедобных и ядовитых.

– Не назову, – покачал головой Бен.

– Ну, я тебя когда-нибудь обучу. А вот среди цветов есть, например, аир безопасный, а есть аир ядовитый. И с ягодами приблизительно та же картина. И со многим другим. Поэтому, если уж оказался в лесу, держись начеку. Иначе дотронешься невзначай до ядовитого плюща или свидины кроваво-красной, и мало тебе не покажется. До настоящего ужаса можешь себя довести, если не знаешь ботаники.

– И Торни не понаслышке это известно, – вмешалась мисс Селия. – Многое он постиг на собственном опыте, и с твоей стороны будет мудро взять на вооружение то, о чем он сейчас говорил. – Тут ей живо вспомнились приключения брата, которые предшествовали его увлеченному изучению ботаники.

– Да. Славно я провел времечко, когда вынужден был целую неделю ходить с мазью и листьями подорожника на лице, – начал рассказывать Торни. – Всего-навсего-то сорвал веточку свидины кроваво-красной, и рожа моя покраснела, как вареный лобстер, а глаза заплыли до узеньких щелочек. Так что вот прямо сейчас садись и учи. Тогда хоть не попадешь в подобную ситуацию.

Серьезное это предупреждение вкупе с энтузиазмом Торни сломило сопротивление Бена. Он опустился на одеяло, и весь следующий час головы обоих мальчиков неустанно метались от микроскопа к книге. Учитель освежал свои скромные познания, ученик все сильнее заинтересовывался тем новым, что ему открывалось, хотя, положа руку на сердце, вынужден был признаться себе, что куда большее удовольствие ему по-прежнему доставляет просто наблюдать за муравьями, жуками, причудливыми червячками, мухами с прозрачными крыльями и прочими живыми тварями или попросту собирать красивые цветы, чем заучивать длинные латинские названия. Но, ясное дело, такими своими соображениями он делиться со своим учителем не стал. И когда Торни спросил, правда ли интересно и весело так заниматься, Бен, уклонившись от ответа, вызвался отыскать растения для будущих исследований, а потом в первую очередь сосредоточиться на опасных, так как на подробное изучение остальных у него, Бена, наверняка не хватит времени.

Когда у профессора Торни от множества объяснений начал садиться голос, он, объявив перемену, послал свой класс в количестве одного ученика к ручью, где охлаждалась бутылка с молоком. Перемена была продолжена на целый день, и нельзя сказать, что кого-то из мальчиков это удручило. Напротив, время они провели замечательно.

Бен и один с удовольствием бродил по лесам и полям, захватив жестяной короб, который вешал за ремень на плечо, чтобы собрать в него новые растения, пока Торни был занят научной работой. Для нее Селия отвела брату целую комнату, где все немедленно оказалось заставлено бутылками, чашками, плошками, мисками и прочими емкостями для хранения его сокровищ, а он неустанно сушил среди подшивок газет все новые травы, развешивая на стенах самые любопытные экземпляры. И в этой специальной комнате ему дозволялось сколько угодно мусорить.

Каждый день Бен, возвращаясь из своих пеших странствий, принимался живо и красочно рассказывать о новых зеленых уголках, которые удалось обнаружить, где ариземы, кивая под ветром цветами, будто тихо читали проповеди, ручейки пели вечные свои песни, фиалки синели на их берегах, камни проглядывали из прозрачной воды, шуршали заросли папоротников и, как фарфоровые эльфы, танцевали водосборы. А на деревьях птицы строили гнезда и цокали, носясь по ветвям, белки. Истории эти так захватили Торни, что в результате он захотел увидеть все сам. Тогда ослик Джек был оседлан и отправился в путь, шагая, взбираясь и залезая в разнообразные славные глухие места и всегда возвращая целым и невредимым своего всадника, который каждый день прибывал домой куда более крепким и загорелым, чем убывал.

Мисс Селии оставалось лишь радоваться. Теперь, когда мальчики уходили в странствия самостоятельно, она, проводив их, могла посвятить время изящной вышивке, или писала длинные письма, или, покачиваясь в гамаке под сиренями, задумывалась над другими такими же длинными письмами, которые ей уже прислали, и пыталась одновременно представить себе, что прочтет в новых, которые очень скоро получит.

Глава XIII Кое-кто убегает

Весело это пропев, Бэб и Бетти с таким решительным стуком опустили на стол свои книги, будто никогда больше не собирались их открывать. Потому что вернулись они из школы в последний день июня, и это был последний учебный день. Школу заперли на целых восемь недель. Усталая Учительница распустила учеников на каникулы, а сама отправилась отдыхать. И длительная свобода резко подняла настроение школьников.

Тихие улицы города неожиданно оказались наводнены разновозрастными детьми, охваченными таким неистовством, что занятые делами матери мучительно измышляли способы удержать своих резвых лапочек от проказ, рачительные отцы пытались при помощи всяческих стимулов и посулов направить энергию юных бездельных рук на сбор ягод или сена, а пожилые люди, при всем своем доброжелательном отношении к юношеству, благословляли того человека, который придумал школу.

Девочки немедленно принялись строить планы пикников, кои почти мгновенно осуществляли, и на полях, словно новые виды грибов, возникало множество капоров, склоны холма запестрели яркими платьями, точно цветы там отправились на прогулку, а леса заполонили птицы без перьев, чей щебет своею радостной звонкостью заглушал пение дроздов, малиновок и крапивников.

Мальчики стаями потянулись к бейсболу, как утки к воде, и общественный луг превратился в арену великих сражений, проходивших с большим накалом, хотя кровь проливалась нечасто. Людям непосвященным могло показаться, будто эти юнцы совершенно утратили разум. Даже жара не была им помехой, когда, сняв пиджаки и закатав рукава рубашек, но оставив на головах странные кепки, надетые то козырьками вперед, то назад, носились они оголтело по полю, кто отбивая потрепанный мяч, кто ловя его с отчаянностью существ, вынужденных таким образом отстоять свое право на жизнь. Игры сопровождались хриплыми воплями, отчаянными перебранками по поводу каждого заработанного очка, и тем не менее распаренные от зноя, покрытые пылью, охрипшие участники получали невероятное удовольствие от своего занятия, в ходе которого у каждого появлялся весьма вероятный шанс лишиться зуба или глаза.

Торни великолепно играл в бейсбол, но так как сил у него пока еще недоставало на то, чтобы лично продемонстрировать свое мастерство, он ограничился ролью тренера и с удовольствием наставлял Бена, которого сделал своим заместителем по части активных действий. Тот оказался перспективным учеником. Ловкости и физической силы ему хватало сверх меры, как и смекалки, – и, быстро освоив премудрости новой игры, он стал считаться отличным кетчером.

Санчо тоже великолепно себя проявлял, во-первых, ловцом шальных мячей, а во-вторых, бдительным сторожем сброшенных пиджаков, которые охранялись им с трепетом и неуклонностью воина старой гвардии, стоящего на часах у гробницы Наполеона. Бэб развлечение мальчиков так захватило, что всякие там пикники и возня с куклами стали ей представляться в сравнении с ним просто скучными глупостями. Она изо всех сил порывалась сама выйти на поле. Герои ее, однако, категорически против этого возражали, ограничив ее участие лишь ролью страстной болельщицы, которая, устроившись на заборе рядышком с Торни, переживала с замиранием сердца капризы фортуны «Нашей команды».

На четвертое июля, День независимости Соединенных Штатов Америки, был запланирован важный матч, но обстоятельства сложились неблагоприятные. Торни с сестрой уехали на целый день из города, двое из лучших игроков тоже по какой-то причине не появились, а тех, кто был в наличии, до того успели уже измотать праздничные мероприятия, начавшиеся чуть ли не с восхода солнца, что они валялись без сил на траве, вяло сетуя на бедность нынешних городских торжеств.

– Самое препаршивое из всех четвертых июлей, которые я когда-либо видел. Пускать шутихи, видите ли, теперь нельзя. Подумаешь, в прошлом году из-за них чья-то лошадь перепугалась, – прорычал Сэм Киттеридж, всем своим существом негодуя по поводу возмутительного произвола городских властей, запретивших свободным гражданам выражать свое счастье от завоеванной независимости родной страны бабаханьем разных пороховых устройств в том количестве, в каком им только захочется.

– Вот раньше был праздник так праздник, – мечтательно выдохнул другой юноша. – Помню, как Джимми из старой пушки решил пальнуть, и ему оторвало руку. Живенько же для нас после этого все закрутилось. Мы то в больницу с ним, то после к нему домой. Даже сейчас вспоминаю прямо как наяву, – произнес он так, будто праздник нельзя считать полноценно прошедшим, если на нем не произошло хоть одного несчастного случая.

– И фейерверк отменен. Празднуй теперь в темноте угрюмой, разве что чей-нибудь амбар загорится, – раздался мрачный голос третьего джентльмена, который на прошлую Независимость так увлекся пиротехническими упражнениями, что испек целиком соседскую корову.

– Такое унылое торжество и двух центов не стоит. Вот прошлым четвертым июля ехал я в Бостоне на крыше нашей большой кареты в лучшей своей одежде для выступлений. Запарился – жуть! Зато до чего было весело в верхние окна домов заглядывать, а еще слушать, как женщины от испуга визжат, когда я начинал изображать, будто вот-вот свалюсь, – сказал Бен, внеся свою лепту в общее недовольство; он, опираясь локтями на бейсбольную биту с видом бывалого человека, познавшего яркий блестящий мир и сильно разочарованного той скучно-размеренной жизнью, до которой ныне ему пришлось опуститься.

– Будь у меня такие возможности, никогда бы не смылся, – с завистью проговорил Сэм, попытавшись удержать биту вертикально на подбородке и получив в результате хороший удар ею по носу.

– Много ты знаешь, старина, о том, что у меня было. Это работа тяжелая, не для лентяев вроде тебя. Да и крупный ты слишком. Разве только на роль жирдяя бы подошел, если он оказался бы нужен Смизерсу, – возразил Бен, критически оглядывая весьма упитанного молодого человека.

– И чего зря здесь на жаре валяться, если бейсбола не будет. Пошли лучше искупаемся, – предложил рыжеволосый мальчик, которому не терпелось попасть на Песчаный пруд, где можно и охладиться, и поиграть в чехарду.

– Пошли. Здесь и впрямь больше делать нечего, – с грациозностью юного слона поднялся на ноги Сэм.

Остальные следом за ним тоже встали, и вся компания уже было двинулась к пруду, когда пронзительный окрик: «Э-э-эй! Погодите, ребята!» – заставил их обернуться. К ним со стремительностью жеребенка, сбежавшего из конюшни, несся, размахивая на бегу длинной полоской бумаги, Билли Бартон.

– Ну и в чем дело? – осведомился Бен, когда тот наконец добежал до него, улыбаясь, шумно пыхтя и явно сгорая от нетерпения сообщить какую-то наиважнейшую новость.

– Вот! Здесь! Смотри! Читай! Я пойду! И вы все пойдете! – задыхаясь, выпалил Билли и с лицом, сияющим ярче полной луны в чистом небе, протянул Сэму полоску бумаги.

– «Грандиозное шоу зверей, – начал читать вслух Сэм. – Новый большой золотой зверинец и цирк-колизей Ван Эмбурга и компании прибыл в Берривилль для однодневных гастролей. Ловите момент! Только два представления. В час дня и в семь вечера. Не перепутайте время и день! Пятьдесят центов за вход для взрослых, полцены для детей. Х. Г. Фрост, директор».

Пока Сэм читал, остальные жадными взглядами пожирали картинки, кои были обильно представлены на длинной афише. Веселые, располагающего вида мужчины, заполонив собой золотую повозку, дули в огромные медные трубы. Двадцать четыре коня с пышными гривами и хвостами так лихо что-то отплясывали, что плюмажи на их головах развевались. Скомпонованные причудливым образом изображения клоунов, акробатов, силачей и наездников создавали впечатление, будто в этом цирке открыли секрет борьбы с гравитацией и участники представления свободно парят над ареной в воздухе. Но самый сильный эффект производила впечатляющая компания диких животных, ибо жираф, похоже, стоял на спине у слона, зебра перепрыгивала через тюленя, бегемот пожирал парочку крокодилов, а львы с разных сторон падали из-под купола цирка на землю, и пасти у них при этом были разверсты, а хвосты застыли, в точности как у знаменитого каменного льва из Нортумберлендского дома.

– Ну и дела! Хотелось бы мне такое увидеть, – сказал маленький Сайерс Фей, мысленно лелея надежду, что клетка, в которой находятся замечательные звери, достаточно прочна и полностью обеспечивает безопасность зрителей.

– Да никогда ты там не увидишь такого, – разочаровал его Бен, навостривший глаза и уши с тех пор, как Сэм прочитал слово «цирк». – Врут нагло эти картинки. Хотя вот такое вполне возможно, – указал он на изображение гимнаста, который словно приклеился к трапеции затылком и задней частью шеи. В руках у него было по ребенку, двое других гимнастов висели у него на ногах, а сверху еще один изготовился встать ему на голову.

– Я иду, – с твердой решимостью объявил Сэм, которому обещанные афишей и дотоле ему неведомые удовольствия настолько воспламенили душу, что даже собственный излишний вес на время забылся.

– Ну и как, интересно, ты собираешься туда пойти? – поинтересовался Бен, от одного лишь вида цирковой афиши испытавший легкую дрожь во всем теле, будто перед моментом, когда сильные руки отца точным броском отправляли его лететь сквозь кольцо.

– Пойду пешком с Билли. Туда не больше четырех миль. И торопиться не надо. Времени полно. А матери никакой разницы, сам я предупрежу ее или Сай передаст, – объяснил Сэм, с такой небрежностью извлекая на свет полдоллара, что можно было подумать, карманы его привычны к подобным суммам.

– И ты, Бен, давай тоже с нами. Будешь нам первоклассным гидом. Тебе же про цирк все известно. И разные цирковые уловки тоже для тебя не секрет, – стремился извлечь за свои деньги максимум удовольствия Билл Бартон.

– Ну не знаю. – Бен испытывал некоторые сомнения. В цирк ему очень хотелось, но не будет ли против миссис Мосс?

– Дрейфит, – презрительно бросил распаренный рыжий мальчик, испытывавший сейчас ненависть ко всему человечеству по той самой причине, что сам не имел ни малейшего шанса попасть на заманчивое представление.

– Еще раз такое скажешь, башку отверну. – Бен чуть подался к нему с таким видом, что рыжий счел самым разумным отпрыгнуть в сторону.

– Денег нету, видать, – усмехнулся обтрепанный юнец, чьи карманы не знали иного груза, кроме пары его вечно грязных рук.

Бен с абсолютно невозмутимым видом вытащил долларовую купюру.

– Денег как раз мне достаточно, чтобы даже за всех вас заплатить. Только не собираюсь.

– Ну так и пошли. Отлично проведешь время со мной и Сэмом. На обед себе что-нибудь купим, а обратно, почти уверен, нас кто-нибудь подвезет, – произнес Билли, так дружелюбно хлопнув Бена по плечу, что от колебаний почти не осталось следа.

– Долго еще мы стоять-то будем? – проговорил Сэм, желавший выйти в путь как можно раньше, чтобы проделать его в неспешном темпе.

– Я не знаю, что с Санчо делать, – сказал Бен, убеждая себя, что это и есть настоящая причина его нерешительности. – Если возьму с собой и оставлю у цирка, он может потеряться или кто-нибудь его украдет. А домой его отводить слишком долго.

– Пусть Сай отведет. Ты ведь сделаешь это, если Бен даст тебе цент? – предложил Билли, торопясь решить последнюю проблему, потому что не только сам хотел пойти с Беном, но и видел, что тому тоже пойти в цирк очень хочется, а отношения у них были добрые.

– Нет, не отведу, – уперся вдруг мерзкий Сай. – Он мне не нравится. Рычит на меня, когда я его трогаю, – добавил он, прекрасно зная, сколько резонов у бедного Санчо не доверять тому, кто исподтишка его мучил.

– Тогда Бэб это сделает. Она уж наверняка не откажется, – тут же нашел выход Сэм. – Эй, сестричка! Иди сюда! Ты нужна Бену, – обратился он к сидящей на заборе девочке.

Бэб, спрыгнув на землю, спешно подбежала, вдохновленная тем, что ее зовет капитан священной для нее девятки.

– Я хочу, чтобы ты отвела домой Санчо, – принялся объяснять ей Бен. – Маме скажи, что я пошел на прогулку и вернусь, вероятно, только к закату. Мисс Селия сказала, что я сегодня весь день свободен. Запомнила?

Произнес он это, не поднимая на нее взгляда и делая вид, что целиком и полностью сосредоточен на карабине поводка, который пристегивал к ошейнику Санчо. Мера эта была необходимой. Санчо редко с ним расставался и, когда такое случалось, впадал в скверное настроение. Быть может, не прячь Бен от Бэб глаз, она смотрела бы на него, а не на афишу, которая по-прежнему оставалась в руках у Сэма. Но она посмотрела как раз на афишу, да и вид мальчиков, слишком поздно заметивших свой просчет, вызвал у нее изрядное подозрение.

– И куда именно вы собрались? – спросила она. – Ма захочет узнать, где ты.

– Не имеет значения. Девчонкам не надо все знать. Берись за поводок и веди Санчо домой. Там на часик запрешь его, а маме скажешь, что все в порядке, – грубовато-командным тоном распорядился Бен, демонстрируя перед приятелями свое мужское превосходство.

– Они собрались в цирк, – прошептал Фей в надежде подгадить.

– Цирк! – вскричала Бэб. – О Бен! Возьми меня тоже! – взмолилась она, впадая в раж при одной только мысли о таком счастье.

– Ты не сможешь пройти четыре мили, – начал было Бен, но она перебила его:

– Нет, смогу. И легко.

– У тебя денег нет.

– Но у тебя-то ведь есть. Я видела, как ты свой доллар показывал. Заплати за меня, а мы после тебе вернем.

– У меня нет времени ждать, пока ты переоденешься.

– А я пойду как есть. Мне все равно, что шляпка у меня старая, – сказала Бэб, слегка дернув ее за поля.

– Твоей маме это не понравится.

– Как и твой уход.

– Она больше не моя хозяйка, а мисс Селия возражать бы не стала. Я по-любому иду.

– Бен, возьми, возьми меня с собой, пожалуйста! Я буду хорошей. И о Санчо стану заботиться, – вновь принялась упрашивать Бэб, сложа молитвенно руки и ища в лицах мальчиков хоть какой-нибудь признак, что они сдаются.

– Даже и не пытайся, – сурово проговорил Сэм. – Не надо нам, чтобы за нами тащилась девчонка. – И, отстраняясь от неприятной ситуации, он отошел на несколько шагов в сторону.

– Я принесу тебе рябиновых леденцов, только не обижайся, – прошептал добродушный Билли, легонько поглаживая тулью шляпы Бэб.

– Когда цирк приедет сюда, ты уж точно пойдешь. И Бетти тоже, – сказал Бен, ощущая себя настоящим предателем, да и вруном к тому же, потому что его обещание было не больше чем надувательством.

– Он никогда не приезжает в такие маленькие городки, и ты это раньше сам говорил! По-моему, ты очень противный. Я больше никогда не стану заботиться о Санчо! Вот! – выкрикнула Бэб, злясь и одновременно едва не плача.

– Зря ты так, – произнес Билли, скользя взглядом от Бена к Бэб, которая часто-часто моргала, чтобы не разрыдаться.

– Может, и зря, – откликнулся Бен, – но как ей пройти восемь миль? Заплатить за нее я совершенно не возражаю. А вот обратно когда соберемся, что нам с ней делать? Девчонки такая обуза, если возьмешь их с собой, когда хочется поразвлечься. Нет, Бэб, ты останешься. Иди прямиком домой и не устраивай сцен. Пора, ребята. Уже почти одиннадцать. Мы же хотели неспешно добраться.

Решительно это проговорив, Бен зашагал рядом с Билли прочь, оставив несчастную Бэб и Санчо смотреть, как они исчезают из виду, – одну горько всхлипывающую, а другого уныло скулящего. И две грустные эти фигуры продолжали стоять пред мысленным взором Бена, даже когда он шел уже по красивой дороге и видеть их не мог.

Это сильно омрачало ему удовольствие от похода. И каким бы веселым он ни старался казаться, неумолчно болтая и срубая на ходу палки, из которых принимался что-нибудь вырезать, на душе у него скребли кошки и не оставляла мысль, что надо было все-таки отпроситься у миссис Мосс, да и с Бэб обойтись подобрее.

«Может, их ма смогла бы придумать, как нам всем вместе пойти, – продолжал размышлять он. – Гораздо лучше бы вышло. Я бы показал Бэб все и объяснил. Она ведь всегда добра ко мне. Но теперь уже ничего не изменишь. Ладно. Принесу девчонкам побольше конфет, тогда и с Бэб помиримся».

План примирения прогнал тень с души, и далее веселого настроения Бена ничто уже не омрачало. Надеясь, что Санчо не слишком огорчен их краткой разлукой, он бодро вышагивал навстречу грядущему удовольствию, в ходе которого, возможно, даже увидит кого-нибудь из труппы Смизерса. И еще, конечно же, он предвкушал, с какими лицами станут приятели внимать его объяснениям.

Жара усиливалась. На окраине города вся компания остановилась возле желоба с водой, чтобы смыть с лиц дорожную пыль и немножечко охладиться перед круговертью волнительной второй половины дня. С ними поравнялась повозка булочника. Сэм предложил на скорую руку перекусить, пока они отдыхают, и тогда Бен, остановив булочника, запасся как следует имбирным печеньем, которому друзья отдали щедрую дань, лежа на траве под сенью дикой вишни. С вершины западной стороны холма, где они устроились, открывался вид на то, что вскорости их ожидало. Там стояли большие шатры, возле которых развевались яркие флаги.

– Срежем путь через те поля, – догрызая очередную печеньку, наметил маршрут Сэм. – Так быстрей, чем идти по дороге, а значит, хватит времени хорошенько вокруг оглядеться, прежде чем внутрь заходить. Мне особенно львов посмотреть охота.

– Я только что слышал их рев, – встав на ноги, вытаращился Билли на хлопающий от ветра брезент шатра, который скрывал от его вожделеющих глаз этих грозных животных.

– Ну ты и дурень, Билли, – засмеялся Бен. – Это корова мычала. Рев настоящего льва тебя проберет до ботинок. – И он принялся расправлять на траве носовой платок, стремясь по возможности его высушить, после того как тот послужил ему сперва полотенцем, а затем салфеткой.

– Давай, Сэм, шевелись. Там народ уже заходить начинает, – запрыгал на месте от нетерпения Билли. Ему предстояло первое в жизни посещение цирка, и он, вопреки скепсису, с которым отнесся Бен к большинству изображенного на афише, был совершенно уверен, что увидит все обещанные картинками чудеса.

Сэм лениво перекатился к краю холма, встал и уже занес было ногу, собираясь двинуться осторожно по склону, когда увиденное внизу заставило его вздрогнуть от неожиданности. Лишь чудом не ухнув кубарем с кручи, он замер и отрывисто прошептал:

– Ребята. Смотрите. Скорее.

Бен и Билли, поглядев вниз, едва смогли подавить изумленное «ах!». Потому что внизу стояла Бэб, ожидая, пока Санчо напьется из переполненного до краев водой желоба. Парочка выглядела сильно потрепанной и усталой. На красном, словно вареный лобстер, лице Бэб виднелись застывшие следы от слез. Туфли ее побелели от пыли. Повседневное платье зияло дырами на оборках. В завернутом краю фартука она, похоже, что-то несла. А задник одной туфли был примят, как поступают, когда натерло ногу.

Санчо, закрыв глаза, жадно лакал воду. Кудряшки его от пыли сделались серыми. Хвост уныло глядел в землю, отчего пышная кисточка на его конце походила на приспущенный флаг в трауре от расставания с дорогим хозяином. Бэб все еще сжимала в руке поводок, ибо, почти потеряв уже саму себя от усталости, старалась не потерять своего питомца. Взгляд ее блуждал вверх и вниз по дороге в тщетном поиске трех знакомых фигур, но ничего похожего на них на глаза ей не попадалось, и решимость, с которой она пустилась за ними в столь дальний путь, преследуя их упорно, как маленький индеец-следопыт, вот-вот готова была оставить ее.

– Ой, Санчо, что же мне делать, если они не появятся? Мы, видимо, где-то мимо них проскочили. С той стороны никого не видно. А другой дороги к цирку, по-моему, нет, – обратилась Бэб к псу, точно он мог не только понять ее, но и помочь советом.

Санчо, едва она начала говорить, отвернулся от желоба с водой, навострил уши, посмотрел выразительно на покрытый травой склон холма и зашелся заливистым лаем.

– Белку увидел? Ну их. Не обращай внимания. Будь умной собакой и пошли дальше. Я так устала и совершенно не знаю, что делать. – Бэб потянула Санчо за поводок по направлению к цирку, решив непременно осмотреть этот замечательный шатер хоть снаружи, если уж ей не суждено попасть внутрь.

Санчо, однако, уже уловил тихий и лишь ему одному понятный звук, подчиняясь которому резко рванулся вперед. Бэб от неожиданности не удержала поводок, и пес взлетел на склон, приземлившись точнехонько на спину Бену, который, лежа на животе, подглядывал за Бэб. Появление пуделя было встречено дружным смехом. Он же, воспользовавшись внезапностью нападения, подмял под себя хозяина и, не давая ему подняться на ноги, принялся с игривым рычанием трепать его, затем тщательно, несмотря на сопротивление противоборствующей стороны, облизал хозяйское лицо, от души потыкался носом ему в шею и наконец прихватил одну за другой все пуговицы на его пиджаке, сопровождая это таким радостным тявканьем, как будто считал секретное четырехмильное преследование самой лучшей шуткой на свете.

Бэб взбежала на холм еще прежде, чем Бен успел утихомирить Санчо, и на чумазом ее лице так отчетливо выражалась смесь страха, усталости, решимости довести до конца задуманное и облегчения, что мальчики не смогли бы на нее сердиться, даже если бы очень захотели.

– Как ты посмела пойти за нами, мисс? – попытался все-таки напустить на себя суровость Сэм.

Бэб окинула мальчиков невозмутимым взглядом и, не дожидаясь их приглашения, села рядом с ними на траву.

– Санчо захотел идти за Беном, поэтому я не смогла заставить его вернуться домой. Но без меня он мог бы потеряться. Представляю, как ты тогда бы расстроился, Бен. Поэтому я пошла туда же, куда и он.

Наивная ее хитрость еще сильнее развеселила мальчиков, и Сэм осведомился:

– Теперь, полагаю, ты рассчитываешь пойти с нами в цирк?

– Конечно рассчитываю. Бен ведь сказал, что не против заплатить за меня, если я дойду сюда самостоятельно. Ну, мне это и удалось. И обратно тоже сама возвращусь. Мне не страшно, когда вместе с Санчо, если вам я мешаю, – твердо проговорила она.

– А как ты думаешь, что скажет по этому поводу твоя ма? – спросил сильно пристыженный ее словами Бен.

– Думаю, она скажет, что ты и подбил меня на такую выходку, – откликнулась Бэб, в задиристом тоне которой слышалось: «Ну, попробуй-ка возрази!»

– Эх, и влетит тебе, Бен, когда дома окажешься. Так что советую провести время получше, пока еще можешь, – хохотнул Сэм, наслаждаясь их разговором и находя реплики Бэб очень забавными, так как ему-то ее проделка ничем не грозила.

– Ну а если бы ты не нашла нас, что делала бы? – поинтересовался Билли, который даже в цирк перестал торопиться, настолько его поразила отвага этой юной леди.

– Дошла бы до цирка, посмотрела представление, а потом вернулась бы домой и рассказала все Бетти.

– Но у тебя же совсем нет денег, – напомнил Билли.

– Я попросила бы кого-нибудь за меня заплатить. Я ведь маленькая еще. Вряд ли бы это стоило слишком много.

– А если бы никого такого вот добренького не нашлось? – продолжал Билли. – И осталась бы ты тогда ни с чем возле цирка.

– А вот не осталась бы, – вздернула голову Бэб. – Я обдумала и спланировала, как выйти из положения, если не найду Бена. Санчо-то был со мной. Скомандовала бы ему, чтобы он сделал несколько своих трюков, и четвертак на вход у меня бы уж точно набрался. Вот! – Она явно не сомневалась, что ее план увенчался бы успехом.

– И у тебя, уверен, все получилось бы. Ну и умница же ты, Бэб, – сильнее прежнего восхитился Билли. – Будь у меня достаточно денег, сам с удовольствием бы сейчас за тебя заплатил. – Он всегда был готов прийти на помощь собственным сестрам и обычно распространял свое доброе отношение к ним на других девочек, особенно таких умненьких.

– Я, конечно, на твоем месте, Бэб, таких номеров откалывать бы не стал, но раз уж ты здесь, можешь ни о чем больше не беспокоиться, – счел Бен теперь своим долгом доставить максимум удовольствия от похода в цирк той, что была ему всегда такой верной подругой.

– Именно этого я от тебя и ждала, – сказала Бэб.

– Небось голодная. – Билли протянул ей несколько сохранившихся у него обломков имбирного печенья.

– Умираю от голода! – Бэб с такой жадностью принялась за печенье, что Сэм тоже с ней поделился остатком своих запасов.

– А теперь умойся как следует, – велел Бен и начал черпать горстями для нее воду из ручейка, бежавшего меж камней.

Когда лицо Бэб вновь засияло привычным румянцем, она потянула вверх фартук, чтобы воспользоваться им как полотенцем, и из него на землю посыпалась груда сокровищ, подобранных ею по пути. Цветы, клочки мха, зеленые веточки. Несколько веточек оказалось у ног Бена, и одна из них привлекла его пристальное внимание своими широкими глянцевитыми листьями и беловатыми ягодами.

– Где ты это взяла? – спросил он, ткнув ветку мыском ботинка.

– В одном заболоченном месте, мимо которого проходила. Санчо там обнаружил что-то, я и пошла за ним. Вдруг, думаю, это мускусная крыса. Ты же хотел такую поймать. Вот и надеялась, что мы с Санчо ее для тебя добудем.

– И она там была? – встрепенулись все трое мальчиков.

– Нет. Санчо только змею нашел. А я не люблю их. Зато сорвала эти веточки. Торни же просит ему приносить необычные растения и ягоды. Смотри, какие красивые и зеленые.

– Но они вряд ли ему понравятся. И тебе тоже. Растение-то ядовитое. Болотный сумах. Не вздумай больше дотрагиваться до него. Мисс Селия говорит, последствия будут жуткие. – И Бен с тревогой глянул на Бэб, которая, в свою очередь посерьезнев, принялась ощупывать лицо, затем оглядела руки и наконец спросила:

– А эти последствия скоро появятся?

– Думаю, приблизительно через день, – откликнулся Бен. – И мало тебе не покажется.

Лицо ее вмиг просветлело.

– Тогда мне наплевать – главное в цирк успею и животных увижу. Пойдемте скорей, ну их, все эти вредные сорняки, – с большим облегчением проговорила девочка, ибо сердце ее было полно до краев одним лишь предвкушением близкого счастья.

Глава XIV Кое-кто потерялся

Забыв обо всем, кроме грядущего представления, вся компания в составе трех юных джентльменов, еще более юной леди и прыгающего рядом с ними очень оживленного пса сбежала с холма, торопясь приступить к осмотру наружной части большого шатра, внешний вид которого с такой притягательной силой очаровывал их издали. Но к тому времени, как они подоспели к нему, публика начала уже заходить внутрь, и дольше задерживаться на улице было нельзя.

Бен, едва оказавшись здесь, ощутил себя как путешественник, который долго странствовал в дальних краях и вот наконец ноги его ступили на родную землю. И таким свойским жестом он кинул кассиру свой доллар, так небрежно сгреб сдачу, такой уверенной походкой двинулся внутрь, засунув руки в карманы, что даже важный Сэм, вмиг свыкнувшись с его несомненным лидерством, покорно и скромно следовал за ним тенью, готовый трепетно внимать ему. И Бен повел их от клетки к клетке, как хозяин, добродушно, но несколько свысока раскрывающий непосвященным специфику деятельности своего предприятия. Бэб, вцепившись в полу его пиджака, следовала за ним с замирающим от восторга сердцем и изумленно таращилась на львов, тигров, мартышек, верблюдов. Львы и тигры рычали, мартышки вели болтовню, верблюды время от времени тяжко постанывали, а со всех сторон к этому примешивалось множество прочих звуков, которые исторгали существа, заключенные в другие клетки.

Пять слонов посреди зверинца сосредоточенно ворошили сено, и стоило Билли глянуть вверх на этих огромных животных с длинными хоботами и глазами в морщинистых веках, как у него даже ноги от потрясения задрожали. Ну а Сэм как прилип к мартышкам, так возле них и остался, не пожелав следовать за Беном и остальными дальше, к зебре.

– Ой, она полосатая, прямо как муслиновое платье у ма, – объявила Бэб, но зебра мгновенно была забыта, стоило ей увидеть пони с крохотными жеребятами, один из которых, спящий на сене, в особенности пленил ее. Просто копия своей маленькой, мышиного цвета мамы, да такая миниатюрная, что у девочки сперва возникли сомнения: не игрушка ли это?

– Ой, Бен, какой же чудесный ребенок-лошадка! Мне очень нужно его погладить!

И Бэб, нырнув под канат, принялась гладить прелестное создание и любоваться им, пока пони-мама с некоторой опаской обнюхивала ее шляпку, а «ребенок-лошадка», лениво приоткрыв один глаз, любопытствовал, что происходит.

– Брысь оттуда, – скомандовал Бен, которого подмывало сделать то же самое, что и она, но он помнил о приличиях и чувстве собственного профессионального достоинства.

Бэб с большим сожалением заставила себя оторваться от мелкого пони, найдя утешение в львятах, которые были очень похожи на больших щенят, и в тиграх, которые умывались прямо-таки по-кошачьи.

– А интересно, если я их поглажу, они замурлычат? – Ей хотелось насладиться здесь всем по полной программе.

– Лучше не пробуй, – предостерег Бен и цепко удержал ее за юбку, препятствуя дальнейшим экспериментам. – Иначе они все руки когтями тебе издерут. Львы и впрямь умеют громко мурлыкать, когда довольны, только случается с ними такое редко. Чаще они шипят и рычат.

Объяснив это, Бен поспешил увести ее и Билла от греха подальше к мирным верблюдам, меланхолично жевавшим траву и глядевшим куда-то в одним им ведомую даль, чем, видимо, выражалась их тоска по родной пустыне.

Бен, опершись о канатное ограждение и покусывая травинку, как это обычно делали отдыхающие от трудов цирковые артисты, тоном всезнающего гида беседовал со своими спутниками, когда конское ржание напомнило ему о том главном, во имя чего они проделали столь длинный путь.

– Надо поторопиться, – сказал он, – пока толпа не повалит. Иначе хороших мест не достанется. Я хочу сесть рядом с занавесом. Тогда, может, разгляжу кого-нибудь из труппы Смизерса.

– Нет уж, не нужно мне рядом с занавесом, – запротестовал успевший уже присоединиться к ним Сэм. – Оттуда, во-первых, видно довольно плохо, а во-вторых, большой барабан там так грохочет, что собственных мыслей не слышишь.

В итоге они сели на места, откуда было видно и арену, и обшарпанный красный занавес, и то, что делалось за ним, когда он время от времени открывался, и глаза ухватывали внутри то белую лошадь, то людей в блестящих касках, то еще кого-нибудь или что-нибудь. Бен с щедростью любящего родителя неустанно потчевал Бэб арахисом и попкорном с такой частотой, что ей приходилось бормотать слова благодарности, не дожевав еще предыдущую порцию. И она сидела с ним рядом совершенно счастливая, а по другую руку от нее устроился Билли, которому она симпатизировала почти так же, как Бену.

Санчо знакомые атмосфера и звуки изрядно разволновали, и умный собачий мозг распирало от недоуменных мыслей по поводу странного поведения хозяина. Они ведь, уверен был пес, должны находиться не на зрительских местах, а за занавесом, где, переодевшись в свои костюмы для выступлений, ждать, когда настанет черед их выхода на арену. Поэтому он с тревогой смотрел на Бена, недовольно обнюхивал поводок, намекая, что его пора заменить красной ленточкой, и двигал лапой арахисовую шелуху, будто надеясь найти в ней буквы, из которых ему вскоре понадобится сложить свое прославленное имя.

– Знаю, знаю, старина, – говорил ему Бен, – но ничего не поделаешь. Мы с тобой вышли из ремесла и теперь просто зрители. Успех на сей раз нам не светит. Так что будь тих и веди себя прилично.

Прошептав это, он задвинул пса поглубже под сиденье и ласково потрепал выглядывавшую оттуда кудрявую голову.

– Он хочет пойти и повыкрутасничать, верно? – спросил Билли. – Да и ты, Бен, полагаю, не прочь. Вот было бы здорово, если бы мы увидали, как Бен выступает.

– А я бы боялась, если бы он залез на всех этих слонов и прыгал через кольцо, как некоторые из этих людей, – указала Бэб на одну из картинок в своей программке, которую вновь и вновь принималась с неиссякающим интересом разглядывать.

– Сто раз это делал. Мне и самому хотелось бы показать вам все, что умею. В этой труппе, похоже, вообще нет мальчиков. Если бы попросился к ним, почти уверен, меня бы приняли, – сказал Бен, беспокойно ерзая и бросая жадные взгляды в сторону закулисья, где чувствовал бы себя куда привычнее, чем среди публики.

– А я слышал от некоторых людей, что мальчикам выступать теперь незаконно. Запретили как вредное, неполезное и все такое прочее. Если это правда, то для тебя, Бен, с цирком покончено, – объявил Сэм, напустив на себя самый взрослый из множества взрослых видов, которые он постоянно на себя напускал, и беря реванш за реплику Бена по поводу слишком толстых мальчиков.

– Болтовня это все. Да пойди мы с Санчо туда, спорю на что угодно, нас приняли бы. С ходу. Мы ценная пара. Мог бы запросто вам доказать, если бы захотел, – запальчиво и хвастливо отозвался Бен, с каждым произнесенным словом все сильней проникаясь уверенностью, что так бы оно и было на самом деле.

– Ой, смотрите! Выходят! Выезжают! Золотая карета! Прекрасные лошади! Флаги! Слоны! И все остальное! – схватив Бена за руку, закричала Бэб.

На арену вышла пышная процессия. Во главе ее шествовали оркестранты, и один из них с таким усердием колотил в барабан, а другие, не жалея себя, так яростно дули в трубы, что лица их цветом слились с ярко-красными униформами. Они промаршировали несколько кругов по арене, пока публика вдоволь их не наслушалась и не налюбовалась ими, после чего удалились, оставив только наездников с развевающимися перьями. Они делали караколи^[13]. Лошади гарцевали.

– Как прекрасно! – в упоении проговорила Бэб, когда наездники стали ловко спрыгивать с лошадей, не дожидаясь, пока те остановятся, и проделан был номер действительно хорошо, но артисты выглядели усталыми, равнодушными, и, казалось, единственное их желание – это лечь прямо здесь, на арене, и уснуть.

– Да они просто пока ерундой пробавляются, – объяснил девочке Бен. – Вот погоди, когда увидишь «скачки без седел и вольтижировку», – процитировал он слова из программки тоном бывалого профессионала, которым данный вид деятельности настолько полно освоен, что его трудно чем-нибудь удивить.

– А что такое вампиржировка? – полюбопытствовал Билли.

– Прыгать, карабкаться, падать, слетать и снова взлетать. Да сейчас сам поймешь, – коротко бросил Бен, потому что внимание его, чувства и мысли целиком поглотила прекрасная белая лошадь, которая принялась опрокидывать и вновь ставить на ножки стулья, опускаться с изяществом на колени, кланяться и проделывать массу других изящнейших телодвижений, завершив их галопом с наездником, преспокойно сидевшим в кресле-седле у нее на спине, скрестив ноги, обмахиваясь веером и, похоже, чувствуя себя донельзя комфортно.

– Какая красавица, – выдохнул Бен, не в силах отвести взгляд от прекрасного животного.

Когда лошадь вместе со своим всадником покинула арену и появились другие артисты, Бен, охваченный завистью к ним и восторгом предчувствия того, что сейчас увидит, трепетно произнес:

– Вот это и впрямь нечто.

Слова его относились к сияющим серебром акробатам, которые Билла и Сэма тоже очень заинтересовали, так как сила и ловкость ценятся мальчиками превыше всех остальных мужских качеств. Бодрые джентльмены летали по арене, как каучуковые мячики, и каждый последующий старался перещеголять предыдущего, пока лидер их не довел номер до высшей точки, проделав двойное сальто над четырьмя стоящими бок о бок в ряд слонами.

– Ну и как вам этот прыжочек? – спросил Бен у своих спутников, пока они аплодировали до боли в ладонях.

– Сделаем гимнастический мостик и сами попробуем, – вдохновленный увиденным, загорелся Билли.

– А слонов-то где собираешься брать? – с издевкой спросил Сэм, которому при его комплекции никакие двойные сальто не светили.

– За слона у нас вполне сойдешь ты, – усмехнулся Бен, и Билли с Бэб встретили его замечание столь звонким хохотом, что сидевший за ними и слышавший их разговор грубоватого вида мужчина назвал их «веселой компашкой» и покосился сурово на показавшегося в это время из-под скамьи Санчо.

– Здрасте пожалуйста, а это вообще в программе не обозначено, – удивленно уставился на арену Бен, когда там вдруг появился клоун в пестрой яркой одежде в сопровождении полудюжины собак.

– Ой, как я рада! – воскликнула Бэб. – Теперь, Санчо, тебе станет весело. Посмотри на вон того пуделя с голубой ленточкой. Он будто твой собственный брат.

Собаки расселись на специально расставленных для них стульях. Санчо действительно это привело в превосходное настроение, да к тому же гораздо сильнее, чем стоило бы, и он предпринял попытку поприветствовать своих собратьев непосредственно на арене. Бен одернул его. Пес уселся на задние лапы и стал с таким жалобным видом просить, что Бену с большим трудом удалось заставить его вновь улечься. Он вроде бы успокоился, но, когда публика начала аплодировать черному спаниелю, очень смешно изображавшему собачьего клоуна, вновь предпринял попытку рвануть на арену в явной уверенности, что запросто там перещеголяет соперника. Бен понял: если пес учинит беспорядок, их выведут. Санчо не унимался. Пришлось Бену шлепнуть его, а затем поставить на него ногу, чтобы он больше не вскакивал.

Прекрасное воспитание не позволило Санчо дальше настаивать на своем. Но от мыслей-то никуда не денешься. И он, призывая на помощь всю свою собачью логику, пытался осмыслить, почему дорогой хозяин вдруг не позволил ему то самое, к чему как раз всегда раньше в цирке относился с большим одобрением. Чужие собачьи трюки на сцене он теперь подчеркнуто игнорировал. Лишь покосился со снисходительным одобрением на двух маленьких пуделей, которые, выбравшись из корзинки, сперва побегали на передних лапах вверх-вниз по ступенькам, затем станцевали джигу на задних и сотворили еще несколько милых проделок. Дети пищали от радости, хлопали, а морда Санчо яснее слов выражала: «Фу! Выпусти они меня, я бы им показал, что на самом деле может собака!» И он демонстративно повернулся спиной к арене, которая больше его не желала.

– Ясное дело, что он ужасно расстроен, – принялся объяснять Бен. – Умеет ведь куда больше всех этих собак, вместе взятых. Вот бы действительно выступить снова с ним вместе. – Он произнес это с сожалением, как вспоминают о былой славе. – Но мне вместо этого пришлось его шлепнуть. Теперь он на меня обиделся и не простит, пока я перед ним не извинюсь.

На арене опять появились наездники, и Бэб наслаждалась чудесной ловкостью худенькой леди, пока та управляла сразу четырьмя лошадьми, прыгала сквозь обручи, через растяжки и барьеры, спешивалась на стремительном скаку, запрыгивала на лошадей обратно, и все это удавалось ей так легко, да, похоже, и с удовольствием, что трудно было поверить в огромную опасность, которая ей грозила при малейшей неточности исполнения любого из этих трюков. Еще сильней захватили Бэб две девушки, летавшие на трапеции и ходившие по натянутому на высоте канату. Глядя на них, Бэб поняла, что знает теперь, чем могла бы заниматься всю жизнь с удовольствием. Недаром же ма часто про нее говорила:

– Ну прямо не знаю, на что этот ребенок годен, кроме озорства. Вылитая мартышка.

«Вернусь домой, натяну веревки для сушки белья и начну ходить по ним. Пусть ма увидит, как это красиво. Может, тогда разрешит мне носить красные с золотом брюки и делать то же, что эти девушки», – начала она совершенно всерьез строить план на ближайшее будущее и отвлеклась от него лишь при виде пирамиды из слонов, на вершине которой стоял сверкающий джентльмен в тюрбане и сапогах. Тут чарующий план был на время забыт, и Бэб начала с нетерпением ожидать клетку с тиграми, а в ней дрессировщика, которого будет ежесекундно подстерегать опасность.

Но не успели еще большие животные появиться, как снаружи послышался удар грома, вызвавший сильный переполох среди зрителей, несколько мужчин из верхних рядов подбежали к имевшимся в брезенте отверстиям для воздуха, выглянули сквозь них наружу и сообщили, что надвигается большая гроза и вот-вот хлынет ливень. Встревоженные матери принялись спешно собирать детей, как куры, сгоняющие в кучки цыплят на заходе солнца. Из уст самых робких зрителей послышались жизнерадостные истории, как во время бури именно вот такие цирковые шатры опрокидывались вместе с клетками и дикие звери вырывались из них на свободу. Публика дрогнула. Многие начали спешно покидать представление, и выступающие торопились как можно быстрее его завершить.

– Надо скорее выйти, пока толпа выход не запрудила. Здесь есть несколько человек, которые смогут меня подвезти, потому что я хорошо их знаю. Главное, с ними не разминуться, – быстро проговорил Сэм, а затем без дальнейших церемоний спустился к выходу и исчез из виду.

– Лучше переждать ливень здесь. Посмотрим пока на животных, а там, глядишь, и сухими домой вернемся, – заметил Бен, в то время как Билли глядел опасливо на брезент шатра, выгибавшийся под порывами ветра, слушал, поеживаясь от неприятного ощущения, дробный перестук ливня и еще сильнее начинал ежиться, когда рыкал меланхолично лев, что нагоняло в такой обстановке на бедного парня особенный страх.

Бэб не в пример ему по-прежнему наслаждалась представлением:

– Ни за что бы не пропустила тигров! Смотрите! Они теперь тянут повозку. Ой, Бен, а почему этот сияющий дядька из пистолета в них целится? Неужели хочет кого-то из них подстрелить?

Тут выстрел и грохнул. Бэб, испугавшись его гораздо сильнее любого удара грома, который когда-либо слышала, прижалась к Бену.

– Он… убил его? – крепко зажмурив глаза, спросила она.

– Конечно же нет. Пистолет заряжен холостыми патронами. Он просто пугает их таким образом, чтобы они на него вдруг не бросились. Но я все равно не хотел бы оказаться на его месте. Отец говорил, что тиграм никогда нельзя доверять. Даже самые ручные из них все равно себе на уме, прямо как кошки, и если когтями шарахнут – это не шутка, – многозначительно произнес он, а борта клетки тем временем уже с грохотом опустились, и тигры запрыгали по арене с таким яростным рыком, словно до крайности возмущенные публичной демонстрацией их неволи.

Бэб, встревоженная дальнейшей участью блестящего джентльмена, от волнения подобрала ноги глубоко под скамью. А тот бесстрашно ласкал огромных кошек, укладывался среди них, открывал их зубастые пасти, щелкая длинным хлыстом, заставлял стелиться возле своих ног, и Бэб с трудом подавила рвущийся из нее вопль ужаса, когда дрессировщик выстрелом из пистолета заставил их разом рухнуть на пол арены, будто убитых. Что же до Билли, он оказался к происходящему на арене полностью безучастен, настолько объят был страхом перед небесной артиллерией, которая грохотала снаружи. Бледный, едва дышащий, он вздрагивал и сжимался при каждом ударе грома, а когда ослепительная вспышка молнии, сверкнув на длинных металлических опорах шатра, казалось, ринулась по их блестящей поверхности вниз, и вовсе втянул голову в плечи и закрыл глаза, мечтая каким-нибудь чудом перенестись вмиг домой под защиту мамы.

– Да не дрейфь ты, Билли. Грозы никогда, что ли, раньше не видел? – Голос Бена прозвучал нарочито весело, хотя чувство ответственности за Бэб побуждало его с тревогой думать об обратной дороге в такое ненастье.

– Мне от нее становится плохо. Всегда. Лучше б сюда не приходил, – жалобно отозвался Билли, приходя к запоздалому выводу, что поглощенные в большом количестве леденцы и газировка весьма вредны его травмированному грозой организму, а разогретый июльской жарой шатер и подавно пагубен для здоровья.

– Можно подумать, ты здесь исключительно по моей просьбе. Сам же позвал меня, да еще уговаривал, – напомнил ему Бен. – Вот самого себя и благодари.

Публика уже заполонила проходы и, не дожидаясь, пока клоун допоет комические куплеты, которые продолжал исполнять, пусть даже никому было недосуг их слушать, деятельно устремилась к выходу.

– Ох, как же я уста-ала, – поднялась со скамьи Бэб, разминая затекшее тело.

– Полагаю, устанешь еще сильнее, пока мы доберемся до дома. И кстати, тебя тоже сюда никто не звал, – строго произнес Бен, внимательно глядевший по сторонам в поисках какой-нибудь более мудрой, чем у него самого, головы, которая помогла бы им выбраться из этой передряги.

– Я обещала тебе, что не стану проблемой, вот и не стану. Сию же минуту сама отправлюсь домой. Гром мне не страшен. И дождь этой старой моей одежде ничего плохого не сделает, – задиристо вскинула голову Бэб, твердо решив исполнить данное обещание, хотя после того, как удовольствия остались позади, задача ей начала представляться гораздо труднее.

– У меня голова разболелась. Вот бы Джек отвез меня на себе домой, – проныл Билли, однако, услышав новый оглушительный удар грома, необычайно бодро для столь занемогшего человека устремился вслед за друзьями к выходу.

– Если уж мечтать, то о Лите и крытом фургоне, в котором мы все смогли бы уехать, – сказал Бен, пробивая путь к выходу, где скопилась уже толпа из тех, кто рассчитывал дождаться, пока погода улучшится.

– Билли Бартон! Ты-то, вообще, что здесь делаешь? – раздался вдруг совсем рядом с ними изумленный возглас, и тут же изогнутая рукоять трости уцепила Билли за воротник пиджака, и тот, обернувшись, оказался лицом к лицу с молодым фермером, который тоже пробивал себе путь сквозь толпу, а за ним следовали жена и несколько детей.

– Ох, дядя Эбен! Как же я рад, что ты тоже здесь! Я добрался сюда на своих двоих, но теперь вроде как захворал. Можно, ты меня довезешь? – уставился умоляющим взглядом Билли на фермера, с легкостью передоверив все свои страхи сильной руке, которая в этот момент тяжело легла ему на плечо.

– Да как твоя мать-то позволила уйти тебе так далеко одному? Ты ж только что после скарлатины. У нас все места заняты, но уж где-нибудь тебя приткнем, – ответила миловидная жена дяди Эбена, поплотнее укутывая младенца и жестом указывая двум мальчикам постарше, чтобы они держались поближе к отцу.

– Нет, я не один пошел. Сэма, правда, кто-то уже отвозит, но Бэб и Бен здесь. Вы не могли бы их тоже приткнуть? Они оба не очень большие. Много места им не потребуется, – прошептал Билли, решив позаботиться о друзьях, но лишь после того, как был обеспечен отъезд ему самому.

– Никак не получится. Тем более нам по дороге матушку еще надо забрать, а у нас и без нее уже под завязку. Давай-ка поспеши, Лиззи. Там вроде чуток утихло. Выбираемся отсюда по-быстрому, – устало произнес дядя Эбен, потому что поход в цирк всей семьей, в которой есть сразу несколько маленьких детей, – дело, как знает каждый, кто хоть единожды это попробовал, весьма утомительное.

– Бен, мне очень жаль, но для вас места нет. Я скажу маме Бэб, где вы, и, может, кто-нибудь за вами приедет, – торопливо проговорил Билли и покинул их, чувствуя себя из-за этого довольно подлым, хотя, останься он с ними, вряд ли им стало бы легче.

– Иди и не думай о нас. Со мной все будет в порядке, а с Бэб уж как повезет, – вот и все, что успел сказать Бен, пока Билли вместе с дядей и его семейством не исчезли в толпе, которая теснилась и толкалась, и как мужчин, так и мальчиков почему-то крайне веселило, когда их зонтики перепутывались с соседними.

– Нам нет никакого смысла пробираться сквозь эту кашу, – остановил Бен свою спутницу. – Выждем минутку, а после спокойно выйдем. Там настоящее светопреставление, – поглядел он на улицу, где лило стеной. – Пока доберемся до дома, промокнешь насквозь. Не знаю уж, как тебе это понравится.

– Да мне все равно, – ответила она и с беспечным видом стала раскачиваться на одном из оградительных канатов, все еще пребывая в плену эмоций от увиденного на арене и стремясь продлить ощущение праздника. – Мне так нравится в цирке. Здорово было бы постоянно здесь жить, спать, как они, в фургончиках и играть с милыми маленькими жеребятами.

– Тебе стало бы не так весело, особенно когда оказалось бы, что о тебе совершенно некому позаботиться, – начал было Бен, но осекся, привлеченный знакомой сценой, которая всегда разворачивалась среди цирковых после представления. Мужчины и женщины кормили животных, расставляли столы, чтобы поесть самим, или полеживали на сене, отдыхая, пока не настанет время вечернего выхода на арену. Увидев знакомое лицо, мальчик встрепенулся. – Держи, – быстро сунул он в руку Бэб поводок, на который пристегнут был Санчо. – Я вижу там знакомого человека. Может, он что-нибудь об отце мне расскажет. А ты стой и не двигайся с места, пока я не вернусь.

Унесся он пулей. Бэб лишь успела заметить, что целью его был какой-то мужчина, кормивший из ведра зебру. Санчо рванулся за хозяином, но Бэб остановила его раздраженным приказом:

– Нет уж, постой. До чего же ты надоедливый. Вечно таскаешься за людьми, когда им это совсем не нужно.

Санчо мог бы ей с полным правом ответить: «От такой же и слышу», – но так как был псом-джентльменом, то, подчинившись даме, уселся, смирясь, наблюдать за жеребятами, которые в это время проснулись и игриво выглядывали из-за спины мамы-пони. Бэб, привлеченная их смешными ужимками, привязала мешающий поводок к металлическому столбу, а сама прокралась под канат и начала гладить милого крохотного жеребенка мышиного цвета, который выказывал ей ответную приязнь тоненьким ржанием и выразительным взглядом карих глаз.

О несчастная Бэб! И зачем только ты отвернулась! О слишком ловкий Санчо! Зачем, на свою беду, развязал ты узел на поводке и унесся поговорить с бульдогом сомнительной репутации, который стоял у входа, приветливо виляя обрубком хвоста! О легкомысленный Бен! Почему не заметил ты вовремя грубого неприятного типа, который, прижав ногой к земле поводок, волочившийся следом за Санчо, спешно увел с глаз долой твоего любимца!

– Это действительно оказался Баскум, – сообщил, возвратившись, Бен. – Но он ничего об отце не знал. Эй, а Санчо-то где? – только сейчас спохватился он.

Лишь услыхав его дрогнувший голос, Бэб, занятая жеребятами, обернулась. Бен вовсю озирался по сторонам, словно речь шла не о собаке, а о малом ребенке, и на разгоряченном его лице все явственнее проступала тревога.

– Я где-то его привязала… Он где-то здесь… Рядом с пони, – запинаясь, выдавила из себя Бэб, в свою очередь озираясь по сторонам, но Санчо нигде на глаза ей не попадался.

Бен свистел, звал, тщетно бегал туда-сюда, пока какой-то праздношатающийся мужчина не бросил лениво:

– Если ищешь большого пуделя, лучше выйди наружу. Приметилось мне, как он уходил с какой-то другой собакой.

Бен вылетел из шатра, Бэб – за ним, их окатил ливень, но до ливня ли, когда уже понимаешь, что случилась беда. Главным было для них найти Санчо. Вот только, увы, они опоздали. И никто им не мог сказать, куда он исчез, ибо ни одна живая душа не обратила внимания на возмущенный вой пса, которого затолкали в крытую повозку и увезли.

– Если он потерялся, никогда, Бэб, тебя не прощу! Никогда! Никогда! – И, не удержавшись, Бен затряс девочку с такой силой, что светлые ее косички то взмывали вверх, то падали вниз, как рукоятки водяного насоса.

– Мне так жаль! Так жаль! Он вернется! Вернется. Ты же сам говорил, он всегда возвращается, – жалобно повторяла она, раздавленная чувством вины, раскаянием и яростным поведением Бена, который никогда прежде не был груб с девочками.

– Если он не вернется, не смей со мной разговаривать целый год. А теперь я пошел.

И, не находя больше слов, которыми смог бы выразить обуревавшие его чувства, он устремился вперед в мрачности и отчаянии, на какие только способно столь юное существо.

И девочку несчастней, чем Бэб, трудно было бы найти в тот момент, когда она побежала следом за Беном, шагая намеренно прямо по лужам, чтобы стать в наказание за свой ужасный проступок как можно мокрее и грязнее. Таким образом стойко миновала она первые две мили пути, глядя в спину Бена, который шагал перед ней, храня угрюмое молчание, подавляющее ее тем сильнее, что было оно с его стороны непривычно, а значит, подчеркивало, до какой степени он разгневан. Бэб жадно пыталась поймать хоть малейший признак, что Бен оттаивает, но не улавливала ничего хоть сколько-то для себя утешающего и горестно размышляла, сможет ли вынести, если его угроза всерьез и он целый год не станет с ней разговаривать.

Вскорости, правда, ее полностью поглотили собственные беды. Ноги промокли и заледенели. Тело от усталости ныло до резких болей. И голод ее уже мучил до головокружения, потому что попкорн и орехи не слишком сытная пища. Волнения, пережитые за сегодняшний день, были ей совершенно внове, и теперь, когда все закончилось, она мечтала только лечь и уснуть. И путь от цирка до дома казался вдвое длиннее пути от дома к цирку, ибо туда шагала она в предвкушении радости, а возвращалась усталая, придавленная чувством огромной вины и ожиданием встречи с расстроенной ма. Ливень утих, сменившись унылой моросью, задул пронизывающий восточный ветер, путь по холмистой дороге, похоже, с каждым новым шагом ее усталых ног не сокращался, а, наоборот, увеличивался. И как итоговую черту подводила ее страданиям и мучительным сожалениям быстро шагавшая впереди фигура в синем фланелевом костюме, угрюмо молчавшая и даже ни разу не оглянувшаяся.

Ни в одной повозке, которая проезжала мимо, места для них не находилось. Зато мальчики и мужчины щедро, с веселым гоготом, отпускали шутки по поводу «нищей парочки». Промокшие и грязные, Бэб и Бен действительно походили на юных бродяжек, и не было с ними храброго Санчо, который мигом заставил бы глумящихся наглецов попридержать языки. Лишь в одном существе нашли они искреннее сочувствие. Огромный ньюфаундленд, бежавший за экипажем, остановился, приветливо завилял хвостом и немо явил им поддержку, с удивительным дружелюбием глянув на Бэб и ткнувшись влажным холодным носом Бену в ладонь. Мальчик, вздрогнув, ласково потрепал его по мохнатой голове, и глаза ему застлала завеса такого густого тумана, какой не бывает даже при сильном дожде. Поэтому он не видел, как пес, еще раз вильнув на прощанье хвостом, понесся дальше и исчез вдали.

Бэб под участливым взглядом незнакомого пса совсем раскисла, и горе о дорогом потерянном друге Санчо накрыло ее с такой силой, что она оказалась уже не в силах сдерживать слез. Тихие ее всхлипывания донеслись до Бена. Он глянул украдкой через плечо назад. Сердце его при виде объятой несчастьем подруги екнуло, и, пусть еще не готовый простить ее, он все же смягчился до такой степени, что тоном, каким извиняются за чрезмерно проявленную суровость, сказал сам себе:

– Девчонка, конечно, она непослушная, но, полагаю, достаточно сожалеет. Как дойдем до того дорожного указателя, заговорю с ней. Но помирюсь все равно не раньше, чем Санчо вернется.

На деле, однако, он оказался гораздо лучше, чем декларировал в этом кратком, обращенном к самому себе монологе. Стоило Бэб, ослепленной слезами, споткнуться о камень и ухнуть в заросшую крапивой канаву, как он моментально ее оттуда извлек и начал изо всех сил утешать, прибегая ко всем имевшимся у него на тот момент средствам. Только вот она уже никаким утешениям не поддавалась и продолжала уныло реветь, заламывая обожженные крапивой руки и обливаясь слезами, которые крупными каплями скатывались по ее щекам с той же скоростью, с какой по дороге бежали грязевые ручьи.

– Боже мой! Боже мой! Мне все от крапивы щипет. Я хочу ужинать. Ноги болят. Мне холодно, – причитала она, съежившись на траве до того несчастным мокрым кульком, что при виде ее растаял бы даже самый суровый родитель.

– О Бэб! Не плачь! Не плачь! Мне очень стыдно, что я так на тебя рассердился, и теперь, вот прямо сейчас, прощаю, – вскричал Бен, исполненный такой жалостью к ее отчаянию, что с истинной щедростью маленького мужчины поступился собственным горем.

– Можешь снова меня трясти, если хочешь. Я знаю, что была очень плохой. Ты же велел мне не оставлять Санчо. А я от него ушла, и он потерялся. О, мне так жаль, никогда больше так не сделаю. И не знаю теперь, как мне дальше жить.

– Ладно. Ты лучше вытри лицо, и пошли. Расскажем все твоей ма. Полагаю, она придумает, что нам делать. Да и не удивлюсь, если Санчо уже прежде нас вернулся домой, – чуть утешил Бен этой зыбкой надеждой не только ее, но и самого себя.

– Мне кажется, я не смогу идти дальше. Ужасно устала. Ноги не двигаются. А ботинки полны воды и какой-то гадости. Вот бы тот мальчик довез до дома меня на своей тачке. Как тебе кажется, это возможно? – Она с усилием поднялась на ноги, указывая на высокого паренька, который со скрипом выкатил из калитки вышеупомянутое транспортное средство.

– Привет, Джослин! – Бен узнал в пареньке одного из ребят с холмов, которые приходили в город субботними вечерами развлечься или по какому-нибудь делу.

– Привет, Браун, – откликнулся Джослин, столь удивленный видом промокшей парочки, что прекратил свое скрипящее продвижение.

– Куда идешь? – с истинно мужской краткостью спросил Бен.

– Эту тачку надо отвезти в один дом, чтоб ей пусто было.

– Куда? – последовал новый краткий вопрос.

– К Батчелорам, вот куда, – указал длинный мальчик на фермерский дом у подножия следующего холма.

– Нам тоже в ту сторону. Можем ее заодно прихватить, – тут же последовало предложение от Бена.

– Вам-то зачем? – осведомился мальчик, который считал подозрительными бескорыстные проявления добрососедства.

– Бэб устала, а потому не прочь бы прокатиться в ней. Да верну я тачку хозяевам, верну, – заверил Бен своего недоверчивого собеседника, немного стыдясь, что приходится клянчить, и в то же время спеша поскорее доставить Бэб домой.

– Ха! Да тебе слабо будет столько ее провезти. Она же тяжелая, как мешок муки, – с издевкой проговорил Джослин, которого явно начало забавлять такое намерение.

– Я куда крепче, чем большинство парней одного со мной роста. А если не веришь, то испытай меня, – подначил Бен.

– Идет, – откликнулся Джослин. – Погляжу, как ты справишься.

Бэб торопливо устроилась в предоставленном ей экипаже, Бен на приличной скорости покатил ее, а Джослин, радуясь, что избавлен от докучливого поручения, залез под крышу амбара и принялся наблюдать оттуда за их продвижением.

Пока путь их лежал под гору, все шло нормально. Колесо тачки бодро поскрипывало, Бэб благодарно улыбалась своему вознице, а тот, напрягая, как объяснял впоследствии, волю и мышцы, катил. Вскоре, однако, они достигли песчаного участка дороги, которая к тому же пошла на подъем, и груз стал казаться Бену с каждым следующим шагом все тяжелее и тяжелее.

– Мне, конечно, так очень здорово, но я действительно слишком тяжелая и сейчас вылезу, – сказала Бэб, когда лицо у Бена сделалось красным и он начал шумно пыхтеть.

– Сиди смирно. Джос сомневался, что я смогу. Теперь он за нами следит, – задыхаясь, проговорил сквозь крепко сжатые зубы стойкий возница и с низко опущенной головой довез почти на пределе своих физических возможностей Бэб и тачку до травянистой лужайки, на которую выходила боковая калитка двора Батчелоров.

– Как же! Не смог! На вон тебе! – победно выкрикнул он, и тут совсем рядом послышалось:

Ирландский акцент, с которым это прозвучало, не оставил никаких сомнений по поводу личности говорившего еще прежде, чем, сдвинув с глаз на затылок шляпу, Бен смог увидеть торчащую над живой изгородью физиономию Пэта. Еще одна капля в сегодняшнюю чашу горестей. Надо же, чтобы враг застиг его в столь унизительном положении! Впрочем, его настроение немедленно поднял пронзительно-одобрительный свист с соседнего холма. Спор с Джослином был выигран. Это настолько придало Бену сил, что он, несмотря на сбившееся дыхание и стертые до мозолей ладони, спокойно помог Бэб выбраться из тачки, а затем хладнокровно скомандовал:

– Иди домой и не обращай на него внимания.

– Резвые детки. Удрали, значица. С ума женщин свели. А я тут время транжирю попусту. За вами таскаюсь заместо дойки коров, что давно уж приспела, чтобы мне опосля нее время для отдыха чуток выдалось, – проворчал Пэт, подходя к экипажу и впряженному в него Герцогу Веллингтону, чей римский нос уже учуял и признал Бена.

– Это Билли про нас рассказал? – следуя к очень желанному для нее укрытию, поинтересовалась Бэб.

– А то. И сквайр повелел мне доставить вас до дома. Тихо и аккуратственно. Вы ж здесь по чистому случаю на меня напоролись. Прикурнуть на минутку встал. А ну, взбирайтесь по-быстрому! Не намерен я прохлаждаться зазря из-за этаких, коих хлыстом бы справней огреть, – изрек злобно и грубо Пэт, когда Бен, завезя в сарай Батчелоров тачку, вернулся.

– Вы бы, конечно, огрели, – ответил он Пэту. – И вообще, можете меня не ждать. Вернусь, когда буду готов.

И он с таким независимым видом обогнул фаэтон, будто ему предпочтительней было даже заночевать в придорожных кустах, чем подчиняться приказам своего недруга.

– Не хошь, как хошь. Бодренький больно, да? Токмо вскорости сам убедишься, что четыре ноги лучше двух.

И прежде чем Бэб успела попытаться призвать Бена к смирению ради удобной поездки, Пэт хлестнул Герцога и экипаж отъехал. Но девочка совершенно напрасно оплакивала участь несчастного Бена, который теперь вынужден добираться до дома пешком, а Пэт зря по тому же поводу зловредно хмыкал. Оба как-то забыли, что ловкостью Бен мог дать фору мартышке, вот он и повис себе преспокойно позади экипажа, устроившись на постромках, да еще строил своему противнику сквозь маленькое окошко в кожаном заднике презабавнейшие гримасы.

Возле ворот сторожки мальчик наконец спрыгнул и понесся впереди экипажа, и победительные вопли вынесли встревоженных ожидающих всей стаей из дома наружу. Пэт, лишенный при них возможности отомстить, погрозил мальчику кулаком и уехал, а путешественников ожидала столь радушная встреча, будто домой возвратилась пара идеальных детей.

Миссис Мосс пребывала в тревоге гораздо меньшей, чем предполагали Бэб с Беном. Сай доложил ей, куда именно отправилась ее старшая дочь, а позже она узнала от Билла, что Бэб и Бен в полном порядке. Поэтому с возвратившимися она поступила, как и должно хорошей матери: сперва переодела в сухое и накормила, а уж затем принялась ругать.

Впрочем, даже нотация оказалась не слишком суровой. Потому что, когда они начали покаянно излагать историю своих приключений, на их собственный взгляд не только волнительных, но и полных трагизма, реакция слушателей оказалась ошеломляющей. Они хохотали. И особенно разошлись, когда дело дошло до поездки Бэб в тачке. Та настояла, что расскажет о ней сама, и, к смущению Бена, не поскупилась на подробности, расписывая героизм своего возницы.

Торни орал от хохота. И даже чувствительная Бетти, забыв про слезы о пропавшем Санчо, звонко расхохоталась, когда сестра ее очень похоже изобразила, как Пэт поприветствовал их с Беном стишком из «Матушки Гусыни».

– Мы не должны больше смеяться, – сказала мисс Селия, когда буря смеха начала немного стихать. – Иначе эта озорная парочка вообразит, будто, сбежав, они совершили что-то очень умное. Но больше я к этому ничего не добавлю. Мне кажется, Бен и так уже достаточно наказан.

– Да уж, – пробормотал тот, и голос его дрогнул при взгляде на пустой коврик, где обычно устраивался, посверкивая глазами, милый кудрявый клубок.

Глава XV Поездка Бена

Скорбь всех домочадцев о пропаже милого, доброго и редкостно умного Санчо была велика. Мисс Селия составила объявление, а Торни пообещал награду за поиск и возвращение пса, после чего даже черствый, злобный Пэт оказался охвачен недюжинным интересом к каждой особи пуделиной породы, которая встречалась ему по пути на рынок и обратно. Увы, Санчо как в воду канул. Безутешный Бен снова принялся обвинять во всем Бэб, и когда на ее лице проявились признаки отравления свидиной кроваво-красной, сказал, что ей поделом. Да она и сама так считала, настоятельно прося не жалеть ее. Торни прописал прикладывать ей к лицу листья подорожника, за что взялась Бетти, неустанно для нее их срывая и смачивая затем как сливками, так и собственными слезами. Лечение это достаточно быстро принесло благотворные плоды, Бэб вернулась в ряды здоровых, а вот средства, способного исцелить Бена, ни у кого не отыскивалось.

– Я считаю, это нечестно, что у меня столько горя. Сперва потерял отца, потом Санчо… Если бы не Лита и мисс Селия, вероятно, я бы все это не вынес, – сказал он однажды, когда тоска на него навалилась с особенной силой.

– Не сдавайся так быстро, старина. Мы найдем его, если он жив, а если нет, постараюсь тебе найти другого, не хуже, – пообещал Торни, дружески хлопнув по плечу Бена, сидевшего в полном расстройстве возле грядки с бобами, которую только что разрыхлил.

– Любой другой не сможет быть даже наполовину таким хорошим! – возмутила его сама мысль, что хоть одна собака на свете способна сравниться с потерянным другом. – Пусть хороший. Нет, сэр. Новый пес меня не утешит. Если не найду Санчо, никогда больше в жизни собаку не заведу.

– Возьми тогда любое животное из тех, которые есть у меня. – Торни искренне хотелось хоть чем-то помочь ему. – Павлины, к примеру, тебе подойдут?

– Нет, спасибо. Они, конечно, очень красивые, но я ничего к ним не чувствую, – тяжело вздохнул Бен.

– Тогда бери кроликов, хоть всех сразу.

Необычайно щедрое предложение, учитывая, что количество кроликов на тот момент достигло уже двенадцати особей.

– Они не способны любить человека, – покачал головой Бен. – Все, что им надо, – это побольше еды да земли, чтобы в ней норы копать. Мне они уже до тошноты надоели.

И неудивительно. Ведь ему-то и приходилось их обихаживать, а любой мальчик, который хоть раз в жизни имел дело с кроликами, знает, сколько с ними хлопот.

– Мне они тоже стали в последнее время как-то не очень, – признался Торни. – Устроим, пожалуй, аукцион и всех продадим. А как тебе Джек? Он сможет тебя утешить? Если да, отдаю. Мне в нем особой нужды теперь нет. Окреп достаточно, чтобы собственными ногами докуда угодно дойти и на ком угодно поехать, – совсем уж расщедрился Торни.

– Джек не Санчо. Мы с ним не сможем все время быть вместе, и содержать его мне самому не по карману.

Бен понимал, что все предложения Торни идут от души, и был благодарен ему за это, но ни один из его посулов не утешал его ни в малейшей степени. Одна только Лита могла бы заполнить зияющую пустоту в сердце Бена, но прекрасная эта лошадка Торни не принадлежала.

– Да уж, в комнату ты с собой Джека точно не сможешь взять и, боюсь, мало чему из того, что мог Санчо, его можно научить. Жалко. Думал хоть как-то тебя порадовать, а не вышло, – расстроился Торни.

И столько звучало в его словах доброты, столько искреннего участия, что Бен с благодарностью, которая проняла его чуть не до слез, ощутил за множеством бесполезных для него предложений подарок и вправду бесценный – дружбу. Вскочив на ноги, он взялся за мотыгу, выплескивая в работе те чувства, для которых не находилось у него слов, и говоря то, что оказывалось ему под силу выразить, а Торни, слушая, куда больше смысла улавливал не в словах, а в интонациях его голоса:

– Ты добр ко мне… Это правда… Да ладно… Тебе-то что об этом тревожиться. Только вот, видишь ли… Ну, пережить мне это довольно трудно… Потому как одно за другим… чересчур быстро случилось…

Тут он осекся. На бобовый лист упала крупная капля, блестя под солнцем, как утренняя роса, и продолжала блестеть там, пока Бен, справившись с предательской пеленой в глазах, торопливо не стер ее.

– Клянусь Юпитером, я найду этого пса, если он еще ходит по земле! – пылко заверил Торни. – Не падай духом, дружище! Наш дорогой Санчо вернется!

И, выкрикнув бодрое свое пророчество, он спешно направился прочь, чтобы подумать в одиночестве над способами его воплощения.

Полчаса спустя глубокий мыслительный процесс, которому он предавался на зеленой лужайке, был прерван донесшимся со стороны аллеи звуком шарманки. Разведка взглядом, брошенным через стену наружу, полностью прояснила для Торни ситуацию: шарманка добротная, мужчина при ней вполне приличного вида, а мартышка, прибывшая с ним и шарманкой, весьма живая и симпатичная. Тут же решив, что такая компания вполне способна приободрить Бена как музыкой, так и воспоминаниями о цирковом прошлом, Торни пригласил шарманщика во двор.

Зашел тот через сторожку, где по пути к нему присоединились полные ликования Бэб и Бетти, потому что шарманки здесь были редкостью, а сестры их обожали. Мужчина, сияя ослепительно-белыми зубами и сверкая темными глазами, моментально начал играть, а мартышка, трогательно раскачиваясь в такт музыки, ловко хватала монетки, которые ей кидал Торни.

– Сейчас жарко, а вы выглядите усталым. Садитесь, и я угощу вас обедом, – предложил юный хозяин, указывая на установленную недавно возле ворот скамейку.

Шарманщика уговаривать не пришлось. Он с благодарностями принял приглашение, а Бен попросил, чтобы мартышку тоже устроили со всеми удобствами, и так как ему все об этих животных было известно, ее тут же по его совету избавили от шляпки и костюмчика, покормили хлебом с молоком, после чего она с удовольствием легла поспать в тенечке на прохладной траве. Звали ее Жако, походила она на маленького старичка в меховой шубке, и дети не уставали за ней наблюдать.

Мисс Селия тоже вышла на улицу и принялась беседовать по-итальянски с шарманщиком Джакомо, проливая бальзам на его ностальгирующее южноитальянское сердце. Он ведь родился в Неаполе, а мисс Селия там бывала не раз и его восхищение этим прекрасным городом полностью разделяла. И добрый этот человек от полноты чувств все играл и играл для детей, которые танцевали под его музыку до тех пор, пока не ощутили, что больше не могут. Джакомо, однако, по-прежнему уходить не спешил. Похоже, ему совсем не хотелось после такого радушного приема вновь пускаться в пыльный и одинокий путь.

– А я с удовольствием побродил бы с вами недельку. Будь у меня по-прежнему Санчо, мы бы с ним выступали, и он легко бы нам заработал на жизнь, – сказал Бен, уговаривая обезьянку надеть костюмчик, который ей почему-то страшно не нравился.

– Ты со мной иди, да? – закивал и заулыбался ему итальянец. По разговору детей, да и по поведению Бена он весьма быстро понял, что этот мальчик не принадлежит к их семье, и очень обрадовался, что, возможно, нашел себе славного компаньона.

– Будь у меня по-прежнему мой пес, – повторил Бен, – мне бы, наверное, захотелось. – И он с грустью поведал Джакомо историю, которая с той поры, как произошла, ни на минуту не выходила у него из головы.

– Видеть такой же отличный собак, как он. Далеко. В Нью-Йорк, – выслушав, начал Джакомо. – Он делал тот фокус с буквами и танцевать. И ходить головой. И другое смешное.

– И чей же он был? – мигом насторожился Торни, узнав во многом из перечисленного шарманщиком достоинства и таланты Санчо.

– Человек я не знать. Сердитый. Битье применял, когда плохо с буквами делать.

– А он из букв свое имя складывал? – чуть не захлебывался словами Бен.

– Нет. По причине этой его человек и бить. Кличка была у него Дженерале. А он буквы складывать «Санчо». И плакать, когда его бить. Ха! Настоящий свой имя. Не Дженерале.

И шарманщик, взмахнув руками, показал свои белые зубы, пребывая почти в таком же волнении, как и мальчики.

– Это Санчо! Давайте прямо сейчас поедем и заберем его! – завопил немедленно воспламенившийся Бен.

– Это сто миль отсюда. И у нас нет никаких зацепок, кроме слов синьора Джакомо. Надо все же немного повременить, Бен, пока мы как следует все не выясним, – сказала мисс Селия, готовая не меньше мальчиков к поискам Санчо, но не столь, как они, уверенная, что поездка в Нью-Йорк принесет ожидаемые результаты. – Это был большой белый пудель с огромной кисточкой на хвосте? – обратилась она за подробностями к шарманщику.

– Но, синьорина миа. Черный. Без кисточка хвост. Пикколо мольто хвост, – смешивая два языка, откликнулся итальянец и повилял смуглым пальцем, из чего всем сделалось ясно, насколько «пикколо мольто», то есть очень коротеньким, был хвост у пуделя, о котором он говорит.

– Видите, как мы ошиблись, – посмотрела на детей мисс Селия. – Собак часто называют Санчо. Особенно испанских пуделей. Полагаю, это в честь Санчо Пансы – оруженосца Дон-Кихота. Жаль, конечно, но речь идет не о нашей собаке.

Лица мальчиков приняли было унылое выражение, однако Бена, для которого в мире мог существовать лишь один пудель Санчо, почти моментально осенила новая догадка, никому из других присутствующих в голову не пришедшая.

– Нет, он может быть моим Санчо. Их красят для выступлений. Мы иногда тоже красили лошадей. А Санчо, я ведь вам уже говорил, пес очень ценный. Вот вор и перекрасил его, чтобы мы не узнали и не отобрали. Иначе какой ему прок было красть.

– Но у той черной собаки хвоста-то такого нет, – начал было Торни, который и сомневался уже, и в то же время хотел бы поверить в правоту Бена.

Того вдруг передернуло, как от физической боли, и он мрачным голосом произнес:

– Они могли ему хвост отрезать.

– О нет! Нет! Не могли! Не верю, что кто-нибудь может быть таким злым! – ужаснулись нестройным дуэтом Бэб с Бетти, которым даже предположение о подобной жестокости представлялось немыслимым.

– Иные и не на такое способны, если задумали пользоваться собакой, чтобы на жизнь себе зарабатывать, – с мрачной многозначительностью отозвался Бен, который сам только что изъявлял желание зарабатывать с помощью Санчо себе на жизнь, путешествуя вместе с шарманщиком.

– Он не твой собак? Я не он найти? Сожалеть, – сочувственно поцокал языком Джакомо и начал прощаться: – Аддио^[14], синьорина. Грация^[15], синьор. Бонджиорно!^[16] Бонджиорно!

Послав всей компании воздушные поцелуи, он взвалил на одно плечо шарманку, а на другое усадил мартышку, а мисс Селия на прощание вручила ему листок с адресом, попросив немедленно сообщить, если он во время своих скитаний где-нибудь встретит Санчо. Ведь пути странствующих артистов часто пересекаются. Бен и Торни, не ограничившись этим, проводили шарманщика до угла школы в надежде выяснить еще какие-нибудь подробности о черном пуделе, но ничего нового не узнали.

Сдаваться оба мальчика тем не менее так быстро не собирались, и тем же вечером Торни отослал письмо своему кузену в Нью-Йорк, тщательно изложив все подробности дела и умоляя этого мальчика, чуть постарше себя, разыскать негодяя, позаботиться о судьбе пса и, если будет нужда, привлечь полицию. На ответ возлагались большие надежды, однако принес он сплошное разочарование. Просьбу кузен Хорас выполнил с ответственностью взрослого обстоятельного мужчины, но вынужден был констатировать лишь неудачу. Владелец черного пуделя показался ему и впрямь субъектом достаточно подозрительным, однако история, им рассказанная, выглядела, на взгляд кузена, вполне правдоподобно. Тот вроде бы приобрел черного пуделя у какого-то незнакомца и успешно с ним выступал, пока его не украли, что очень ему огорчительно, так как пес отличался редким умом.

«Вот и все, что мне удалось вытянуть из этого неприятного типа, – писал в заключение Хорас. – О прошлом пса ему вообще ничего не известно. Далее я попросил знакомого выгульщика собак обратить внимание, не попадется ли ему какая-нибудь похожая на вашу собака в городе, но он мне ответил, что, скорее всего, ее просто уже нет в живых, подобно многим другим, которых постигла такая же участь. Словом, ничем, к сожалению, вас обрадовать не могу».

– Молодец Хорас! – восхитило прочитанное послание Торни. – Всегда знал про него: уж если за что возьмется, исполнит фундаментально.

– Может, других собак схожая участь и впрямь постигла, но только не моего Санчо. Спорю на что угодно: если это был он, то сбежал и вернется домой. Сам увидишь! – выкрикнул Бен, не желая верить в печальный исход, к которому их подготовил фундаментальный Хорас.

– Через сто миль? Да он не сможет тебя отыскать из такой дали, каким бы ни был умным! – воскликнул Торни, и Бен уже было совсем приуныл, когда мисс Селия возразила брату:

– А вот и сможет. У моего отца был друг. Однажды он уехал в Милан, а его маленькая собачка осталась в Париже. Представьте его изумление, когда она отыскала его в Италии. Правда, путь для нее, бедняжки, оказался чересчур длинным. На другой день она умерла от усталости. Случай, конечно, невероятный, но факт. И я нисколько не сомневаюсь: уж Санчо-то, если он жив, сообразит, как до нас добраться. Так что давайте-ка не впадать в уныние. Запасаемся надеждой и верой и ждем.

– Так и сделаем, – согласились мальчики.

И в ожидании они каждый вечер оставляли в любимом месте Санчо свежую косточку, чтобы, когда он возвратится из долгого странствия среди ночи, ему было чем утолить голод. Подстилку его вновь и вновь взбивали, чтобы она была достаточно мягкой для усталого тела. Но проходили недели. Санчо не появлялся. А затем произошло такое, что Бену да и всем остальным временно сделалось не до Санчо.

Мисс Селия, по обыкновению, отправилась на верховую прогулку, Бен, устроившись на крыльце, читал, когда во двор вдруг влетела Лита. Поводья болтались и били ее по ногам, седло съехало на сторону, бок был покрыт черной грязью. Бен тут же понял, что она упала. Сердце у него екнуло. Отшвырнув книжку, он кинулся к лошади. Бока у нее раздувались, ноздри топорщились, шерсть была мокрой. Все свидетельствовало о том, что она долго и очень быстро бежала.

«Она не пострадала и не испугана», – понял Бен, когда милое животное потерлось носом о его плечо, роя копытом землю и пожевывая мундштук в явном стремлении сообщить ему о чем-то важном и не терпящем отлагательства.

– Лита, где мисс Селия?

Бен внимательно поглядел в ее умные, встревоженные глаза. Лита в ответ, вскинув голову, заржала, словно зовя хозяйку, и, не успей Бен удержать ее за поводья, наверняка убежала бы.

– Ладно, – сказал он. – Мы найдем ее.

Стянув со спины Литы поврежденное седло, а со своих ног ботинки, мальчик нахлобучил поплотнее на голову шляпу, взлетел на Литу и, едва колени его коснулись ее спины, ощутил полную власть над ней. Она обернулась, взглядом показывая, что с его действиями совершенно согласна.

– Миссис Мосс! – прокричал Бен. – Что-то произошло с мисс Селией. Еду искать ее. Торни спит пока. Расскажите ему как-нибудь поаккуратнее.

И миссис Мосс лишь успела, заломив руки, выкрикнуть: «Езжай к сквайру!» – когда он, отпустив поводья, понесся прочь.

Лита мчалась вперед тем же путем, что бежала к дому за помощью. Это Бен определил по видневшимся на дороге ее неровным следам. Они одолели милю или чуть больше, а потом остановились возле ворот из горизонтальных жердей, в тот момент открытых для тех, кто возил сено с широкого поля. Свернув в ворота, Лита побежала полугалопом по свежескошенной траве в сторону ручья. Через него-то она определенно и перепрыгнула по дороге к дому. На противоположном берегу, там, куда скот обычно водили на водопой, виднелись отчетливые признаки ее падения.

– Сглупила ты прыгать там, – мягко упрекнул ее за оплошность Бен. – Но где же мисс Селия? – Вопрос был им задан совершенно так же, как человеку; Бен обычно обращался к животным подобным образом, и они понимали его гораздо лучше, чем могут себе представить те, кому их мир и повадки чужды.

Лита, похоже, несколько озадачилась и в замешательстве опустила голову, показывая, что оставила хозяйку именно здесь, на земле, и не понимает, куда теперь она подевалась.

– Мисс Селия! Мисс Селия! Где вы? – позвал Бен.

Ответа не последовало. Тогда он медленно двинулся вдоль ручья, с тревогой озираясь по сторонам.

«Может, она не слишком и пострадала и попросилась подождать нас вот в том доме?» – предположил он, решив все же в последний раз внимательно оглядеться, хотя на широком, залитом солнцем и совершенно открытом поле укрыться было можно разве что за одиноким камнем на другом берегу ручейка. Присмотревшись к нему, он уловил взглядом что-то темное. Будто ветер поднял из-за камня часть юбки или человек машет едва заметно рукой. Лита немедленно устремилась туда, и минуту спустя Бен увидел мисс Селию. Она неподвижно лежала в тени, и лицо ее было так бледно, что мальчик сперва усомнился, жива ли она. Он спрыгнул с лошади, склонился над девушкой, коснулся ее, начал с ней говорить. Никакой реакции. Сорвав с головы шляпу, Бен зачерпнул ею воды из ручья и щедро плеснул на лицо мисс Селии, как делали в цирке, если кто-нибудь из артистов, выступив согласно принципу «умри, но сделай», терял после прекрасно отработанного номера сознание.

Веки мисс Селии поднялись. Синие глаза посмотрели на низко склоненное над ней лицо, и, дотронувшись до него, она едва слышно прошептала:

– Милый, хороший мой Бен, я знала: вы с Литой найдете меня. Потому к тебе ее и отправила. Не знаю уж точно, что там со мной, но сама идти не могла, так мне больно.

– Я побегу сейчас вон в тот дом за помощью, – быстро проговорил Бен, радуясь, что она пришла в чувство, и одновременно страшась, не потеряла ли от падения способность двигаться. Чего-чего, а скверных падений, после которых люди делались инвалидами, ему пришлось повидать достаточно.

– У меня, по-моему, синяки по всему телу и рука, боюсь, сломана. Лита изо всех старалась, чтобы я пострадала как можно меньше, когда у нее заскользили ноги, но мы упали. Потом я сумела добраться до этого камня, в тень, и тут уж сознание потеряла. Позови кого-нибудь и доставь меня домой.

Глаза ее снова закрылись, лицо побледнело сильнее прежнего. Бен стремглав кинулся к ближнему дому, где старая миссис Пейн мирно вязала у задней двери, и появившийся неожиданно мальчик влетел в нее, по ее собственным сказанным позже словам, «ровно удар грома с молнией».

– Здеся ни одного мужчины нигде сейчас не имеется. Все они тама, на большом поле. Сено заготовляют, – последовал ее ответ на его пыхтящее требование как можно скорей оказать помощь мисс Селии.

Бен повернулся, собираясь снова запрыгнуть на лошадь, с которой спрыгнул еще на ходу, но старая леди вцепилась ему в пиджак и обстреляла шрапнелью вопросов, по полудюжине с каждым залпом.

– А ты из каковских? Чего там сломато-то у ней? Как она брякнулась? Чего же сразу сюды не пришла? На солнце спеклась?

Бен отвечал ей с той быстротой, с какой ему удавалось выплевывать из себя слова, пытаясь одновременно освободиться, но старая леди с той же настойчивостью продолжала цепко его держать, объясняя, куда ему нужно идти, одновременно выражая сочувствие и весьма нечленораздельно, однако с большой теплотой проявляя гостеприимство.

– Бедняжка, змея мне в бок! Тащи ее прямо сюды. Лидди, доставай камфору! А ты, Мелисси, постель обустрой, чтобы ее туды уложить! С падениями всегда туман. Не удивлюсь, коль спину сломала. Отец-то тамося, на низу. Он с Биджей ей и займется, вотося ты в направлении ихнем и поезжай, а я покамест в рожок дуну, чтоб их упредить. Скажи: мы рады ее будем видеть. И нам совсем не трудственно.

Она еще что-то говорила, но Бен уже не слушал. Улучив момент, когда миссис Пейн повернулась взять жестяной рожок, он вскочил на Литу и унесся прочь.

Трубно-протяжные звуки рожка подействовали на нее точно так же, как действует на боевую лошадь призыв горниста к атаке во время военных действий, и Лита ринулась галопом вперед. «Отец с Биджей», наоборот, застыли, облокотились на ручки своих граблей и принялись наблюдать за взъерошенным всадником, который к ним приближался со скоростью смерча.

– Видать, у деда новый удар. Я наказывал им подудеть, коль случится, – спокойно произнес фермер.

– Али гдей-то пожар. Не удивлюсь, коли так, – столь же спокойным голосом сделал свой вывод наемный работник, вяло обозревая горизонт в поисках дыма.

И парочка в синих комбинезонах и красных рубашках, не утруждая себя ни единым шагом навстречу Бену, продолжала наблюдать за его стремительным приближением до тех самых пор, пока он, подъехав вплотную к ним, не рассказал, что случилось.

– Дело дрянь, – послышались наконец легкие нотки встревоженности в голосе фермера.

– Гиблое место этот ручей, – подтвердил Биджа, после чего оба труженика полей все же сдвинулись с места и посвятили себя оказанию помощи. Фермер направился к мисс Селии, а помощник, пригнав повозку, обустроил в ней мягкое ложе из сена.

– Теперь мои женщины займутся леди. Ей лучше не двигаться, покамест не прояснится, в чем дело, – сказал фермер, после того как четыре руки с аккуратностью, на какую только были способны, перенесли девушку на повозку. – А ты, парень, теперича дуй за доктором. Погоди. Пояснение тебе дам, – задержал он Бена, севшего снова на Литу. – Надо тебе в Берривилль. Доктор Миллс там большой мастер по сломатым костям, а старый доктор Бэбкок – нет. Отселе тебе до Миллсова дома мили три. И поспеть нужно, пока ожидание слишком долгое вред ей не нанесет.

– Не загони Литу, – тихо напутствовала мальчика из уже тронувшейся повозки мисс Селия, но он не расслышал, потому что понесся к цели в таком бешеном темпе, словно скорость его передвижения была вопросом жизни и смерти.

– Этот мальчишка шею себе сломает, – сообщил мисс Селии фермер Пейн, спокойно понаблюдав, как Бен, самым что ни на есть самоуничтожительным образом перемахнув верхом через стену, пулей пустился вдоль по дороге.

– Не волнуйтесь за Бена. Он может ездить как угодно на любом животном, которое хоть в малейшей степени для этого предназначено, а Лита прекрасно берет препятствия, – ответила мисс Селия, со стоном падая обратно на сено, над которым приподнялась на миг посмотреть, как уносится ее верный юный оруженосец.

– Надеюсь. Прямо жокей настоящий этот ваш парнишка. Прежде мне токмо что разве на бегах доводилось такое видеть.

И фермер Пейн пошел дальше рядом с повозкой, провожая взглядом две стремительно уменьшающиеся фигурки, а они с грохотом пронеслись по мосту, взлетели на косогор и скрылись из виду, оставив после себя густое облако пыли.

Теперь, когда хозяйка его была в безопасности, Бен мог сполна насладиться бешеной скачкой, да и гнедой кобылке прекрасных кровей это доставляло явное удовольствие. Трехмильное расстояние они покрыли в рекордно короткий срок, проносясь вихрем мимо встреченных по пути повозок, загородных линеек и пешеходов, уделом которых было только дивиться лихой этой парочке. Женщины, шившие возле французских окон, бросив работу, выскакивали на улицу, предполагая одно из двух: либо лошадь понесла всадника, либо кого-то похитили. Дети, игравшие у дороги, едва заслыша предупреждающий вопль Бена: «Посторонись!» – рассыпались в стороны, словно цыплята при виде коршуна, коляски с детьми с его приближением спешно увозились во дворы домов. Когда же отчаянный ездок с босыми ногами понесся по городу, люди стали выскакивать из входных дверей с одним и тем же вопросом: «Кого убили?»

Но грузная леди, сидевшая на террасе докторского дома, совершенно невозмутимо восприняла его появление. Она даже в качалке раскачиваться не перестала, сообщив ему:

– Мистер Миллс только что вон туда уехал. У младенца миссис Флинн припадок.

Потому что она была женой доктора, и люди, к ним прибывающие за помощью в любое время дня или ночи, в любой стадии тревоги и на любой скорости, давно стали восприниматься ею как событие вполне заурядное.

Бен немедленно припустил в указанном женщиной направлении, мечтая преодолеть на своем пути множество стремнин и пропастей, чем бы продемонстрировал как преданность любимой хозяйке, так и собственное искусство наездника. Однако ни одного из серьезных препятствий ему не попалось, и вскорости он увидел доктора, который поил утомленную свою лошадь из того самого желоба, где утолял жажду Санчо, когда Бэб добралась с ним до цирка. Выслушав Бена, мистер Миллс пообещал прибыть тотчас же после того, как поможет малышу Флинну, состояние внутренних органов которого несколько разбалансировалось куском мыла и несколькими пуговицами, ибо именно ими милый крошка тайком пообедал, пока его мама занята была стиркой.

Бен, в который уже раз за жизнь возблагодарив звезды за то, что ему дано так хорошо управляться с лошадьми и все о них знать, задержался на достаточно продолжительное время у водопоя, протер Лите рот пучком травы, затем позволил ей увлажнить пересохшую от пыли глотку толикой воды и лишь после этого медленно направился по ветреным холмам обратно, раздавая доброму животному щедрые похвалы за скорость и сообразительность. Лита внимательно его слушала, выгибала блестящую шею, время от времени кивала словно в подтверждение, что прекрасно его понимает, и продвигалась вперед с изяществом и достоинством хорошенькой женщины, довольной полученными комплиментами и в то же время вполне сознающей, что они ею заслужены, так как она на самом деле великолепна.

Мисс Селия была удобно устроена женой фермера и его дочерьми в постели. Доктор, приехав и осмотрев ее, не нашел никаких серьезных повреждений, кроме сломанной руки, которую зафиксировал, что она перенесла очень стойко.

– Ну а синяки, как известно, проходят быстро, – сказал на прощание мистер Миллс.

После этого Бена отправили домой успокоить Торни добрыми новостями и обратиться с просьбой к сквайру, чтобы он одолжил на следующий день свой большой экипаж, на котором мисс Селия сможет вернуться к себе.

Миссис Мосс проявила достаточно мудрости, решив не поднимать тревогу, пока не дождется каких-то определенных известий, и так как Бэб с Бетти отправились за ягодами, в доме стояла полная тишина, что позволило Торни в безмятежном неведении поспать даже дольше обычного. Пробудившись, он еще на какое-то время увлекся чтением интересной книжки и лишь потом начал несколько удивляться, куда все пропали, поискал хоть кого-нибудь, не нашел, вышел лениво из дома и наконец обнаружил Бена и Литу. Они спали бок о бок на свежем сене денника, устроенного в каретном сарае. Рядом с ними стояли ведра, валялись губки и скребницы. Торни понял: миледи Лита, перед тем как лечь почивать, была тщательно вымыта и растерта своим верным грумом.

– Из всех странных парней ты самый странный! Надо же провести такой жаркий день, хлопоча вокруг Литы! – воскликнул сильно позабавленный Торни.

– Знал бы ты, каково нам пришлось, не удивлялся бы, что я возле нее хлопочу. И на отдых мы с ней имеем полное право, – ответил исполненный бодрости Бен, сияя как начищенная пуговица и жаждая как можно скорее поведать свою захватывающую историю. Он ведь по приезде едва сдержал себя, чтобы немедленно не ворваться в комнату к спящему Торни.

Рассказал он все очень быстро и был очень доволен произведенным эффектом. Лицо его слушателя по мере развития сюжета менялось. Потрясенное, несколько успокоившееся и, наконец, восхищенное. Чувства чередовались с такой стремительностью, что Торни в изнеможении опустился на ларь для овса и, только переведя дух, смог воскликнуть, колотя каблуками по его деревянной стенке:

– Бен Браун! Я никогда не забуду того, что ты сделал сегодня для Селии. И не скажу отныне ни разу «кривые ноги», пока жив!

– Ух ты! А я, пока мы с ней мчались, чувствовал, будто у меня целых шесть ног. Неплохая пробежечка у нас вышла, правда, красавица?

Бен, рассмеявшись, положил голову Литы себе на колени, а она ответила ему шумным выдохом, от которого его чуть не сдуло.

– Ты как тот малый, который принес добрую весть из Гента в Ахен, – взирал с восхищением на лежащую парочку Торни.

– Какой еще такой малый? – поинтересовался Бен, полагая, что Торни имеет в виду генерала Шеридана, снискавшего славу стремительными перемещениями войск во время Гражданской войны.

– Разве не знаешь это стихотворение? Я читал его в школе. Давай сейчас и тебе прочту. Сам поймешь, до чего оно потрясающее.

Радуясь, что нашел выход чувствам, которые переполняли его, Торни встал на ларь и с таким чувством продекламировал волнующую балладу Роберта Браунинга, что Лита выслушала ее, навострив уши, а Бен крикнул пронзительное «ура», едва отзвучала последняя строфа:

Глава XVI Детектив Торнтон

Несколько дней спустя мисс Селия уже ходила. Рука у нее еще была на перевязи, лицо сохраняло бледность, да и двигалась она с осторожностью, однако выздоровление шло куда более быстрыми темпами, чем кто-либо из домашних мог ожидать, и все сходились во мнении, что мистер Пейн не напрасно назвал доктора Миллса «мастером большим по сломатым костям». Две преданные служанки деятельно опекали свою пострадавшую госпожу. Два юных пажа пребывали в полной готовности исполнять каждое ее приказание. Дружественные соседи снабжали ее разными вкусностями в таком количестве, что четыре юные персоны оказывались постоянно заняты их поглощением.

После обеда на улицу для мисс Селии выставлялся бамбуковый шезлонг. Тучная служанка Ранда, исполнявшая обязанности старшей медсестры, бережно устраивала в нем свою прелестную пациентку, небольшая свита, следовавшая за ними, несла шали, подушки, скамеечку для ног и книги. Какое-то время продолжалась гудящая суета, очень похожая на кружение пчел вокруг своей королевы, пока наконец все не укладывались подле шезлонга мисс Селии кто на чем, и Бен с Торни начинали по очереди читать вслух какую-нибудь интересную книгу, а маленькие служанки шили.

Чтение часто прерывалось разговорами. Об этом была достигнута договоренность: если кому-то хоть что-нибудь непонятно, нужно об этом спросить. Отвечали на такие вопросы все, кто мог, порой обнаруживая совершенно неожиданную осведомленность; когда же чтение подходило к концу, мисс Селия задавала по его поводу вопросы или объясняла то, что казалось ей важным. Таким образом все получали и удовольствие, и пользу. Росла также гора аккуратно подшитых полотенец, за которые Бэб и Бетти платили как настоящим швеям. Словом, тихие эти послеобеденные часы с мисс Селией вносили приятное разнообразие в каникулы, которые для нашей маленькой компании перестали состоять из одних лишь игр, пикников, «визитов» и походов за ягодами.

Торни уже совсем окреп, и энергия теперь в нем просто кипела, а кроме того, ему после происшествия с сестрой довелось испытать совершенно новое чувство. Он временно стал главой семьи и очень гордился таким своим положением. Бен же, наоборот, все сильней унывал и чах. Так сказалась на нем потеря Санчо. И тоска по нему снедала его столь сильно, что ему едва удавалось скрывать ее. Говорил он об этом мало, но и тех редких фраз, которые порой у него вырывались, было достаточно, чтобы понять, как ему тяжело. К тому же из-за происшествия с мисс Селией прекратились дальние прогулки в фаэтоне и поездки в город, которые могли бы его хоть на время отвлечь от тоски по любимому псу. И он лелеял боль свою в одиночестве, почти лишенный даже общества Торни, который старался бóльшую часть времени проводить с сестрой, доказывая, что помнит ту доброту и заботу, которую она проявляла к нему во время его болезни. И девочки тоже были заняты своими делами.

Первой заметила, что с Беном неладно, мисс Селия, так как ничем не была занята и ей оставалось лишь наблюдать, как остальные работают или играют. Во время чтений мальчик был достаточно весел. Они увлекали его, и он временно забывал про свою беду. Но стоило тихому часу завершиться, как он мрачнел и удалялся, если ему что-нибудь не поручали сделать, к себе в комнату или к Лите – тихий, погруженный в себя и решительно не похожий на искрящееся весельем создание, каким все здесь его знали прежде.

– Торни, что с Беном? – спросила у брата мисс Селия, когда однажды они оказались с глазу на глаз в зеленой гостиной, как теперь называли дорожку перед входом в Старый Дом.

– Тоскует по Санчо, я полагаю. Мне, знаешь, уже становится жаль, что этот пес вообще родился на свет. Потеря его испортила Бена. Веселья теперь в нем ни капли. И ободрить его ничем не возможно. Что ему ни предложу, от всего отказывается.

Он говорил раздраженно, склонясь с насупленными бровями над засушенными под прессом цветами, которые наклеивал в свой гербарий.

– А нет у тебя ощущения, что он так странно себя ведет не только из-за своего горя? Как будто у него появилась какая-то нехорошая тайна, которую ему хочется ото всех скрыть? Ты не спрашивал его, в чем дело? – проговорила мисс Селия так, что можно было подумать – сама она чем-то встревожена, но не спешит пока с кем-либо поделиться этим.

– Еще как спрашивал, но он только раздражался в ответ. Может, по своему старому цирку затосковал? Тогда понятно. Здесь жизнь не такая бурная. Разве он виноват, что привык к другой?

– Надеюсь, дело не в этом. Неужели тебе действительно кажется, что он задумал, не предупредив нас, тихонечко ускользнуть к прежней жизни?

– Нет, – откликнулся Торни. – Мне такое совсем не кажется. Бен не способен на подлость, за это мне и нравится.

– И ты ни разу не замечал, что он скрытничает или врет? – понизила голос сестра.

– Нет. Он прямой и честный. Иногда даже до грубости. Но и это у него не нарочно выходит. Старается быть джентльменом, хотя раньше жил в совершенно другом окружении. Не страшно. Дай мне время, и я его приведу в порядок.

– Ох, Торни, по-моему, у нас здесь живут не два павлина, а целых три. И ты, конечно, из них самый яркий. – Селию рассмешило напыщенно-снисходительное рассуждение брата о манерах Бена.

– И два осла, из которых Бен самый упрямый, – нашелся с ответом брат. – Только пока он был всем доволен и вполне счастлив, мы этого не замечали. – И Торни энергичным хлопком пришлепнул к гербарию очередной высушенный образец, словно тумак этот предназначался Бену.

– Пододвинься поближе, и я расскажу тебе, чем обеспокоена. При обычных обстоятельствах я бы никому не доверилась, но, боюсь, мне в моем нынешнем состоянии до правды не докопаться, а с тобой вместе, возможно, смогу.

Крайне заинтересованный, Торни немедленно пересел на скамеечку у ее ног, и она прошептала ему на ухо:

– У меня из ящичка в секретере исчезло немного денег. Ох, как мне не хочется, чтобы это был Бен.

– Но ящик же у тебя всегда заперт. Комната тоже. И ключи ты держишь всегда при себе.

– Да, – подтвердила мисс Селия. – Они у меня по-прежнему на месте. Тем не менее деньги пропали.

– Но почему ты подозреваешь именно Бена, а не, к примеру, Ранду, Кетти или меня?

– Потому что вам троим доверяю как самой себе, и уж тебе-то, мой дорогой, вовсе не было никакой нужды их тайно брать. Все, что у меня есть, и так твое.

– А все мое, разумеется, твое, – кивнул Торни. – Но, Селия, каким образом он бы смог это сделать? Ему пришлось бы целых два замка вскрывать, а он не умеет. Я знаю. Мы однажды с ним попытались, когда я ключ от ящика стола потерял, и в итоге просто замок сломали.

– Я тоже не думала, что это возможно, пока вы сегодня… Вы в мяч играли, он взлетел у вас вверх над окном, а Бен по крыльцу за ним вскарабкался. Помнишь, ты говорил тогда, что, влети мяч в окно под коньком крыши, Бену не удалось бы так здорово за ним слазить, а он возразил, что запросто и нет ни одной водосточной трубы, по которой он бы не смог забраться, и ни одного места на крыше, которое бы он не облазил.

– Точно. Но возле окна твоей гардеробной ведь нет водосточной трубы.

– Зато есть дерево, и Бен, с его ловкостью, мог с него перепрыгнуть в окно. Пойми, Торни, мне неприятно думать такое о нем, но деньги пропадали уже дважды, и я должна пресечь это хотя бы ради него самого. Если он собрался сбежать, деньги, конечно, ему понадобятся. И возможно, он посчитал взятое своим. Я ведь по его просьбе кладу в банк то, что он зарабатывает. Но ко мне обращаться за ними ему, вполне допускаю, не захотелось. Я ведь тогда обязательно бы спросила, зачем ему. Ох, Торни, я так встревожена и совершенно не знаю, что делать.

Торни обнял ее, как бы оберегая от всех забот.

– Брось себя изводить, дорогая Селия. Я призову к порядку этого маленького неблагодарного проходимца.

– Нет, Торни, так нельзя. Ведь если я не права, боюсь, ты его оскорбишь в лучших чувствах. И что мы потом будем делать?

– Да плевал я на его чувства. Просто скажу ему тихо и спокойненько: «Отдавай-ка, Бен, деньги, которые взял у моей сестры, и мы тебя без скандала отпустим».

– Даже не вздумай, Торни. Он тут же вспыхнет и уйдет, прежде чем мы сможем выяснить, действительно ли он виновен. Если бы я только знала, как с этим справиться!

– Дай-ка подумать. – Торни оперся затылком о подлокотник шезлонга, сосредоточенно уставившись на рукоятку дверного молотка в форме львиной головы, будто вот-вот ожидал от него ответа.

– Да, Селия, я полагаю, деньги спер все-таки именно Бен, – вдруг очень уверенно заявил брат. – Понимаешь, когда я сегодня утром зашел к нему в комнату выяснить, почему он не почистил мои ботинки, он быстро задвинул один из ящиков своего бюро, да так испугался и покраснел. Мне показалось, это из-за того, что я слишком резко к нему ворвался без стука. Но теперь понимаю: там у него деньги и лежали.

– Сомневаюсь, что он положил украденное в свое бюро, при его-то уме.

– Да, может, он там и держать его не собирался. Просто разглядывал, как раз когда я возник. Кстати, с тех пор он со мной почти не разговаривает. А когда я спросил, отчего у него такой вид пришибленный, даже не удосужился объяснить. И во время последнего чтения вообще не слушал. Помнишь, ты еще спросила, что он думает по поводу книги, а он покраснел и пробормотал что-то про Санчо. В общем, Селия, прямо тебе скажу: выглядит все это очень плохо. Очень, очень плохо, – качая многозначительно головой, подчеркнул Торни.

– Да, именно так вроде бы и выходит, – вынуждена была признать сестра. – Но вдруг мы все-таки ошибаемся. Давай подождем немного. Дадим шанс бедняге себя оправдать, прежде чем спросим напрямую. Предпочту потерять деньги, чем ошибиться.

– А сколько пропало?

– Одиннадцать долларов. Сначала исчез один. Я даже подумала, что просто обсчиталась, когда брала деньги на расходы, но, когда следом пропали еще десять, это уж невозможно было оставить без внимания.

– Слушай, сестра, поручи это дело мне и позволь мне над ним как следует поработать. Бену я ничего не скажу, пока ты не позволишь, но стану за ним наблюдать. И так как я теперь в курсе, то не оплошаю.

Идея эта очень его увлекла, и Торни собирался себя проявить выдающимся детективом.

– Ну и с чего ты начнешь? – поинтересовалась мисс Селия.

– Пока еще точно не знаю. Ты, главное, дай мне ключи и оставь в ящике пару купюр. Может, тогда мне удастся как-нибудь его спровоцировать.

Ключи были переданы Торни, и он повел пристальное наблюдение за старой гардеробной с маленьким секретером. Бен то ли что-то почувствовал, то ли тоска несколько отпустила его, но сделался он почти таким же, как прежде, и мисс Селия, чувствуя себя несколько виноватой из-за возникших по отношению к нему подозрений, старалась быть с ним как можно терпеливее. А Торни тем временем развел суетливую до комизма таинственность. Подчеркнутое его равнодушие к передвижениям Бена бросалось в глаза, и очень легко было понять, что на самом деле он пристально отслеживает каждый его шаг. Ловушки, которые Торни устраивал на предполагаемого вора, могли насторожить кого угодно. Он то расхаживал взад-вперед по лестнице, громко звеня ключами в кармане, то закидывал мячик в окно гардеробной, и когда Бен по его просьбе лез на дерево его доставать, это казалось нашему детективу убедительнейшим доказательством вины подозреваемого. Окончательно же он уверился в своей правоте, после того как установил: старый ящик секретера настолько рассохся, что открыть его можно было, просто подсунув под язычок замка нож.

– Ну, теперь мне все ясно как день, – сказал Торни сестре, гордясь, что так ярко проявил талант к детективной деятельности, и сожалея о столь быстром завершении крайне увлекшего его занятия. – Теперь ты уж точно должна мне позволить беседу с ним напрямую.

– Пока рано, – осадила его мисс Селия. – И больше ничего не предпринимай. Боюсь, ошибкой было с моей стороны позволить тебе эту слежку. Очень мне станет жалко, если из-за нее твои отношения с Беном испортятся. Тем более что, полагаю, он все-таки невиновен.

– Это еще почему? – возмущенно воскликнул Торни.

– Потому что я тоже за ним наблюдала. Он ведет себя совершенно не как обманщик. А сегодня на мой вопрос, положить ли в банк его следующее жалованье, или он предпочел бы иметь его при себе, он ответил, глядя мне в прямо в глаза: «Конечно положите. Вы так добры ко мне, что у меня здесь есть даже больше, чем нужно». И я не могла ни на секунду усомниться в его абсолютной искренности.

– Ты слишком мягка и доверчива, Селия. А он хитрый пройдоха, да к тому же уже догадался, что я слежу за ним. Залез в гардеробную через окно за мячом, а когда я спросил его, не попалось ли ему там на глаза еще что-нибудь интересное, с наглым смехом ответил: «Только мышь».

– Кстати, о мышах, – сказала мисс Селия. – Она прошлой ночью так в гардеробной скреблась, что я не могла уснуть. Поставь, пожалуйста, там мышеловку. И вообще нам кошка нужна. Иначе скоро погибнем от мышиного нашествия.

– Поставлю, – бросил Торни и, не желая сосредоточиваться на такой убогой добыче, как мышь, вернулся к главному: – Ну что, мне устроить Бену примерную взбучку или ты возьмешь это на себя?

– Дам тебе знать о своем решении завтра утром, а до этого будь к нему как можно добрее. Не вынуждай меня сожалеть сильней прежнего, что я тебе доверилась.

Таким образом, на тот день вопрос был закрыт, а к следующему утру мисс Селия приняла решение поговорить с Беном сама и как раз спускалась к завтраку, после которого была намерена это осуществить, когда ее внимание привлекли громкие голоса. Она прислушалась. Голоса доносились из комнаты Бена. Похоже, мальчики о чем-то ожесточенно спорили.

«Надеюсь, Торни сдержал обещание», – подумала мисс Селия, однако поспешила по коридору к месту событий.

Комната Бена находилась в самом конце, дверь была настежь распахнута, и мисс Селии по мере приближения становилось все видней и слышней, какая коллизия разворачивается внутри. Бен, разъяренный, словно индюк, и красный, как хорошо проваренный рак, крепко прижимался спиной к створке шкафа. Торни, ему противостоя и угрожающе жестикулируя, говорил взволнованно-обличающим тоном:

– Ты там что-то прячешь. И не вздумай отрицать это.

– А я и не отрицаю.

– Да уж. Лучше тебе не юлить. Покажи мне, что там. Я настаиваю.

– Не покажу.

– Нет, покажешь. Что ты на сей раз украл?

– Я не украл. Это было мое. Просто взял, когда мне понадобилось.

– И ты думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Лучше сам верни, иначе заставлю.

– Хватит, – вмешался третий голос как раз в тот момент, когда Торни протянул руку к Бену, намереваясь оттащить его от шкафа, а Бен изготовился к обороне до последнего вздоха.

Селия вклинилась между ними, решительным жестом разведя их в стороны. Торни тут же отпрянул, слегка стыдясь своей горячности. Бен, шумно сглотнув, словно совесть мешала голосу литься свободно, с усилием произнес:

– Да, мэм. Там кое-что спрятано.

– И это принадлежит тебе?

– Именно, мэм.

– А где ты это взял?

– У сквайра.

– Ложь, – буркнул себе под нос Торни.

Глаза у Бена вспыхнули, кулаки сжались. Но ради мисс Селии он сдержался, а она, толком не понимая, как повести себя дальше, задала новый вопрос:

– Это деньги, Бен?

– Нет, мэм, не деньги.

– Но что же у тебя там?

– Мяу, – ответил из шкафа четвертый голос.

Бен распахнул створку. Из шкафа, громко мурлыча от радости обретенной свободы, выбрался серый котенок.

Мисс Селия, рухнув в кресло, так рассмеялась, что на глазах у нее выступили слезы. Торни с глупым видом переминался с ноги на ногу, Бен, задрав нос и сложив на груди руки, с вызовом поглядывал на своего обвинителя, а киска принялась деловито умываться, и было похоже, что она именно этим и занималась до появления внезапных визитеров, которые отвлекли ее от столь важной задачи.

– Очень мило, но это мало что меняет. И совершенно зря ты смеешься, Селия, – грозно изрек Торни, который, уже придя в себя, твердо намерен был довести дело до конца, раз уж начал.

– Тебе не пришлось бы так волноваться, если бы ты оставил меня в покое, – осуждающе проговорил Бен. – Мисс Селия сказала, что ей нужна кошка. Вот я и сходил за котенком. Мне подарили его, когда я работал у сквайра, поэтому спрашивать разрешения было не надо. Просто взял его и принес, – объяснил он, сокрушаясь по поводу несостоявшегося сюрприза.

– Это так мило с твоей стороны, и я очень рада, что у нас теперь есть такая прелестная кошечка, – поторопилась обрадовать его мисс Селия. – Устроим ее в моей комнате, и пусть ловит мышей, которые совершенно меня извели.

И она взяла котенка на руки, размышляя одновременно, как по пути вниз по лестнице к завтраку уберечь конфликтующие стороны от драки.

– Она имеет в виду гардеробную. Ты прекрасно знаешь туда дорогу. И ключи тебе, чтобы войти в нее, не нужны, – произнес Торни со столь выразительными интонациями, что Бен ощутил скрытый выпад, и ему это не понравилось.

– Не рассчитывай снова заставить меня туда по дереву забираться. И кошка моя для тебя не станет ловить мышей. Даже и не проси, – откликнулся он.

– Кошки не ловят воров, а я занят именно этим, – с еще большим нажимом произнес Торни.

– Это ты, интересно, о чем? – вскричал Бен.

– У Селии из секретера пропали деньги, а ты мне не позволил увидеть, что прячешь в своем шкафу. Вот я на тебя и подумал, – ответил Торни, однако слова дались ему с большим трудом. Потому что хотя он и злился, однако видел уже: подозреваемый ни в малейшей мере не выглядит виноватым.

До Бена, казалось, какое-то время не доходил смысл сказанного, затем лицо его побагровело, и он, укоряюще глядя на хозяйку, отворил маленький ящичек, чтобы всем стало видно его содержимое.

– Они ничего не стоят… Но я их люблю… Это все, что у меня осталось… Я не позволил ему увидеть, потому что боялся, он станет смеяться… Был день рождения отца… Вот я и смотрел… И думал о нем… И о Санчо…

Голос Бена, сперва возмущенный, становился все тише. Он говорил прерываясь и наконец осекся, но подступавшие к горлу слезы сдержал и начал запихивать обратно в ящик жалкие свои реликвии, которые словно вдруг потеряли добрую половину цены из-за того, что ему таким образом пришлось по их поводу объясняться.

Держа себя в руках из последних сил, он развернулся и с горечью посмотрел на мисс Селию:

– Вы решили, я мог у вас что-то украсть?

– Мне не верилось, но… Деньги исчезли, а ты единственный новый здесь человек и…

– Кроме меня, не нашлось никого, о ком можно было плохо подумать, – договорил за нее Бен со столь неподдельными изумлением и обидой, что она окончательно убедилась: он виновен не больше котенка, который в этот момент, за отсутствием более подходящей еды, жевал пуговицу на ее рукаве.

– Никого, потому что служанок своих я прекрасно знаю. Но деньги пропали, и я ума не приложу, каким образом. Дверь-то в комнату всегда заперта, потому что именно в ней хранятся все мои ценности и документы. И ящичек секретера тоже всегда на запоре.

– Ну и дела. Тогда как же я смог бы до этих денег добраться? – спросил Бен, и по его лицу было видно, что он действительно не представляет себе ни единого способа, которым сумел бы такое осуществить.

– Люди, которые запросто залезают в окно за мячиком, могут туда залезть и за деньгами. А дальше им вовсе легко. Останется только открыть никуда не годный старый замок.

Теперь у Бена не оставалось сомнений: его впрямую обвиняют в краже, и вопиющая эта несправедливость настолько убийственно на него подействовала, что он, не произнося ни слова в свое оправдание, лишь с бешено колотящимся сердцем переводил взгляд с мисс Селии на Торни и обратно словно в немом вопросе, как они могли даже заподозрить подобное.

– Мой ответ будет только один: я ваших денег не брал. Вы мне, конечно, не верите, стало быть, лучше всего мне убраться туда, откуда пришел. Там ко мне не были так добры, как здесь, но зато доверяли, и им уж точно было известно, что я ни цента чужого себе не присвою. Деньги, которые я у вас заработал, оставьте себе. И котенка тоже. Мне ничего не нужно.

Бен схватил шляпу и немедленно бы ушел, не заступи ему Торни путь:

– Не пори горячку. Давай-ка как следует разберемся, и если я ошибаюсь, возьму свои слова обратно, а перед тобой извинюсь, – с подчеркнутым дружелюбием произнес он, изрядно обескураженный результатами прокурорского своего натиска, хотя еще и по-прежнему убежденный, что расследование привело его к правильным выводам.

– Никогда себе не прощу, если ты прямо сейчас уйдешь. Побудь здесь хотя бы, пока слова твои не подтвердятся, – начала его умолять мисс Селия.

– А я не знаю, чем их подтвердить, – немного смягчился Бен, почувствовав, что она искренне хочет по-прежнему относиться к нему с полным доверием.

– А мы вот возьмем сейчас и постараемся. И первым делом, думаю, как следует переберем все в этом секретере. Сверху донизу. Я, правда, уже это делала, но остается шанс, что купюры куда-нибудь завалились. Идемте туда. Я не сдамся, пока еще существует возможность себя успокоить и убедить Торни.

И, поднявшись на ноги, она спешно повела их в гардеробную, куда можно было войти только из ее спальни. Встревоженный Бен, все еще со шляпой в руке, последовал за ней, а замыкал процессию Торни. Он был полон решимости не сводить с юного пройдохи цепкого взгляда до тех самых пор, пока не будет окончательно достигнута ясность. Что же до Селии, то она предложила поиски, не особенно рассчитывая на раскрытие тайны.

– Вот, – сказала мисс Селия, отомкнув дверь ключом, с которым Торни очень неохотно расстался. – Это и есть та самая комната. – И она провела мальчиков внутрь. – А ящичек, о котором я говорю, верхний справа, – указала она на секретер. – Нижние не открывались с тех самых пор, как мы сюда приехали. В них папины бумаги. Но верхние можете выворачивать, сколько вам заблагорассудится. Ох, Торни, там что-то в твоей мышеловке! – подпрыгнула девушка, чуть было не наступив на длинный хвост, который торчал из клетки, куда попалась пухлая мышь.

Брат, отпихнув мышеловку в сторону, сосредоточился на гораздо больше сейчас его волновавшем ящичке, который он рванул на себя с таким нетерпением, что все, там лежавшее, вылетело наружу и рассыпалось по полу.

– Чтоб ее, эту рухлядь! – выкрикнул он в сердцах, смутясь из-за собственной неуклюжести. – Вечно его заедает! Вот и пришлось посильнее дернуть. Теперь все вверх дном.

– Не волнуйся, – ответила Селия. – Я в нем больше ничего ценного не держу. Бен, загляни-ка вглубь. Там, кажется, есть пространство, в которое могли завалиться бумаги. Ящичек, правда, никогда не был заполнен доверху, но чего не бывает!

Бен в это время стоял на коленях, перебирая рассыпанное на полу, где среди прочего валялись две меченые денежные купюры, которые Торни подсунул в ящичек с целью поимки похитителя «на живца». В ответ на просьбу Селии мальчик выпрямился, заглянул в пространство, откуда был вынут ящик, затем просунул туда руку и объявил:

– Там нет ничего, кроме какой-то красной тряпки.

– Это моя старая перочистка, – начала было равнодушно мисс Селия, но в следующий момент встрепенулась, увидев, как из рук Бена что-то посыпалось.

– Теплое и шевелится, – наклонился тот, разглядывая содержимое превращенной в кулек красной тряпки. – Мышата! Какие смешные! Прямо как крохотные поросята. Но если мать их в мышеловку попалась, им уж не выжить. – Он настолько увлекся внезапной находкой, что на время забыл, зачем здесь находится.

Мисс Селия, в свою очередь наклонившись, осторожно потыкала пальцем в красную ткань, в складки которой мышата, попискивая, зарывались все глубже и глубже, и вдруг воскликнула:

– Эй! Смотрите! А вор-то найден! Думаю, если мы сложим вместе вот эти клочки, из них получится то, что исчезло.

Четыре нетерпеливые руки вмиг разодрали тщательно свернутое гнездо, внутри которого оказалось достаточно много фрагментов бумаги с зеленоватыми разводами, чтобы с уверенностью заключить: некогда они представляли собой две купюры, одну достоинством в один доллар, другую – в десять.

– Ну, теперь снова скажешь, что я вор и лжец? – спросил Бен, гордо указывая на стол, где лежали сложенные воедино обрывки.

– Нет. Не скажу, – глухо откликнулся Торни. – Прошу у тебя прощения. Мне так жаль.

– Надо было самим поискать получше, – подхватила мисс Селия.

Торни чуть помолчал, затем произнес виновато и глухо:

– Прости, старина, и забудь. Клянусь честью, больше ни разу в жизни ничего скверного о тебе не подумаю.

И брат с сестрой покаянно протянули Бену руки. Он обе пожал, но по-разному. Маленькую и изящную – с благодарностью, так как помнил все доброе, что ему принесла ее обладательница. Загорелую же и крупную сдавил с такой силой, что Торни, ойкнув, поторопился ее отдернуть, правда бодро при этом проговорив:

– Да ладно, Бен, не держи зла. Смеешься-то ведь последним ты, а мы себя чувствуем хуже некуда. Во всяком случае, я унижен, и поделом мне. Долго старался, а поймал в результате мышь.

– С целым семейством, – уточнила мисс Селия. – Ох, мне теперь так легко на душе, что даже их жаль. Жили себе уютненько в моей старой перочистке. – И она виновато поглядела на Бена, который еще до конца не справился с возмущением.

– Довольно дорогой у них вышел домик. – Торни намеревался вновь взглянуть на мышиное семейство, но опоздал. Пока их внимание поглощали купюры и прочее, в комнату из спальни проник котенок – и обитателей перочистки как не бывало.

– Это можно назвать правосудием в упрощенном порядке. Все преступники казнены на месте. Отдайте мышь Кити – и пошли завтракать. Теперь, когда неприятности позади, я чувствую, как сильно проголодалась, – сказала мисс Селия и рассмеялась таким звонким и заразительным смехом, что Бен невольно его подхватил. Девушка, взяв его под руку, поспешила с ним вместе в столовую, и когда их взгляды встретились, он без труда смог прочесть в глазах ее безмолвную просьбу о прощении.

– Слишком веселые вы для траурной процессии, – пробормотал Торни, следуя за ними с мышеловкой в руках и котенком в фарватере, вьющимся у его ног. – Но тем не менее вы же не можете отрицать: я обещал, что поймаю вора, и он все-таки пойман, хоть и оказался довольно маленьким.

Глава XVII Отвага Бетти

– Мне кажется, Селия, мы что-то Бену должны. Ну, знаешь, в качестве искупительной жертвы. Он ведь ужасно на нас обижен за все эти подозрения, – сказал Торни в тот же день за обедом.

– Вижу, что обижен, хоть и старается быть таким же общительным и веселым, как прежде, – ответила сестра. – Сама уже думаю, чем бы нам хоть немного загладить вину. Есть у тебя какие-нибудь идеи?

– Запонки, – отозвался брат. – Я в Берривилле видел очень забавные. Из патинированного серебра в форме собачьей головы, и глаза у собаки желтые, как у Санчо. Выглядит очень натурально. Именно то, что требуется к его выходной рубашке. Носить их ему будет наверняка приятно. Ну и к тому же память…

Мисс Селию рассмешило это типично мальчишеское предложение, однако она согласилась с ним, посчитав, что Торни виднее и, возможно, серебряные желтоглазые собачьи морды на самом деле прольют хоть капельку целительного бальзама на израненную душу ее «подручного».

– Да, дорогой, подари ему их. А Лита преподнесет ему хлыстик с рукояткой в виде лошадиной ноги. Я видела такой в городском магазине «Все для лошадей». Бен был тогда вместе со мной, хлыстик этот очень ему понравился, и я собиралась его подарить ему на день рождения, но теперь дожидаться не стану. Очень надеюсь, что он еще не продан.

– Да уж, это его наверняка порадует. А если ты ему еще разрешишь пришить к бывшим моим сапогам коричневые отвороты и втыкать в шляпу кокарду, когда он ездит с тобой позади фаэтона, он совсем оттает, – добавил Торни, зная о мечте Бена выглядеть образцовым грумом.

– Нет, – на сей раз решительно воспротивилась Селия. – В Америке подобному выпендрежу не место. А уж для провинциального городка, как этот, тем более. Синий костюм и соломенная шляпа куда уместнее, хотя лучшего грума, чем он, пожелать себе не могу, пусть даже он у меня и не одет в ливрею. Так, кстати, ему и передай.

– Естественно, передам. И он станет гордым, как Панч^[17]. Для него ведь каждая похвала от тебя дороже, чем дюжина от других. А ты не хочешь что-нибудь подарить ему сама? Ну хоть какую-нибудь ерунду? Пусть окончательно убедится, до какой степени нам с тобой стыдно из-за этой мышиной истории.

– Я подарю ему комплект школьных учебников и постараюсь подготовить к началу учебного года. Образование – лучший подарок, который мы с тобой можем для него сделать, и я хочу, чтобы ты мне помог заниматься с ним. Он уже начал чуть-чуть благодаря умницам Бэб и Бетти. Они дали ему свои учебники, поделились знаниями, которые сами успели уже получить, и занимался Бен с удовольствием. Уверена: при поддержке он охотно продолжит обучение.

– Ну, ты, Селия, как всегда. Если уж что-то придумаешь, то это будет действительно самое лучшее. И у тебя, конечно же, все получится. Готов рьяно тебе помогать, только, боюсь, Бен мне не позволит. Он сегодня со мной весь день тверд и несгибаем, как кочерга. По-моему, он совершенно меня не простил.

– Дай ему время, а сам будь с ним терпелив и добр, и в результате он начнет с удовольствием принимать твою помощь. Я хочу это обставить так, будто для собственного удовольствия прошу разрешения помочь ему с уроками. В какой-то степени это даже правда. Пусть занятия с ним превратятся в игру. Ну и ты, Торни, тоже попробуй.

Брат поморщился. Он жаждал добраться до собственных книг, и ему не очень-то улыбалось отрывать время от наслаждения ими ради роли учителя для своего «камердинера».

– Могу поработать с ним на повышенной скорости, если он сможет за мной угнаться, – все-таки согласился он. – Но каллиграфию и грамматику оставляю тебе. Меня ужасно раздражают все эти прописи и путаница с произношением слов по слогам и буквам. Значит, купить для него учебники, когда поеду в город по магазинам за всем остальным?

– Да, – подтвердила мисс Селия. – Возьми список, который для меня сделала Бэб. И выезжай сегодня пораньше. Тогда успеешь сходить к зубному врачу.

На сиявшее лицо юного джентльмена наплыла темная туча, и он издал столь пронзительный свист, что сестра подскочила на стуле, однако с протестом его не смирилась:

– Сейчас тебе будет совсем не больно. Но если станешь откладывать, дождешься, что зуб заноет. Доктор Ман готов принять тебя в любое время. Так что давай сегодня разом отделайся от этого, и потом сможешь долго не вспоминать о зубах. В общем, вперед, мой герой. И захвати для компании одну из девочек, чтобы было кому поддержать тебя в час испытаний. Предлагаю Бэб. Она от поездки получит огромное удовольствие, а ты отвлечешься ее болтовней.

– Можно подумать, меня страшит подобная ерунда, чтобы меня отвлекать нужно было каким-то девчонкам, – пренебрежительно передернул плечами Торни, хотя внутренне уже совершенно извелся от ожидания экзекуции, как в таких случаях и происходит с почти каждым представителем человечества. – Нет, Бэб я с собой определенно брать не хочу, хоть приплати. Она как пить дать во что-нибудь вляпается и нарушит все мои планы. Пусть лучше Бетти поедет. Она мне куда больше по вкусу. Настоящая маленькая леди.

– Прекрасно. Спроси разрешения у ее мамы и хорошенько заботься о ней. Пусть для полного счастья возьмет с собой любимую куклу. Погода прекрасная. Тент на фаэтоне натянут, так что под солнцем вы не зажаритесь. Выезжай в три часа и правь, пожалуйста, поаккуратнее.

Бетти, узнав о поездке, пришла в полный восторг. Торни казался ей чуть ли не сказочным принцем, и предложение совершить с ним вместе такое прекрасное путешествие было воспринято ею как величайшая честь. Бэб, конечно, расстроилась, что ее не берут, однако особого удивления у нее это не вызвало. Из-за нее пропал Санчо, и все свои неудачи она принимала теперь с покорностью кающейся осужденной, которая отбывает заслуженное наказание. Бен все еще старался держаться от нее подальше. Это ей было особенно горестно. Ведь она-то сама по-прежнему восхищалась им и больше всего на свете мечтала вернуть его внимание к себе, чтобы он снова хоть раз похвалил ее за отвагу и ловкость. Но сколько ни спрыгивала она, рискуя собой, с самых высоких балок амбара, как ни пыталась держать равновесие на спине осла, одним прыжком перемахивать через высокую калитку возле сторожки – все было тщетно. Бен не удостаивал ее ни улыбкой, ни словом похвалы, ни даже взглядом. И Бэб наконец поняла: рухнувшую дружбу способно восстановить лишь возвращение Санчо.

Чуткой Бетти, единственной, кому она поверяла свои сожаления, не раз приходилось от нее слышать: «Ах, если бы только мне удалось найти Санчо и вернуть его Бену! Пусть даже упаду и сломаю себе все ноги! Мне все равно!» Отчаяние старшей сестры до глубины души впечатляло младшую, и она принималась спешно ее утешать оптимистическими прогнозами, в которые и сама твердо верила: «Вот скоро увидишь, шарманщик вернется, и не один, а с нашим потерянным лапочкой».

– У меня от ягодных денег осталось несколько центов, и я куплю тебе в городе апельсин, если он где-нибудь мне попадется, – пообещала Бетти, целуя сестру, перед тем как сесть в фаэтон, который уже подъехал к двери их домика. Торни из него вышел, чтобы помочь юной леди, чье белое платье было так накрахмалено, что шуршало, как бумага, забраться внутрь.

– Если апельсины там кончились, лимоны тоже сойдут. Я люблю их сосать, посыпав как следует сахаром, – ответила Бэб, которая уже мало-помалу свыкалась с тем, что кислое в чаше ее жизни преобладает над сладким.

– Разве не мило она выглядит, дорогая? – спросила миссис Мосс, с гордостью глядя на свою младшенькую.

И Бетти действительно очень мило смотрелась под присборенным тентом. В лучшем своем платье, с куклой Белиндой на коленях и сияющим лицом, оттененным маленькой синей шляпкой. «Не существует ребенка прелестней, чем наша Бетти!» – одновременно подумали миссис Мосс и старшая ее дочь, когда фаэтон отъезжал.

Доктор Ман к моменту прибытия Торни оказался занят, но обещал принять его через час, а пока они с Бетти решили пойти за покупками. Первым делом был приобретен хлыстик для Бена. К лимону, который Бетти купила сестре, Торни добавил от себя леденцы, а кукле Белинде презентовал пирожное, тут же съеденное за нее любящей мамочкой. Ювелирный магазин, куда они отправились за собакоголовыми запонками, показался ей роскошнее дворца Аладдина, но блеск золота, серебра и драгоценных камней был тут же ею забыт, стоило им оказаться в книжном магазине. Пока Торни подбирал для Бена скромный комплект школьных учебников, она упивалась книгами с картинками. Юный джентльмен заметил, сколь сильно увлечена она этим занятием, достаточное количество денег в кармане позволяло ему ощущать себя особенно щедрым, и он сказал, приведя ее в окончательное блаженство:

– Можешь выбрать себе любую из них.

То была стопка так называемых «Игрушечных книг» с замечательными иллюстрациями Уолтера Крейна.

– Вот эту, – не задумываясь, прижала Бетти к груди великолепное издание «Синей Бороды», потому что Бэб всегда было интересно увидеть, как выглядит в этой сказке Роковой Шкаф, а здесь художник его очень четко изобразил.

Впрочем, другие книжки казались Бетти не менее прекрасными, и, прежде чем отойти, она захотела вдоволь налюбоваться Фатимой в бледно-лазоревом платье, розовой сестричкой Эми на вершине башни, алыми тиранами и желтыми братьями, на грибоподобных шляпах которых бурно развевались перья.

– Забирай – и пошли, – наконец поторопил ее Торни. – Праздник кончился. Начинаются суровые будни. Идем сверлить, – обреченно произнес он, делая первые шаги навстречу немилосердной судьбе, щупая языком больной зуб и ощущая в мужественной своей груди пренеприятнейший холодок.

– А хочешь, я зажмурюсь и подержу тебе голову, когда это будут делать? – спросила преданная Бетти, когда они поднимались по ступенькам, исхоженным до них множеством неохотно ступавших ног.

– Не стоит, малышка. Это же сущая ерунда. Да, полагаю, долго и не продлится. А ты пока смотри в окно да развлекайся, – ответил ей мужественный юный джентльмен, входя в кабинет и лелея при этом надежду, что доктора срочно куда-нибудь вызвали либо он занят внезапно возникшим пациентом с острейшим воспалением, из-за которого сегодня произвести экзекуцию с зубом Торни уже не получится.

Но нет. Доктор Ман был совершенно свободен и, полный живейшего интереса к проблеме вошедшего, принялся с раздражающим рвением, свойственным людям его профессии, раскладывать свои неприятные инструменты.

Бетти, избавленная, к сильному своему облегчению, от какой-либо помощи в происходящем, ретировалась подальше от зубоврачебного кресла к окну и до такой степени погрузилась в новую книжку, что Торни мог сколько угодно стонать, ни в малейшей степени ее не тревожа.

– С зубом полный порядок, – чуть погодя сказал доктор. – Осталось немножко подполировать, а после произведем профилактический осмотр остальных.

– Слава богу! – выкрикнул Торни. – Собирайся в дорогу, Беттикин!

Бетти, вздрогнув от неожиданности, захлопнула книжку.

– Я совершенно готова, – поторопилась соскользнуть она с кресла.

Но спешила она зря. Доктор, раскрыв Торни рот до такой степени, что, казалось, еще чуть-чуть – и он разорвется, приступил к длительному профилактическому осмотру. Столь длительному, что, прежде чем он завершился, Бетти успел захватить сюжет еще более интересный, чем бессмертная сказка про Синюю Бороду. Привлеченная громкими детскими голосами на улице, она выглянула в окно. Выходило оно во двор. Там было пусто, лишь ветер мотал взад-вперед калитку, а кричали где-то чуть дальше. Любопытная, как Фатима, Бетти пошла разведать, в чем дело, и увидела группу мальчишек. Они с гвалтом что-то разглядывали сквозь прутья калитки другого двора, который располагался чуть дальше по переулку.

– Что случилось? – спросила она у двух девочек, которые встали с ней рядом, страстно желая, но не отваживаясь приблизиться к месту действия.

– Вроде бы там мальчишки гоняются за огромным черным котом, – ответила одна из них.

– Может, пойдем посмотреть? – предложила другая, распространяя вопрос и на совершенно ей незнакомую Бетти.

Мысль о попавшем в беду коте придала Бетти мужества, и она тут же последовала за двумя девочками, пока не оказалась возле нескольких мальчиков, которые, судя по ражу, их охватившему, находились здесь неспроста.

– Держи крепче, Джимми! Пусть, коли им охота, посмотрят. Он теперь уже ни для кого не опасный! – кричал один из запыленных охотников, забравшись на широкий выступ стены, в то время как двое других держали калитку, из которой, похоже, кот только и мог выйти наружу.

– Глянь первой ты, Сьюзи, красивый хоть он? – спросила одна из девочек подругу, подначивая ее подняться по прутьям до верха калитки и посмотреть оттуда во двор.

– Нет, это вообще не кот, а страшная старая собака, – равнодушно проговорила Сьюзи и спрыгнула на землю.

– Это пес не простой, а бешеный. – Равнодушие Сьюзи явно обидело одного из державших калитку мальчишек. – И Джад пошел за ружьем, чтобы мы могли его застрелить.

– А вот и не бешеный! – возразил со своего насеста на стене его запыленный приятель. – Бешеные собаки не пьют, а этот лакает воду.

– А я думаю, все-таки бешеный, – упорно стоял на своем хулиганского вида страж у калитки, которому и принадлежала идея погони за несчастным прихрамывающим животным. Пес-то был явно потерян, а значит, кидай в него сколько угодно камни без риска встречи с хозяином. – И намордника на нем нет, – продолжал кровожадный мальчик. – Да если Джад его не застрелит, полиция все равно это сделает.

– Нам надо скорее идти домой, – сказала подруге Сьюзи. – Моя мама очень боится бешеных собак и твоя тоже.

С этими словами две благоразумные юные леди, удовлетворив свое любопытство, спешно удалились, а Бетти осталась. Она ведь еще не использовала свой шанс поглядеть и считала неправильным пренебречь им. Потому что слышала много историй о таких несчастных животных, но ей самой они на глаза еще ни разу в жизни не попадались, да и Бэб наверняка ее спросит про эту собаку, а как ей ответишь, если сама ничего не увидела.

И, поднявшись на цыпочки, она увидела пыльного грязного пса коричневой масти. Лежа на траве поблизости от калитки, он часто-часто и тяжело дышал. По высунутому наружу языку и вздымающимся бокам было ясно видно, что он до предела измотан да к тому же и сильно напуган своими преследователями, с которых сейчас не сводил встревоженного взгляда.

– А глаза-то у него в точности как у Санчо, – обратилась сама к себе Бетти и, наверное, так и не поняла бы, что произнесла это достаточно отчетливо вслух, не поднимись вдруг животное с таким видом, будто именно его и позвали.

– Ведет себя так, будто знает меня, – сказала она малолетнему мальчонке, который прилип рядом с ней к просвету в калитке. – Но это не наш Санчо. Он ведь был очень красивый.

Прежде чем мальчику удалось хоть что-то ей ответить, коричневый зверь вопросительно гавкнул, глаза его засверкали, словно топазы, а короткий хвост энергично задвигался из стороны в сторону.

– В точности как наш Санчо! – потрясли Бетти столь знакомые ей повадки у незнакомого пса.

Тот мигом просунул сквозь прутья розовый нос. Сомнений у Бетти больше не оставалось: пес ее узнает. Мальчишки стремительно спрыгнули со стены. Она в испуге отпрянула от калитки, но не пустилась наутек, а продолжала смотреть на несчастного пса, глаза которого красноречиво молили ее о помощи.

– Он ведет себя совершенно точно, как наш, – снова растерянно проговорила она. – Только не понимаю, как это может быть он. Санчо! Санчо! Неужели это ты?

– Гав! Гав! – ответил пес так хорошо ей знакомым утвердительным лаем и с такой радостью и любовью в глазах, что она окончательно убедилась: перед ней действительно Санчо, только престраннейшим образом измененный.

«Ох, как же рад будет Бен, – пронеслось у нее в голове. – И Бэб тоже снова станет счастливой. Я непременно должна его привести домой».

Бесстрашно приблизившись к Джимми, она скинула его руку со щеколды и выкрикнула:

– Ну-ка, пусти меня! Это наш пес! И я не боюсь его!

– Нельзя, пока Джад не вернется. Он велел не входить, – потрясенно уставился на нее Джимми, видимо полагая, что эта девчонка, наверное, тоже бешеная.

Мысль о Джаде, который вот-вот сюда явится со своим ружьем, удвоила силу Бетти, и она, рванув на себя калитку вместе с опешившим Джимми, ринулась на спасение друга. Грязно-коричневое существо прыгнуло ей навстречу, будто в стремлении проглотить, принялось облизывать ее руки, подскакивать, заглядывать ей в лицо и, за отсутствием слов, приветствовать радостно-шумным пыхтением.

Человек постарше и поблагоразумнее, наверное, прежде чем сломя голову врываться во двор, постарался бы убедиться, добры ли и впрямь намерения пса. Но доверчивая Бетти о грозящей опасности даже и не подумала, ибо сердце раньше, чем голова, вселило в нее абсолютную веру: никем, кроме Санчо, это грязное создание быть не может.

Она села на траву, обняла его, крепко прижала к себе, не обращая внимания ни на упавшую с головы шляпку, ни на следы грязных лап на своем белоснежном платье, ни на мальчишек, которые таращились на нее с вершины стены.

– Милый песик, где же ты пропадал так долго? – вопрошала она у крупного зверя, который старался целиком уместиться у нее на коленях, однако его защитница была для такого слишком мала. – Они тебя покрасили и били? Ох, Санчо, и где же твой хвост? Твой прекрасный хвост.

Ответом ей стал его тихий, но возмущенный рык, синхронно с которым он несколько раз вильнул обрубком хвоста. И так как, при всем своем уме, Санчо лишен был дара речи, история его похищения и побега навсегда осталась тайной.

Утешая и лаская драгоценного найденыша, Бетти не заметила возникновения возле калитки нового персонажа, а именно Торни, который отпущен был наконец на волю после профилактического осмотра.

– Бетти Мосс! – привлек он ее внимание громким окриком. – Что тебя дернуло обниматься с этим грязным животным?

– Это Санчо! Санчо! – взвилась она на ноги, торопясь продемонстрировать свою находку. – Иди скорей! Посмотри!

Калитка, однако, даже не шелохнулась, потому что именно в этот момент кто-то выкрикнул: «Эта собака бешеная!» Торни в тревоге замер, приглядываясь к грязному псу, а затем обратился к Бетти:

– Не оставайся там ни секунды. Заберись на скамейку, и я перетащу тебя наружу.

Он торопливо полез на стену, спеша спасти свою подопечную, потому что собака и впрямь показалась ему очень странной. Санчо, прихрамывая, в замешательстве забегал взад-вперед, да и неудивительно. До него ведь донесся еще один голос, принадлежащий знакомому человеку, который почему-то не выразил, увидев его, ни малейшей радости.

– Я не выйду, пока он не выйдет, – решительно воспротивилась Бетти. – Это действительно Санчо, и я доставлю его домой к Бену.

– Ты, малышка, сошла с ума, – ужаснулся Торни, следя за тем, как она, смочив в дождевой воде носовой платок, перевязывает им распухшую лапу пса, который скитался невесть сколько миль, прежде чем смог попасть в заботливые ее руки.

– Ничего, сейчас убедишься, – сказала неколебимая в своей вере Бетти.

Ей более или менее помнились команды, которые Бен давал Санчо, побуждая того проделывать свои трюки. Бедняга, несмотря на усталость и больную лапу, послушно реагировал, и все у него шло безупречно, пока не настал черед провальсировать с хвостом в зубах. Тут Санчо лег со стоном на землю, закрыв морду лапами, как и обычно, когда постигала его неудача. Жалобный его вид способен был растопить даже самое черствое сердце.

Торни, оставив всякие колебания, спрыгнул со стены во двор, приветствуя Санчо особым свистом Бена, от которого пес, павший было духом, воспрял, а щедрые ласки, последовавшие от юного джентльмена, еще сильнее порадовали его тоскующее по дому сердце.

– Теперь отнесем его прямо домой. Вот сюрприз будет Бену! Вот он будет рад! – И Бетти настолько ясно себе представила их триумфальное появление дома, что от избытка чувств подхватила пса, несмотря на его протестующий лай и солидный вес, на руки.

– Ну ты и сильна, если сумела в нем распознать Санчо при всех безобразиях, которые с ним сотворили, – до сих пор удивлялся Торни. – Теперь нам нужна веревка, чтобы вести его, вместо поводка. На нем ведь нет ни ошейника, ни намордника. Зато у него есть я! – повысил он голос. – И хотелось бы мне посмотреть на того, кто попробует до него дотронуться. С дороги, парень!

И Торни с властностью тамбурмажора пошел вперед, обнимая одной рукой Бетти, а та гордо несла сквозь враждебную толпу свое сокровище, которое не сводило преданных глаз с той, чье нежное сердце сумело его распознать сквозь столь неприглядную маскировку.

– Это я нашел его, сэр, – внезапно возник перед ними тот самый мальчишка, который так жаждал стрельбы, а теперь явно претендовал на вознаграждение за столь ценную добычу.

– А я обеспечивал его безопасность, пока она не пришла, – добавил тюремщик Джимми, тоже надеясь урвать для себя хоть чуток.

– А я сказал, что он не бешеный, – беря реванш за унизительные насмешки своих приятелей, напомнил третий.

– А с Джадом мы вовсе не братья, – поспешил дистанцироваться от родственной связи с тем, кто пошел за ружьем, мальчик, затеявший травлю Санчо.

– Но все вы гоняли его и закидывали камнями. Надо бы сообщить о вас «Обществу по предотвращению жестокого обращения с животными», – с таинственным и угрожающим видом проговорил Торни, захлопывая перед их носами калитку в докторский двор и уничтожая в зародыше их надежду на обогащение.

Лита после первого потрясенного взгляда без колебаний опознала Санчо, и они вежливо поздоровались, ткнувшись друг в друга носами, как люди обмениваются рукопожатием, после чего пес устроился в фаэтоне на своем привычном месте под оборкой льняного чехла, где, усталый и обессиленный, почти тут же крепко заснул.

Ни один римский завоеватель не вез в Вечный город трофеи невиданной ценности с такой гордостью, с какой везла домой освобожденного собственными руками пленника мисс Бетти Мосс. Кукла Белинда лежала забытой в углу, сказка про Синюю Бороду покоилась под подушкой сиденья, прекрасный лимон был досрочно выжат, потому что на него сели, а Бетти могла сейчас думать только о счастье, которое вот-вот ожидает Бена, грузе раскаяния, от которого наконец избавится Бэб, изумлении ма и радости мисс Селии. И еще Бетти весь путь то и дело заглядывала под льняную оборку, вновь и вновь проверяя, не исчез ли из-под нее дорогой грязный ком.

– Сейчас я тебе скажу, как мы это обставим, – нарушил весьма долгое молчание Торни, когда Бетти, ерзая, очередной раз проверяла наличие Санчо. – Спрячем его и тайком пронесем в старую комнату Бена у вас в вашем доме. Бена я отведу в амбар. И ни слова ему не скажу. А потом попрошу взять что-нибудь из этой комнаты. Ты просто его молча выпустишь и посмотрим, что будет. Спорю на доллар: он собственного пса не узнает.

– Боюсь, я не смогу удержаться от визга сразу, как мы подъедем, но попробую. Ох, как же это здорово! – И Бетти в преддверии скорого торжества захлопала в ладоши.

План Торни был прекрасен, однако изобретательный юный джентльмен не догадался учесть тонкие чувства того, кто пока мирно спал на полу в уголке фаэтона. Стоило им остановиться возле сторожки, а Торни сказать: «Прячь его скорее. Бен идет», – пес при звуке хозяйского имени вынесся из экипажа со стремительностью пушечного ядра, и Бен, как подстреленный, рухнул на землю. А дальше они покатились в обнимку, один истошно вопя от восторга, другой звонко лая.

– Кто пострадал? – выскочила с тревожным возгласом из домика миссис Мосс. Рукава у нее были до локтей закатаны, а руки в муке.

– Это медведь? – вторила ей выскочившая следом Бэб со взбивалкой в руках, потому что медведь был самой ее большой мечтой.

– Санчо найден! Санчо найден! – проорал как безумный Торни, подкидывая вверх шляпу.

– Найден! Найден! Найден! – эхом отозвалась Бетти, выплясывая какой-то дикарский танец, будто внезапно лишилась разума.

– Где? Как? Когда? Кто нашел? – вопрошала миссис Мосс, хлопая руками в муке.

– Это не Санчо, а что-то старое, грязное и коричневое, – запинаясь, пролепетала Бэб, когда пес на мгновение возник в поле ее зрения, а потом тут же с довольным урчанием вновь зарылся в пиджак Бена, словно в нору, из которой хотел вытащить сурка.

Тут Торни начал рассказывать чудесную историю обретения Санчо, Бетти то и дело перебивала его своими дополнениями и уточнениями, а Бэб и ма слушали затаив дыхание, в то время как булочки на кухне превращались в уголь – до булочек ли кому-то было?

– Ягненочек мой драгоценный, да как у тебя только смелости-то хватило! – воскликнула миссис Мосс, обнимая со смесью страха и восхищения свою героическую младшую дочь.

– У меня бы тоже хватило. И я наподдала бы еще этим мерзким мальчишкам, – задиристо объявила Бэб, с сожалением сознавая, что этот шанс для нее навсегда упущен.

– А кто отрезал ему хвост? – угрожающе спросил Бен, когда в очередной раз вынырнул на поверхность.

– Видимо, тот негодяй, который его украл и по которому плачет виселица, – гневно произнес Торни.

– Если поймаю его когда-нибудь, отрежу нос, – с такой свирепостью пообещал Бен, что Санчо разразился грозным лаем.

Но это была лишь мгновенная вспышка праведного гнева на фоне огромной радости, и вскоре раскрасневшийся, пыльный и тяжело пыхтящий от возни со своим любимцем Бен снова стал совершенно счастливым.

Ну а неизвестному негодяю, который сотворил такое с псом, сильно повезло, что он не оказался в этот момент поблизости. Сложись по-другому, ему бы точно несдобровать. Даже нежная Бетти насупилась, едва речь зашла об утрате хвоста у Санчо. Бэб и вовсе потрясала грозно взбивалкой. А миссис Мосс негодующе проговорила, что так поступать хуже некуда.

Возвратившийся странник переходил из рук в руки, получая от каждого щедрую долю приветствий. Затем Торни принялся вновь излагать всю историю с начала и до конца. Бен, слушая, не сводил глаз с вкусившего столько страданий пса, а когда Торни умолк, повернулся к маленькой героине, положил ее руку вместе со своей на голову Санчо и с чувством проговорил:

– Бетти Мосс, я никогда не забуду того, что ты сделала. С этой минуты половина Санчо принадлежит тебе. А если я вдруг умру, он станет твоим целиком.

И Бен скрепил драгоценный дар поцелуем в обе пухлые щечки.

Синие глаза Бетти, потрясенной щедростью завещателя, наполнились слезами, которые обязательно бы потекли по ее щекам, не предоставь ей вовремя вежливый Санчо в качестве носового платка свой язык. Она рассмеялась, и слезы иссякли.

– А я теперь собираюсь играть со всеми бешеными собаками, которых смогу найти. Может, тогда покажусь людям тоже умной и они начнут мне дарить что-нибудь хорошее, – всех огорошив, угрожающе проговорила Бэб.

– Не горюй, Бэб. Я теперь совсем прощаю тебя. И готов одалживать тебе свою половину Санчо, как только захочешь. – Бен теперь был готов примириться со всем человечеством, включая некоторых прилипчивых девчонок.

– Пойдемте скорее покажем его Селии, – заторопился Торни, которому не терпелось вновь пережить момент славы.

– По-моему, его надо сперва хорошенько помыть. Он, бедняга, ужасно выглядит, – посоветовала миссис Мосс и, вдруг вспомнив про булочки, ринулась в дом.

– Его придется много раз мыть, прежде чем эта мерзкая краска сойдет. Видите, у него даже кожа вся в коричневых пятнах. Ничего, скоро он у нас опять побелеет. И кудри отрастут. Станет совсем как прежде, кроме… – И, не в силах договорить, Бен осекся.

Девочки тут же начали причитать по поводу великолепной кисточки, которая никогда уже не зареет на ветерке, а Торни сказал:

– Я куплю ему новую. А теперь построились, и марш красивым строем вперед!

Отдав эту жизнерадостную команду, он посадил Бетти себе на плечо и зашагал, насвистывая мелодию марша «Идет победитель». Бен в обнимку с Санчо последовали за ними, а замыкала шествие Бэб, колотя по кастрюльке взбивалкой для яиц.

Глава XVIII Луки и стрелы

После переполоха, поднятого пропажей Санчо, легко догадаться о степени живости и сочувствия, с коими было воспринято его чудесное возвращение всеми, кто узнал, сколь много ему пришлось претерпеть. Несколько дней подряд пес регулярно принимал визиты любопытствующих мальчиков и сердобольных девочек, которым предоставлялось право увидеть его и посокрушаться из-за отсутствия прекрасного хвоста. Санчо, устроившись на подстилке в каретном сарае, держался с дружелюбным достоинством, задумчиво поглядывал на гостей и терпеливо сносил их бурные ласки, а Торни и Бен в это время излагали им животрепещущую историю его исчезновения и появления, хотя Санчо, заговори он вдруг, рассказал бы гораздо больше о своих злоключениях и побеге из плена, быть может, на волосок от гибели. Но, увы, он был нем, и драма, им пережитая за последний месяц, так для всех и осталась тайной.

Больная лапа его вскорости зажила, и он перестал хромать. Коричневая краска после множества регулярных купаний смылась. Белая шерсть вновь пошла завитками. Новый красный ошейник с металлической плашкой, на которой было элегантнейшим образом выгравировано его имя, придал своему обладателю совсем уж представительный вид, но кое-какие признаки свидетельствовали, что страдания им не забыты. Ровный в прошлом характер немного испортился, и было видно, что вера Санчо в доброту человечества, за исключением самых близких ему людей, утрачена. Прежде добродушный и открытый, теперь он взирал на незнакомцев с большим подозрением, а при встречах с потрепанными мужчинами и вовсе ощетинивался и рычал, по-видимому имея для этого все основания.

Но к счастью, степень его верности и благодарности тем, кого он любил, оказалась много сильнее памяти о нанесенных кем-то обидах. Едва завидев свою спасительницу Бетти, пес несся ей навстречу, готовый выполнить любые ее команды и пресекать при случае малейшие недружественные выпады в ее адрес. И еще ему очень нравилось идти с ней куда-нибудь, вышагивая в ногу, когда она держала руку на его шее, точно так же, как на едва не ставшем для него роковым дворе.

Мисс Селия назвала их однажды «Маленькая Уна и ее лев»^[18], и когда дети не поняли, что она имеет в виду, прочитала им вслух эту трогательную историю. А Бен, основательно потрудившись, научил Санчо, втайне от Бетти и остальных, выкладывать из букв ее имя. Первое представление нового номера прошло с ошеломительным успехом. Бетти он так понравился, что она то и дело просила у Санчо повтора, каждый раз с нетерпением ожидая, когда умный пес, после того как уверенно передвинет лапой пять красных букв, уткнется носом ей в ладонь, что, конечно же, недвусмысленным образом заменяло ему слова: «Это тебе, дорогая моя хозяюшка».

Бэб наслаждалась жизнью вместе с остальными. Ей было радостно, что и Санчо вернулся, и с Беном у них наладились прежние отношения. Однако в крохотном темном уголке ее сердца таилась капелька зависти, и ее снедало отчаянное стремление как-нибудь так отличиться, чтобы ее полюбили и начали хвалить не меньше, чем Бетти. Иными словами, она жаждала повода для поступка неожиданного и отважного, благодаря которому превратится из просто доброй веселой Бэб в настоящую героиню. Только вот шансов не представлялось и, похоже, в ближайшем будущем представиться не могло. Бетти любила ее точно так же, как прежде. Мальчики были добры и внимательны к ней. Но чувство, что Бетти им нравится больше, не давало покоя. Они даже стали называть ее младшую сестру с тех пор, как она спасла Санчо, по-новому – Беттиндой, хотя та, похоже, сама даже до конца не осознавала, насколько храбрым было ее поведение в тех обстоятельствах. Утаивая ото всех свои чувства, Бэб старалась вести себя как обычно, однако не переставала надеяться на свой шанс и, когда он наконец ей представился, цепко за него ухватилась, пусть это было не совсем героизмом в общепринятом смысле слова.

Рука мисс Селии постепенно заживала, но пользоваться она ею еще пока не могла и, лишенная из-за этого многих привычных занятий, нашла для себя удовольствие в чтении вслух, которое увлекало ее ровно так же, как и детей. Выяснилось, что книги, любимые ею в детстве, до сих пор очень ей нравятся, а еще больше ей нравилось видеть, с каким наслаждением воспринимают их юные ее слушатели. Ведь все они, кроме Торни, слушали эти замечательные истории впервые. Больше того, чтение одной из них вылилось в страстную забаву, захватившую очень многих, а для Бэб – оказавшуюся именно тем, чего она с таким нетерпением ожидала.

– Селия, ты привезла сюда наши старые луки? – поинтересовался взволнованно ее брат, стоило ей дочитать им повесть мисс Эджуорт «Зря не трать, не желай лишнего, или Две тетивы для лука»^[19].

– Да, я привезла все игры, которые мы перед отъездом за границу оставили у дяди на чердаке, – подтвердила мисс Селия. – Луки лежат в той самой длинной коробке, откуда ты вынул крокетные молотки, удочки и ракетки. Там есть и несколько стрел для лука, насколько я помню. Ты что-то придумал с ними? – поинтересовалась она, видя, как торопливо брат вскочил на ноги.

– Я собираюсь учить Бена стрелять. Отличное развлечение для такой жаркой погоды. Потом устроим состязание лучников, и ты наградишь победителя призом. Пошли, Бен. У меня полно веревки для тетивы. Начнем и продемонстрируем леди первоклассную стрельбу.

– Боюсь, не сумею. У меня в жизни не было настоящего лука. Тот, позолоченный, с которым я в детстве изображал купидона, не в счет. Он вообще никуда не годился, – ответил Бен, едва веря, что это он, юноша, стоящий сейчас рядом с хозяином дома, выступал когда-то в роли загримированного под купидона чудо-ребенка.

– Тебе нужно просто потренироваться. Раньше я был отменным стрелком, но теперь, боюсь, попаду разве что в дверь сарая. Придется нам вместе как следует поработать, – подбодрил его Торни.

И мальчики удалились, громко топая и хлопая дверями, а Бэб проговорила тем самым тоном юной леди, который ей помогал обычно настроить деятельный ее мозг и непоседливое тело на усидчивое занятие шитьем:

– Мы раньше делали себе луки из китового уса, но теперь уже слишком взрослые, чтобы в это играть.

– Я бы и сейчас хотела, – честно призналась Бетти, втыкая иголку в противоржавленник, как она называла маленький семейный мешочек с наждачным порошком. – Но Бэб, конечно, не согласится. Ей ведь уже почти одиннадцать.

– Между прочим, взрослые люди с удовольствием занимаются лучным спортом. Особенно в Англии. Я читала недавно об этом статью, и там была даже картинка, на которой изображалась королева Виктория со своим луком. Так что, Бэб, ты совершенно напрасно стесняешься, – сказала мисс Селия, нашаривая среди книг и бумаг в уголке дивана газету с упомянутой статьей, так как, по ее мнению, тренировки, которыми собрались заняться Торни и Бен, были бы столь же полезны и девочкам.

– Сама королева! Подумать только! – до крайности впечатлилась Бетти, очень довольная, что ее старшая и самая уважаемая подруга мисс Селия не сочла ее глупой из-за пристрастия к лукам.

– В стародавние времена, – продолжала мисс Селия, – луки и стрелы использовались в крупных сражениях, и отряды, вооруженные ими, были обучены так синхронно стрелять, что небо становилось черным от стрел и людей разили они наповал. Мы же с вами как раз об этом читали.

– И у индейцев луки со стрелами тоже были! – вдруг, словно проснувшись, звонко выкрикнула Бэб, которую битвы интересовали гораздо больше, чем королева. – У нас с Бетти есть каменные наконечники от индейских стрел. Мы их нашли в земле у реки.

– Пока вы дошиваете, расскажу вам одну историю. Она отчасти и про индейцев, – сказала, откидываясь на подушки, мисс Селия, и иголки в руках двух девочек вновь засновали, протыкая ткань полотенец, а глаза засияли от предвкушения чего-то наверняка интересного.

– Лет сто назад, а может, даже и раньше в маленьком поселении на берегах Коннектикута, что означает «Длинная Река Среди Сосен», жила девочка, которую звали Матти Килберн. На холме стоял форт. Люди в нем укрывались при угрозе опасности, и случалось такое нередко, потому что места были новые и дикие. Уже множество раз индейцы спускались с верховьев реки на своих каноэ, сжигали дома поселенцев, убивали мужчин, а женщин и детей уводили с собой. Матти жила в крепком бревенчатом доме вдвоем с отцом, он редко куда-нибудь уходил надолго, поэтому она ощущала себя в безопасности. И вот как-то во второй половине дня, когда фермеры работали на своих полях, вдруг раздался звон колокола. Это был знак, что опасность рядом. Мужчины, побросав инструменты, со всех ног побежали к домам спасать женщин, детей и немногие ценности, которые у них были. Мистер Килберн с дочерью на одной руке и с ружьем в другой уже мчался по направлению к форту, когда увидел: от реки стремительно приближаются смуглые люди. «До форта не добежать. Не успею!» – стало ясно ему. Он огляделся в поисках места, которое надежно укрыло бы Матти. Сам он был человеком храбрым, собирался идти сражаться с врагом, понимая, что людям помощь его нужна, но в первую очередь ему требовалось позаботиться о дочери.

Рядом простиралось заросшее пастбище. Слыло оно «нехорошим местом», скот на него давно уже не выгоняли, и даже индейцы старались туда не соваться, но мистер Килберн решил его пересечь ради единственного дерева, которое росло на противоположном краю. Это был большой полый вяз. В его-то дупло фермер торопливо и опустил девочку, на прощание сказав:

– Сиди тихо, дочка, пока я не вернусь за тобой. И молись в ожидании своего отца.

Укрытие было надежным. Дупла и не разглядеть за молодыми ветвями, которые его совершенно скрывали от посторонних глаз. Раздвинув их, фермер еще раз глянул в лицо девочки. Истинная дочь поселенца, она старалась не показать, как ей страшно, и с улыбкой проговорила:

– Возвращайся скорее, отец.

Мистер Килберн ушел. Удача в сражении том от него отвернулась. Его захватили в плен, и, уведенный индейцами, он исчез. Люди не знали, жив он или нет, но Матти хватились, какое-то время пытались ее отыскать, а не найдя, решили, что она попала в плен вместе с отцом и, видимо, их обоих они уже никогда не увидят. Минуло несколько лет, когда бедный мистер Килберн, сбежав из плена, пробрался сквозь дикие необжитые места к своему опустевшему дому. Первый вопрос его был, конечно, о дочери. Выяснилось, что Матти со дня той битвы никто не видел. Тогда мистер Килберн им рассказал о вязе на «нехорошем пастбище». Люди в ответ стали растерянно переглядываться, посчитав, что бедняга в плену повредился умом, однако отправились посмотреть, и каково же было всеобщее изумление, когда они заглянули в дупло. Человеческие кости, обрывки полуистлевшей ткани, две потемневшие до черноты серебряные пряжки от ботинок с надписью «Матти» предстали их скорбным взорам внутри полого дерева. И наконечник индейской стрелы, оказавшийся там же, вполне объяснил всем трагедию, которая произошла тогда. Девочка, даже раненная шальным выстрелом из лука, не попыталась выбраться, а послушно ждала, когда за ней вернется отец.

Если мисс Селия рассчитывала, что за время, пока рассказывает, девочки справятся со своим шитьем, то напрасно. Работа сестер не продвинулась ни на один стежок. Да и как можно заниматься подшивкой вафельных полотенец, когда вы слушаете такое. Бэб воспользовалась куском ткани, чтобы вытирать струящиеся по щекам слезы, а Бетти свое вовсе уронила, даже не заметив, на землю, пока слушала с горящими глазами трагическую историю.

– И это на самом деле случилось? – спросила Бетти, очень надеясь услышать, к своему облегчению, ответ мисс Селии, что это вымысел.

– На самом деле. Я видела это дерево и холм, где располагался форт. А почерневшие серебряные пряжки от туфелек Матти до сих пор хранятся в доме, где живут невдалеке от того места потомки Килбернов, – ответила мисс Селия, вновь пытаясь найти газету с изображением королевы и ее лука, чтобы утешить своих расстроенных слушательниц.

– Мы поиграем в это у старой яблони. Бетти сядет рядом с ней на корточки, а я буду ее отцом, который навалит на нее листья. А потом стану индейским воином, который стреляет в нее из лука. И стрелы сделаю. Будет здорово, правда? – выкрикнула Бэб, захваченная замыслом драмы, в которой сыграет целых две главные роли.

– Нет, совершенно не здорово! – воспротивилась Бетти. – Не хочу я такой игры, где в меня стреляют. И в дыре с паутиной сидеть мне не нравится. Лучше сделаю себе форт из сена и засяду там в безопасности. А Матти пускай изображает моя кукла Дайна. Я больше ее не люблю. У нее последний глаз выпал. Посади, Бэб, ее возле яблони и стреляй сколько влезет.

Но прежде чем Бэб успела принять компромисс, примиряющий обе стороны, появился Торни с луком в руках.

пропел юный джентльмен, прицеливаясь в толстую малиновку, чей красный жилетик выглядел слишком теплым для такого жаркого августовского дня.

«Но ему не удалось!» – почти явственно прозвучало в чириканье птицы, с чем она, махнув ржаво-черным хвостом, и улетела.

– Вот именно этого вы мне сейчас же пообещаете не делать, мальчики. По мишеням стреляйте хоть до упада, но ни одно живое существо пострадать не должно, – сказала мисс Селия, когда следом за Торни появился и Бен, оснащенный ее собственным снаряжением, которое давно уже лежало без дела.

– Разумеется, мы не станем, раз ты против, хотя я после нескольких тренировок запросто смог бы подстрелить птицу не хуже того типа, про которого ты мне читала. Ну который с маху сбивал дятлов, жаворонков и цапель. – Торни эта статья в газете понравилась, а сестра, читая ему ее вслух, оплакивала уничтожение ни в чем не повинных птиц.

– Попросите взаймы у сквайра старое чучело совы. Прекрасная будет мишень для вас. Эта птица такая огромная, что, пожалуй, вы даже сможете иногда попадать в нее, – засмеялась мисс Селия, которая на любую похвальбу брата всегда отвечала подтруниванием.

Торни без комментариев пустил стрелу вертикально вверх, и она улетела так высоко, что, казалось, уже никогда не вернется. Когда же вернулась и, дрожа, врезалась в землю, Санчо вытащил ее и поднес владельцу, всем своим видом выказывая полное одобрение игре, где и ему нашлось место.

– Недурно для начала, – одобрил себя Торни. – Теперь ты, Бен, попробуй.

Опыт по части луков, однако, у Бена был невелик, и, как ни старался он последовать примеру великого своего наставника, стрела его лишь совершила в воздухе вялый кульбит, вслед за чем приземлилась в опасной близости от задранного вверх носа Бэб.

– Если вы намерены и дальше в угоду собственному развлечению угрожать свободе и жизни других людей, то лучше, пока не поздно, я луки у вас конфискую. Упражняйтесь в яблоневом саду. Это и безопасно, и нам оттуда вы будете прекрасно видны, когда мы сидим здесь. Будь у меня в порядке обе руки, нарисовала бы вам отличную яркую мишень. – Мисс Селия с досадой поглядела на все еще бесполезную правую руку.

– Мне бы хотелось, чтобы ты вновь занялась стрельбой. Ты ведь раньше всех девчонок обставляла, – несколько покровительственно произнес Торни, будто приходился Селии не младшим, а старшим братом, хотя в то время ему было только двенадцать лет и ростом он едва доходил сестре до плеча.

– Увы, сейчас не смогу, – снова глянула на заживающую руку мисс Селия. – Но с удовольствием предоставлю свое место Бэб с Бетти, если ты сделаешь им луки и стрелы поменьше. Ваши слишком для них велики. Девочки с ними не справятся.

Вид у двух юных джентльменов вдруг сделался таким отсутствующим, каким обычно становится у мальчишек, если им предлагают принять в свою игру девочек, а они прикидываются, будто до них не сразу дошло, чего именно от них ждут, особенно если девочки к тому же маленькие.

– Ну, это, наверное, будет слишком сложно, – смиренно проговорила Бетти, однако с настолько явной и подкупающей (хоть и невысказанной) мольбой, что на нее невозможно было ответить отказом.

– А я для себя сама смогу сделать, – с независимым видом тряхнула головой Бэб.

– Мне не составит труда сделать для тебя лук, Беттинда, – смягчился Торни под ее трогательно-умоляющим взглядом.

– А ты, Бэб, пожалуй, все-таки сможешь пользоваться моим, – чуть поразмыслив, сказал Бен. – Кулак у тебя уже достаточно сильный. Получится тетиву натягивать, – добавил он, решив про себя, что будет невредно, если появится кто-то, у кого со стрельбой дела обстоят еще хуже, чем у него самого. Он ведь за прошлую жизнь привык к успеху и похвалам, а с луком и стрелами проигрывал пока Торни по всем статьям, и это воспринималось им довольно болезненно.

– А я буду судьей, – вызвалась мисс Селия. – Начищу серебряную стрелу, которой иногда закалываю волосы, и пусть она, пока я не придумала что-то получше, станет призом победителю.

Вопрос решился ко всеобщему удовольствию, и мисс Селия уже ясно предвидела, какой азарт предстоит испытать всей ее юной компании в эти жаркие августовские дни.

На удивление, скоро мода на стрельбу из лука охватила весь город. Началось с того, что Бен с Торни, просовещавшись весь вечер, на другой день основали Клуб Вильгельма Телля. Бэб и Бетти тут же были приняты в почетные его члены, а к концу недели уже все мальчишки в округе расхаживали с луками и колчанами, полными стрел, то и дело с подкупающей непосредственностью пуская их в ход, совершенно не озадаченные при этом соображениями безопасности своих сограждан. Городские власти приняли меры. Страстные поклонники модного спорта были изгнаны в уединенные места. Члены клуба установили там мишени и неустанно тренировались. Особенно Бен, вскорости обнаруживший, что гимнастические занятия, коим он вынужден был предаваться с самых своих ранних лет в цирке, обеспечили ему твердую руку и меткий глаз. С помощью Санчо, моментально ему приносившего улетевшие стрелы, он умудрялся за час тренировок сделать куда больше выстрелов, чем остальные, вынужденные сами бегать за стрелами, и постепенно все лучше и лучше осваивал новое для себя занятие.

Торни достаточно быстро удалось возродить прежние свои навыки, но силы после болезни до конца к нему еще не вернулись, и тренировки быстро его утомляли. Бэб, наоборот, была полна сил и целиком посвятила себя грядущему состязанию, изо всех сил натягивая тетиву лука мисс Селии, потому что лук Бена для нее оказался все же тяжеловат. Других девочек в Клуб Вильгельма Телля не принимали, поэтому они основали свой и назвали его, под впечатлением от статьи с портретом королевы, стреляющей из лука, «Викторией». Газета-то ведь переходила из рук в руки по всему городу. Бэб и Бетти в «Викторию» тоже вступили и регулярно докладывали юным лучницам, что делают мальчики, так как единственные из девочек имели право тренироваться с последними, пока от такой чести не отказались, заметив, что их отсутствие только приветствуется.

Стрельболучная эпидемия разбушевалась с такой же силой, как вначале лета бейсбольная. Статью про королеву Викторию заучивали чуть ли не наизусть, книгу мисс Эджуорт «Две тетивы для лука» жадно читали, и под ее влиянием девочки нацепили зеленые ленточки, а мальчики наподобие предусмотрительного Бенджамина из этой истории стали таскать с собой целые ярды тетивы.

Всеобщее наслаждение новой игрой продолжило приносить многим радость и после того, как луки и стрелы были забыты. Видя, насколько дети пристрастились не только к стрельбе, но и к чтению, мисс Селия отправила целую коробку новых и старых книг в городскую библиотеку, которая наподобие большинства провинциальных библиотек была снабжена до крайности скудно. Пример девушки оказался заразителен. Последовали пожертвования от других людей, покрытые пылью полки в маленькой комнате за помещением почты словно по волшебству заполнились, и так как событие это совпало с началом каникул, то встречено оно было с большим воодушевлением. И какое же счастье, когда есть возможность насладиться чем угодно – древними книгами о путешествиях, прекрасными современными романами, стихами, особенно если времени благодаря каникулам для чтения предостаточно.

Успех первой попытки на ниве благотворительности вдохновил мисс Селию, и она принялась обдумывать, какими еще путями способна помочь, а приложить усилия здесь было к чему. Замыслом своим она не поделилась ни с кем, кроме друга за океаном, но мало-помалу у нее вызревали все новые планы, которые позже самым прекрасным образом осуществились.

Глава XIX Декламация

Первое сентября наступило, как всегда, слишком быстро. Мальчики и девочки потянулись со всех сторон города к восточной его части, где стояло здание школы, которое они называли «шкатулкой знаний». Вышагивал на сей раз среди прочих и Бен с аккуратной связкой учебников под мышкой. Шаг его был тверд, вид независим, хотя за храбрым фасадом скрывалось смущение из-за новизны ситуации, которое побуждало его вести себя так, чтобы никто не смог догадаться: в свои тринадцать лет он никогда до этого дня не переступал порог школы. Мисс Селия загодя поделилась его историей с Учительницей. Та была по натуре добра, да к тому же еще воспитывала собственных младших братьев, поэтому ей было нетрудно войти в положение нового ученика, и она, как могла, помогала ему освоиться. По части грамматики и правописания он оказался настолько хорош, что скоро с вполне обоснованной гордостью занял первое место среди одноклассников. А вот с арифметикой дело у него складывалось гораздо хуже. «Ускоренная подготовка» Торни принесла мало плодов, и Бен был вынужден осваивать этот предмет с самого начала. С этим он очень мучился. Милая Бетти сочувствовала ему от всей души, а потом страшно радовалась, когда успехи его стали превосходить ее собственные. Весьма относительное, впрочем, завоевание. Ведь сама Бетти особых талантов к учебе не проявляла, и если Бэб проскакивала разделы учебников стремительно, порой опережая даже старших девочек, то сестра ее вечно плелась в хвосте своих одноклассниц, каждую новую тему усваивая с большим трудом.

Бен, будучи не слишком высокого роста, внешне почти не выделялся среди одиннадцатилетних, а умом обладал достаточным, чтобы быстро наверстывать упущенное, и занялся учебой в школе так же упорно, как раньше осваивал какое-нибудь головокружительное сальто или стремился уверенно доставать пятками до головы. Прежние тренировки придали его телу ловкость, а мышцам крепость, и оно могло надежно ему служить в любых обстоятельствах. Теперь он должен был потрудиться, чтобы и разум его, обогащенный образованием, начал служить ему в жизни столь же верно, как натренированные мускулы, нервы и глаза служили при выполнении головокружительных трюков, не позволяя сломать себе шею. Все это Бен понимал и не оставлял усилий, веря, что упорство в конце концов принесет плоды, хотя арифметика ему пока упорно не подчинялась. Но человек, умеющий, прокрутив дюжину сальто, приземлиться на обе ноги и встать неподвижно, как изваяние, способен и во всем прочем сохранять выдержку. Бен не терялся, даже когда одноклассники поднимали его на смех, и часто следом повергал их самих ниц неожиданными знаниями. Именно так произошло, когда он, ответив, будто Китай находится в Африке, огорошил класс рассказом про животный мир этого континента, о котором его соученики почти не имели понятия. Когда же Бен был назван первым по чтению, ему стало ясно, что он постепенно догонит класс и в остальном.

Учительница хвалила его каждый раз, когда для этого появлялся повод, ошибки же поправляла с такой деликатностью, что Бен постепенно перестал краснеть, читая выученное наизусть, и мало-помалу достиг значительного успеха в этом занятии. Упорство его вызывало у всех уважение, ошибок теперь он почти избегал, и одноклассники стали больше обращать внимание не на них, а на то, что ему действительно хорошо удавалось. Так минула для Бена первая учебная неделя, первые шесть дней борьбы со своим невежеством, которому он, несмотря на множество препятствий, решил со следующего понедельника объявить еще более яростную войну. Длительный разговор с мисс Селией, с большим интересом и очень подробно расспросившей Бена о его школьной жизни, усилил в нем эту решимость, хотя кое о чем он рассказывать ей не стал.

Проблема была для него серьезная, однако искать поддержки в ее решении представлялось ему малодушием. Дело в том, что некоторые из школьников, неприкрыто выказывая презрение новичку, обзывали его бродягой и попрошайкой, с издевками поминали жизнь его в цирке, где, по их мнению, вел он существование хуже бродячих цыган, ночуя в палатке. Все это говорилось скорее не из жестокости, а из стремления подразнить, и как же часто подобные шутники оказываются глухи к чувствам тех, над кем самозабвенно потешаются! Стойкость не позволяла Бену реагировать на подобные выпады. Но, делая вид, будто ему все равно, он на самом деле был сильно затронут. Тем более что хотел войти в новую жизнь и как можно скорее стать вровень с другими мальчиками. Нет, он не стыдился своего прошлого, но, видя, как здесь относятся к его работе в цирке, был бы рад, если бы о ней забыли, да и сам с удовольствием бы забыл, к тому же последнее время, проведенное им там, изобиловало воспоминаниями отнюдь не радужными, которые теперь, когда он оказался в совершенно других условиях, представлялись ему еще мрачнее.

Но он ни словом не упомянул об этом мисс Селии. Узнала она все сама и еще сильнее расположилась к нему за стремление постоять за себя, никого не вмешивая, когда дело касается его лично. Бэб и Бетти прибежали к ней в понедельник после обеда, вне себя от возмущения сообщив, что Сэм очень мерзко обзывал Бена. Для чтения вслух они были слишком взволнованы, и мисс Селия начала расспрашивать, в чем дело.

– Сэму не понравилось, что Бен прыгнул дальше его… Он сказал, что Бену место в работном доме…

– А Бен ответил, что Сэму место в свинарнике… Этот Сэм такой жадина. Принес большущие яблоки и никому ни кусочка не дал откусить…

– Ну вот, Бен сказал про свинарник, а Сэм совершенно взбесился и загнал Бена на большой клен…

– Бен до сих пор там. Сэм ему не дает спуститься, пока он не попросит прощения, – сообщила Бэб.

– А Бен не попросит. Значит, думаю, ему там придется сидеть всю ночь, – с тревогой проговорила Бетти.

– Да ему все равно. А мы с удовольствием закинем ему туда ужин. Ореховый кекс и сыр бросать вверх очень удобно. Печеные груши, возможно, тоже не разобьются. Бен ведь так хорошо умеет ловить. – Бэб была уже вся в предвкушении этой акции.

– Если Бен не вернется к чаю, сходим его проведать. До меня уже доходили слухи, что Сэм постоянно его задевает. Это правда? – спросила мисс Селия в полной готовности защитить своего подопечного от любого преследования.

– Да. Сэм и Моулз постоянно его изводят. Они оба большие мальчики, и мы помешать им не можем. Но девочкам я ничего подобного не позволяю. И младшие мальчики тоже не смеют, после того как с ними поговорила Учительница, – весьма точно обрисовала Бэб создавшуюся ситуацию.

– А почему же Учительнице не поговорить с большими? – спросила мисс Селия.

– Бен не жалуется на них. И нам не позволил, потому что ябедничать ненавидит. Говорит, это битва его, ему ее и выигрывать. Думаю, ему не понравится, что мы вам рассказали, но как же иначе? – Бетти едва не рыдала от бессилия помочь другу в беде.

– И совершенно правы, что рассказали. Тут требуется мое вмешательство, и я это пресеку, – решительно заявила мисс Селия, после того как девочки процитировали ей еще несколько донельзя оскорбительных выпадов в адрес Бена.

Тут появился Торни, которого, судя по его виду, что-то очень развеселило.

– Ты Бена видел? Помог спуститься ему? – принялись наперебой расспрашивать его девочки.

– Да он сам прекрасненько это сделал наиловчайшим способом из всех, которые только можно себе представить, – с громким хохотом сообщил Торни.

– А где Сэм? – спросила Бэб.

– Пялится в небо, полагаю, рассчитывая увидеть, как там высоко-высоко летит Бен, – сильнее прежнего рассмеялся Торни.

– Ой, расскажи обо всем как следует! – воскликнула Бетти.

– Ну, значит, иду я мимо и вижу Бена, который застрял на дереве, и Сэма, который его камнями обстреливает. Я быстренько вмешиваюсь и велю толстяку проваливать. А он мне в ответ: «Не уйду, пока он прощения не попросит». Бен с дерева тоже голос подал: «Не собираюсь я, – говорит, – у тебя ничего просить, пусть хоть неделю здесь просижу». Я уже собирался этому гаду внизу научно врезать, когда мимо дерева проехала повозка с сеном, и Бен спрыгнул в нее. Так тихонько, что Сэм, который как раз на меня попер угрожающе, вообще ничего не заметил. В итоге Бена благополучно увезли. Я так восхитился, что даже на Сэма решил сил не тратить. Сказал, что на сей раз прощаю его, и ушел. А этот тупица остался. Полагаю, он там до сих пор ищет Бена и удивляется.

К моменту, когда Торни завершил свой рассказ, хохотала уже вся компания.

– А где Бен теперь? – спросила мисс Селия, после того как все чуть успокоились.

– Ну, полагаю, он немного прокатится, потом где-нибудь спрыгнет и довольный примчится домой. А мне вот нужно решить проблему с Сэмом. Не допущу, чтобы Бена всякие там задирали.

– Кроме тебя самого, – с хитрой улыбкой проговорила сестра, как бы напоминая ему, что он сам иногда начинает вести себя с Беном достаточно высокомерно.

– Ну, это наше дружеское семейное дело. И ему только на пользу, – ничуть не смутился Торни. – Но если другие – я всегда на его стороне. И Сэма с Моулзом заставлю их шуточки прекратить. Иначе они у меня узнают.

Тут мисс Селия, охлаждая воинственные порывы брата, принялась излагать свой план решения этой проблемы, в эффективности которого была совершенно убеждена.

– Я думаю в день рождения Бена устроить славное торжество, – начала она. – Сперва мои намерения были довольно скромны, но теперь мне хочется придать празднику куда больший размах. Пригласим всех ребят, которые учатся с ним, а сам он пусть станет героем этого праздника. Такая вот поддержка в его достижениях, после того как он прошел самый трудный этап. Он ведь действительно очень старается и, уверена, смело последует дальше. Полагаю, пример наш для многих окажется заразителен. Гораздо лучше, по-моему, чем открывать боевые действия.

– Ты права, – тут же увлекся ее замыслом брат, – но тогда нужно как-то так придумать, чтобы праздник и впрямь получился на славу.

Торни обожал участвовать во всяческих представлениях, но возможности давно уже не подворачивалось, и ему очень этого не хватало.

– Изобретем что-нибудь замечательное. «Великую комбинацию», как ты называл раньше свои потрясающие представления из отрывков трагедий, комедий, мелодрам и фарсов, – отозвалась мисс Селия, чью голову уже переполняло множество живейших сюжетов.

– И потрясем всю местную публику, – подхватил Торни. – Ручаюсь, они ни разу еще не видели спектакля. Правда, Бэб?

– Я была в цирке, – ответила та.

– И еще мы с ней иногда наряжаемся и изображаем «Детей в лесу», – добавила Бетти.

– Это все ерунда, – фыркнул Торни. – Я покажу тебе такую игру, от которой волосы встанут дыбом. И сами вы тоже сыграете. У Бэб отлично получится роль непослушной девчонки. – Торни был уже взволнован перспективой создания спектакля, который должен всех потрясти, и в то же время всегда готовый подразнить девочек.

Сестры собрались было возразить, одна – что совсем не хочет волос дыбом, а другая – что ей не нравится роль непослушной девчонки, когда им помешал пронзительный свист, услышав который мисс Селия заговорщицки прошептала:

– Тихо. Бен идет. Он пока не должен ничего знать.

На другой день, в среду, после обеда школа устроила выступление юных декламаторов, и мисс Селия на него отправилась, хотя обычно занятые делами старшие родственники выступающих своим появлением это мероприятие не удостаивали. На сей раз, однако, зрители были. В двух лицах. Вместе с мисс Селией пришла миссис Мосс. Учительница была очень горда их присутствием. По школе, едва они появились, пронесся взволнованный гул. Взоры девочек немедленно обратились к Бэб и Бетти, круглые лица которых зарозовели при виде мамы, усевшейся рядом с Учительницей. Мальчики вытаращились на Бена. А тот смотрел с часто бьющимся сердцем на дорогую хозяйку, не пожалевшую времени, чтобы прийти и послушать, как он выступает.

Торни рекомендовал ему продекламировать поэму «Маркос Боцарис» про борца за независимость Греции, но Бен предпочел шуточные стихи о конных состязаниях Джона Гилпина^[20] и проскакал знаменитый сюжет с огромным воодушевлением, хотя и нуждаясь в паре-другой подсказок, которые компенсировал идеальной декламацией, да к тому же в столь бешеном темпе, что даже сам запыхался, зато был награжден бурными овациями. Часть из них, похоже, слышалась с улицы, и это действительно было так. Торни не мог пропустить выступление Бена, но, не желая смущать оратора, затаился снаружи под окном, откуда после и наградил его заслуженными аплодисментами.

Последовали другие выступления. Мальчики декламировали большей частью что-то воинственно-патриотическое, девочки – сентиментально-лирическое.

Сэм сломался в попытке прочесть одну из известных речей Дэниела Уэбстера^[21]. Тщедушный Сай Фей храбро выступил со стихами «Снова в бой, ахейцы», провопив их с начала и до конца истошно-пронзительным фальцетом, видимо таким образом стремясь оказать честь старшему брату, который помог ему выучить это произведение шотландского поэта Томаса Кемпбелла. Билли Бартон прибег к весьма затасканному опусу Фелиции Доротеи Хеманс «Высадка пилигримов в Новой Англии», однако весьма своеобразно его исполнил. Жесты его были столь судорожны, будто с ним случился припадок, а голосом он выделывал такие модуляции, что слушателям оставалось гадать, вой или рык исторгнут уста его в следующий момент. Когда он дошел до строчек:

руки его закрутились, как крылья ветряной мельницы, а «гимн приветствия возвышенного спетый» потряс «до недр» не только «даль пустыни», но и мирно сидевших на скамейке младших школьников, а также само школьное здание, которое, зазвенев оконными стеклами, словно провозгласило вместе с Билли «хвалу и славу торжеству свободных». Когда наступил черед «над океаном взмыть орлу», Билли подпрыгнул столь высоко, что, казалось, стукнется головой об потолок, а слова «взревел сосновый лес» пророкотал так, будто лес этот учился реву у самого большого из львов известного укротителя Вана Эмбурга. «Бесстрашный женщин взгляд» был проиллюстрирован полным безумия взглядом самого Билли. «Открытый мужественный лоб» декламатор показал, рванув неожиданно вверх ниспадавшие ему на собственный распаренный лоб рыжеватые пряди. Месторасположение «яростного сердца юных» обозначил, громко врезав себе кулаком по грудной клетке. А затем, уставившись на Мэри Питерс, столь требовательно вопросил: «Что ищут в дальнем том краю?» – что потрясенная девочка пролепетала: «Не знаю». Это вынудило пламенного оратора в ускоренном порядке дойти до последней строки, благочестиво воздев под конец к потолку толстый указательный палец, что представлялось ему самому наилучшей находкой из всех, придуманных для данного выступления. Сел он на место исполненный несомненной уверенности, что родной город вправе гордиться таким оратором, так как не сомневался, что в будущем затмит даже известных своим красноречием политиков вроде Эдварда Эверетта и Уэнделла Филлипса.

Следующей выступила Салли Фолсом со стихотворением Джеймса Персиваля «Коралловая роща», выбранным ею исключительно ради слов «лиловая кефаль и золотые рыбки плавают», громко произнеся которые она рассчитывала, что подруга ее, чья фамилия накрепко связана смыслом с рыбой кефаль, вздрогнет и зардеется.

Одна из старших девочек выдала «Потерянную любовь» Уордсворта столь скорбным тоном, так тиская руки, да к тому же еще с такой болезненной гримасой возгласив: «И вот лежит она в могиле, о! насколько для меня все изменилось!» – что можно было подумать, ее внезапно пронзила острая зубная боль.

Бэб, всегда выбиравшая что-нибудь веселое, и на сей раз сумела вызвать у присутствующих общий смех, до того уморительной оказалась ее манера прочтения стихов «Кискин класс», которые, полагаю, многим из моих юных читателей хорошо знакомы. К восторгу публики, Бэб очень натурально мурлыкала и шипела. Когда же дошло до слов: «Милая мама потерла свой нос», дети заверещали от хохота, видя, как юная декламаторша изобразила рукой кошачью лапу. И подлинным апофеозом этого выступления стало финальное вкрадчивое «мур-р», с которым Бэб вернулась на место.

Бетти застенчиво прошелестела «Маленькую белую лилию» Джорджа Макдональда, не прекращая раскачиваться взад-вперед, будто только подобным способом и могла извлечь заученное из памяти.

– Насколько я понимаю, на этом мы завершаем. Но если кто-то из леди желает что-нибудь сказать детям, буду очень рада, – не торопясь распускать класс, вежливо проговорила Учительница.

– Пожалуй, мадам, я тоже прочту стихи, – повинуясь внезапному импульсу, объявила мисс Селия.

Она вышла со шляпкой в руке вперед, сделала книксен и начала читать очаровательную балладу Мэри Хауитт «В день летнего солнцестояния». Выглядела она удивительно молодо, жесты ее отличались естественностью и простотой, голос был чист, дети завороженно внимали ей, и каждое слово, произнесенное этой прелестной чтицей, накрепко западало в их души. Вплоть до морали, которая содержалась в заключительных строках:

Мисс Селия села под шумные рукоплескания, и еще не смолкли аплодисменты, а у слушателей уже засвербело внутри от укоров совести, заговорившей под впечатлением от услышанного, и перед глазами детей встали как наяву несделанные дела, лица случайно или намеренно ими обиженных и недочеты собственной декламации.

– А теперь споем, – призвала всех Учительница.

Дети старательно прокашлялись, но песне не суждено было прозвучать, потому что дверь распахнулась и в класс вошел на задних лапах Санчо со шляпой Бена на голове и смиренно сложенными на груди передними своими конечностями, а из-за спины его раздалось:

Продолжить Торни не смог. Голос его заглушили раскаты громового хохота.

– Прочь, нахал! – скомандовал Бен, заставив Санчо с молниеносной скоростью ретироваться наружу.

Мисс Селия рассыпалась в извинениях за хулиганскую выходку брата, но Учительница ей ответила, что появление Санчо вполне уместно, так как чем веселее на декламациях, тем лучше. Миссис Мосс тем не менее все-таки сочла нужным строго погрозить пальцем дочерям, которые хохотали вместе с остальными детьми. Унялись школьники лишь после того, как Учительница позвонила в колокольчик. Обычно так сообщалось, что можно идти по домам, поэтому все примолкли, намереваясь досмеяться на улице, но тут, к их удивлению, хорошенькая леди проговорила со свойственным ей дружелюбием:

– Хочу поблагодарить вас за прекрасные выступления. Надеюсь, в следующий раз мне снова будет позволено прийти сюда, а кроме того, приглашаю всех присутствующих в ближайшую субботу на день рождения моего дорогого мальчика. Во второй половине дня состоится состязание лучников, и, насколько мне известно, будут присутствовать оба клуба. А вечером мы сможем как следует повеселиться и сколько угодно похохотать без опаски нарушить какие-нибудь правила. Словом, еще раз от имени Бена повторю приглашение. Мы с ним очень надеемся всех вас увидеть. Давайте вместе превратим для него этот праздник в самый лучший на свете.

В комнате находилось двадцать учеников, но стоило отзвучать объявлению мисс Селии, как восемьдесят рук и ног подняли такой шум, будто разбушевалась добрая сотня детей. Мисс Селия мигом завоевала всеобщую любовь. Да и как могло быть иначе, если она кивала по-дружески каждой девочке, а каждого мальчика называла по фамилии, прибавляя, когда обращалась к самым старшим, слово «мистер», чем они были окончательно пленены. Пригласи она после этого их даже с обещанием выпороть, они непременно явились бы, полагая, что за угрозой ее скрывается какая-нибудь отменная шутка. Словом, воодушевление, с которым все восприняли предстоящий праздник, не имело границ, хотя никто из приглашенных и не догадывался о цели, которую преследовала его устроительница.

На Бена стоило посмотреть. Обрадованный и гордый оказанной честью, он не знал, куда деть глаза, и с большим облегчением понесся вместе с другими ребятами на улицу. Были, конечно, и раньше у него догадки, что к его дню рождения что-то затевают, но такого размаха он предположить не мог. Вся школа приглашена, включая Учительницу! Эффект проделанного мисс Селией сказался с головокружительной быстротой. Мальчики тут же принялись проявлять обостренно-дружеское внимание к Бену. Даже Сэм, опасаясь, как бы не оказаться вдруг за бортом праздника, спешно протянул своему недавнему недругу оливковую ветвь мира в виде большого яблока, еще сохранившего тепло его кармана. А Моулз немедленно загорелся идеей обменяться складными ножами, причем к большой выгоде Бена.

Щедрей остальных оказался вклад Торни. Возвращаясь домой вдвоем с Селией, он объявил ей:

– Знаешь, не надо мне состязаться за приз. Я ведь стреляю лучше, чем остальные, потому что начал этим заниматься, как сама знаешь, гораздо раньше кого-то из них. Значит, мое участие будет нечестным. А кроме меня, самые лучшие стрелки Бен и Билли. Силы у них примерно равны. У Бена крепкая рука, у Билли глаз поточнее. Оба хотят победить. Без моего участия у Бена появится неплохой шанс. Остальные-то игроки гораздо слабее.

– Не забывай о Бэб. Стреляет она почти так же здорово, как эти двое, а победить ей хочется, может, даже больше их, а значит, ей тоже должен быть предоставлен шанс.

– Хочет-то хочет, но ей не удастся. Куда там девчонкам, хотя хорошо, что они получают от этого удовольствие. Упражнение и для них полезное.

– Со здоровой рукой я бы тебе доказала, что девочки способны очень на многое, когда захотят. Не будь слишком высокомерным, иначе можешь уткнуться носом в землю.

– Уж как-нибудь не уткнусь, – спокойно ответил Торни на насмешку сестры и отправился устанавливать мишени для Бена.

– Будущее покажет, – проговорила ему вслед Селия и с той самой минуты решила, что Бэб станет главной ее ученицей и вместе они преподадут хороший урок как мистеру Торни, так и остальным юным джентльменам.

Замысел этот замешен был на озорстве и азарте. Ведь мисс Селия, несмотря на свои двадцать четыре года, была еще очень юна душой и пылко стремилась к тому, чтобы у представительницы ее пола появился реальный шанс по-настоящему себя проявить.

Бэб она заставила тренироваться по утрам и вечерам, показывая и уча ее всему, чему только могла при единственной действующей руке. Девочка жадно ловила ее указания и в тренировках была неустанна, гордясь своими успехами и питая надежду на достойное место в соревновании. Руки у нее ныли, кожа на пальцах сделалась грубой от тетивы. Тем не менее она смело продвигалась вперед по пути к совершенству. Вскорости стрела за стрелой у нее стали летать с достаточной точностью и вонзались в мишень все ближе к яблочку.

Мальчики, поглощенные собственными тренировками, не обращали внимания на ее успехи, зато Бетти усиленно ей помогала тем же, что и Санчо Бену: бегая с безграничным терпением до ломоты в ногах за стрелами. Она посвятила себя победе старшей сестры, в которую верила до такой степени, что собственные тренировки ею были почти заброшены, и когда она пробовала стрелять сама, то мало куда попадала, даже если старалась.

Глава XX День рождения Бена

Тринадцатилетие Бена ознаменовалось потрясающей выставкой флагов. Можно было подумать, что вследствие какого-то взрыва они разлетелись по дому, саду, аллеям. Самых разнообразных форм, размеров, цветов и дизайна, флаги повисли везде – от печной трубы и конька крыши до ворот, придав этому тихому месту яркую праздничность циркового шатра. Наилучшую праздничность из всех, которые Бен только мог представить себе.

Мальчики поднялись очень рано и теперь, воплотив свой замысел, могли сполна насладиться им. Свежий ветер колыхал флажки на растяжках, побуждая их выделывать причудливейшие коленца: венецианский лев с крыльями словно собрался упорхнуть на родину; китайский дракон, размахивая разветвленным хвостом, чуть ли не вцеплялся в бирманского павлина; русский двуглавый орел клювом одной головы клевал турецкий полумесяц, а клювом другой, похоже, взывал к английскому льву: «Поторопись мне на помощь!» В спешке мальчики не заметили, что сиамский слон повис у них вверх ногами и под порывами ветерка весело приплясывал на голове под реющими над ним полосами и звездами флага Соединенных Штатов Америки. Ирландский флаг оказался в прекрасной видимости из кухонного окна. И так как мальчики к золотой арфе на зеленом поле налепили еще и трилистник, который знаменовал празднование Дня святого Патрика, то никого не должно было удивлять, что кухарка Кетти, готовя завтрак, радостно напевала «День святого Патрика утром». Конуру Санчо наполовину задрапировала шуршащая бумажная имитация роскошного флага Испании. А над каретным сараем гордо реял и хлопал на древке аравийский флаг с солнцем и луной, словно напоминая всем, что Лита арабской породы и что арабские лошади лучшие в мире.

Девочки, едва выйдя на улицу, сказали, что такого себе даже не представляли. Торни начал играть на флейте гимн Соединенных Штатов Америки, а Бен, взобравшись на столб ворот, принялся долго, радостно и продолжительно кукарекать. Проснувшись, он обнаружил у себя в комнате подарки. Они удивили его и обрадовали, а кто их ему преподнес, он немедленно догадался по деликатно подсунутому среди них футлярчику для спичечного коробка в виде мышеловки. Запонки и хлыстик показались ему настоящим сокровищем. Мудрая мисс Селия все-таки придержала и то и другое до его тринадцатилетия, как ею и планировалось изначально, потому что, когда вернулся Санчо, никакие добавочные подарки не произвели бы на Бена за этим всепоглощающим счастьем никакого впечатления. Миссис Мосс испекла для него пирог, за который он поспешил ее поблагодарить, и не меньшую благодарность выразил Бэб и Бетти за красные варежки. Вязали они их долго, тайно и старательно, но уж так вышло, что варежка Бэб получилась узкой, длинной и с острым большим пальцем, а варежка Бетти – короткой, широкой и с пальцем толстым. И как миссис Мосс ни старалась вымачивать их да вытягивать, они упорно, к расстройству маленьких вязальщиц, продолжали оставаться разными. Бен, однако, немедленно заверил девочек, что так ему даже больше подходит, поскольку сразу можно определить, где правая, а где левая. А затем он их надел и принялся расхаживать взад-вперед, посмеиваясь и рассекая новым хлыстиком воздух. Было очень забавно видеть, до чего он доволен. Девочки в совершеннейшем восхищении героем дня как тени следовали за ним по пятам.

На подготовку к торжеству ушло целое утро, и едва завершился обед, все постарались как можно быстрее облачиться в лучшую свою одежду, потому что, хоть гости и были приглашены к двум, нетерпеливые мальчики и девочки уже с часа дня толклись на Аллее вязов, ожидая, когда наконец настанет время войти.

Первым, однако, прибыл неприглашенный гость. Едва Бэб и Бетти уселись в своих жестко накрахмаленных ситцевых платьях и белых фартуках с оборками на ступеньку крыльца, чтобы хоть мгновение передохнуть до начала праздника, как в сиреневых кустах зашуршало, и оттуда вышел Альфред Теннисон Барлоу. Зеленая блуза, широкий ремень с серебряной пряжкой, перо на шапочке и лук в руках выдавали его стремление стать похожим на Робин Гуда.

– Я пришел стрелять. Я про это слышал. Мой папа мне объяснил, что такое стрелять из лука. А пирожные у вас будут? Мне они нравятся.

После такого вступления поэт сел, ожидая с невозмутимым видом ответа. Надо признаться, две юные леди сперва захихикали и только потом, вспомнив о приличиях, сообщили, что пирожных будет куча, а мисс Селия не будет против его прихода без приглашения.

– Она меня пригласила в тот раз, но я до сегодня был очень занят корью. У вас здесь была корь? – Ему явно хотелось обменяться впечатлениями по поводу этой малоприятной болезни.

– Была, но очень давно, – ответила Бетти. – А чем ты еще занимался помимо кори?

– У меня состоялся бой со шмелем.

– И кто победил? – поинтересовалась Бэб.

– Я! Убежал от него, и он догнать меня не смог.

– А стреляешь ты хорошо?

– Я попал в корову, но она почему-то не обратила внимания. Наверное, ей показалось, что это муха.

– А твоя мама знает, что ты пошел к нам? – полюбопытствовала Бэб, сильно подозревая, что великое поэтическое дарование снова сбежало из дома.

– Нет. Мама поехала кататься, поэтому я не смог ее предупредить.

– Очень плохо быть непослушным мальчиком. В моем учебнике для воскресной школы написано, что непослушные мальчики и девочки не попадут в рай, – с назидательным видом проговорила добродетельная Бетти.

– А мне туда совсем и не хочется, – огорошил ее ответом сэр Альфред Теннисон.

– Это еще почему? – сурово осведомилась Бетти.

– Потому что мне моя мама сказала, что там совершенно нет грязи. А я люблю грязь. Вот лучше здесь и останусь, где ее полно. – И чистосердечный юнец, щедро зачерпнув руками землю, принялся лепить из нее куличик.

– Боюсь, ты очень плохой мальчик, – покачала головой Бетти.

– О да. Это так, – легко согласился он. – Папа мне часто говорит то же самое. А он во всяком таком хорошо разбирается, – добавило юное дарование, поерзав с болезненным видом, из чего можно было заключить, что папа его в своих осуждениях одними словами не ограничивается.

Стремясь уйти от этой не слишком радующей его темы, он переключил внимание девочек на ухмыляющиеся физиономии, рядком торчащие над каменной стеной:

– Вы вот в этих стреляете?

Сестры разом задрали головы. Физиономии действительно походили на великолепный набор мишеней. Только не для стрельбы, а для осуждения.

– Вам должно быть стыдно подглядывать, пока мы еще до конца не готовы! – вскричала Бэб, хмуро глядя на сплошь знакомые лица, которые с ухмылками таращились на них сверху вниз.

– Мисс Селия поручила нам выйти до двух и быть готовыми к приему гостей, если она сама не успеет еще спуститься, – важно сообщила Бетти.

– Часы бьют два! Вперед, девочки! – воскликнула Салли Фолсом, перепрыгивая через стену.

Следом за ней устремилось еще несколько родственных душ, и тут на улицу как раз вышла хозяйка дома.

– Вы похожи на амазонок, штурмующих форт, – обратилась она к подбежавшим девочкам с луками, стрелами и зелеными ленточками, которые развевались на ветерке. – А вы как поживаете, сэр? – переключилась мисс Селия на поэта. – Я очень надеялась, что вы нас снова посетите, – добавила она, пожимая ему руку, в то время как он взирал кротко-заинтересованным взглядом на угостительницу пирожными.

Беседу их прервал налет мальчиков. Все гости спешили начать состязание. Быстренько выстроилась процессия с мисс Селией во главе, сопровождать которую выпала честь Бену. Остальные мальчики и девочки парами последовали за ними. Рука к руке, луки на плечах. Прямо как настоящий военный отряд с маршировавшими впереди Торни и Билли, которые, один на флейте, другой на барабане, подгоняли остальных, оглушительно наяривая «Янки Дудл». Глаза сияли, сердца бились в такт музыке под летними пиджаками и яркими платьями. Одаренному незваному гостю было поручено нести на красной подушечке приз, что он и осуществлял с большим достоинством, вышагивая рядом со знаменосцем Саем Феем, державшим за древко самый лучший из флагов Бена – белоснежный с зеленым венком, в центре которого красовались лук и стрела, а в самом низу алели буквы «К. В. Т.».

Отряд прошелся веселым маршем по всей территории, обогнул Старый Дом, вышел из ворот, продефилировал по Аллее вязов, вернулся и наконец извилистыми тропинками выбрался в яблоневый сад, где стояли мишень и скамья для ожидающих своей очереди лучников. Был принят регламент соревнования, после чего оно началось. Мисс Селия настояла, чтобы девочки состязались вместе с мальчиками. Те без особого сопротивления согласились, пожимая, однако, плечами и снисходительно шепча друг другу:

– Пусть попробуют, если уж им так хочется. Все равно они нам не соперники.

Первый тур был отборочным, и уже в ходе него оказалось, что по крайней мере две девочки кое на что способны. Бэб и Салли выступили куда лучше большинства мальчиков, во взглядах и на лицах которых после этого, словно в награду двум лучницам, уже не стало высокомерия.

– Бэб, ты так хорошо справляешься, будто я сам тебя обучал, – с неохотой вынужден был признать Торни, изумленный ее мастерством.

– Меня обучала леди, и я теперь собираюсь обставить всех вас, – задиристо ответила ему Бэб, сверкнув глазами в сторону мисс Селии.

– А вот этого у тебя не выйдет, – с уверенным видом возразил Торни, но тем не менее, тут же подойдя к Бену, шепнул ему: – Старайся изо всех сил, старина. Селия обучила Бэб всем своим научным хитростям, и эта плутовка уже умудрилась обойти Билли.

– Ну меня-то ей не обойти, – сказал Бен, выбирая лучшую из своих стрел и проверяя, достаточно ли хорошо на его луке натянута тетива.

Убежденность его в своем превосходстве Торни успокоила, да он, собственно, сам всегда был уверен, что ни одной девочке нипочем не одержать верх над мальчиком, если тот всерьез чего-то добивается и не жалеет на это сил.

Тем не менее с началом второго тура, когда развернулась борьба за приз, всем стало ясно, что победа вполне может достаться Бэб. По мере того как участники, которых теперь осталось лишь шесть, один за другим стреляли, пытаясь попасть в самый центр мишени, зрители все больше входили в азарт. Торни оценивал и фиксировал каждый выстрел. Победу одержит тот, кто попадет ближе всего к яблочку. Каждому предоставлялось по три попытки. Лидеры выявились почти сразу же. Бен и Боб остальных явно опережали, и именно одного из них ожидала серебряная стрела.

Сэм, по свойственной ему лени не утруждавший себя тренировками, вскорости предпочел от борьбы отказаться, заявив, прямо как Торни, что, мол, негоже такому взрослому и многоопытному выступать против малышни. Это вызвало смех. Полная его несостоятельность в стрельбе была видна невооруженным глазом. Моулз отважно продолжил сражаться, и окажись его глаз столь же точен, как крепки руки, малышне, вероятно, несдобровать бы, но, увы, посланные им стрелы вонзились в мишень несравненно дальше от яблочка, чем у Билли.

Салли Фолсом надеялась победить Бэб, эффектно натягивала тетиву перед каждым выстрелом, но тщетно. Не удалось этого и высокой Марии Ньюкомб. Легкая близорукость побудила ее воспользоваться на состязании одолженными у сестры очками, которые свели ее шансы на победу к нулю. Переносицу ей сдавило, внимание оказалось на это отвлечено, и в итоге все выпущенные ею стрелы попадали только во внешний круг мишени.

Билли стрелял замечательно, но на последнем выстреле занервничал, заторопился, и стрела его прошла мимо яблочка.

– Давай, Бен! – кричали одни.

– Давай, Бэб! – вопили другие.

– Задай ей, Бен!

– Покажи ему, Бэб!

И настал момент каждому из двоих сделать решающий выстрел. Торни охватила такая тревога, словно от победы или поражения его выдвиженца зависела по меньшей мере судьба страны. Бэб предстояло выйти к мишени первой, и пока мисс Селия осматривала ее лук, проверяя, все ли в порядке, она неотрывно глядела на своего взволнованного соперника.

– Я очень хочу победить, но Бену тогда станет так обидно, что надеюсь, не победю, – поделилась она своими сомнениями с мисс Селией.

– Иногда, проиграв, делаешься счастливее, чем если выиграл. Ты уже доказала себе и всем остальным, что стреляешь лучше большинства из них. Поэтому, добьешься приза или нет, ты все равно вправе очень гордиться собой. – И мисс Селия, улыбнувшись, возвратила своей ученице лук.

Бэб на мгновение задумалась. В голове ее стремительно пронеслось множество воспоминаний, желаний, планов. Все они были заманчивы, но жажда великодушия оказалась сильнее, и она слепо ей подчинилась.

– Я думаю, он победит, – тихо проговорила она с каким-то загадочным блеском в глазах и выпустила стрелу, против обыкновения почти не прицеливаясь.

Выстрел снова пришелся в яблочко, но опять не по самому центру, только не чуть левее, как предыдущий, а чуть правее. Это под радостные «ура» из стана девочек объявил Торни, а затем с тревогой прошептал Бену:

– Спокойно, старина, спокойно. Ты должен превзойти ее выстрел. Иначе твой проигрыш никогда не прекратят поминать.

Бен на сей раз удержался от утверждения, что Бэб его не победить. Он вообще ничего не ответил, а, сбросив шляпу и сдвинув брови, начал тщательно прицеливаться, чему очень мешали бешено колотящееся сердце и дрожь в руках, из-за которой натянутая тетива завибрировала.

– Надеюсь, ты победишь. Я этого очень хочу, – стоя у его локтя, проговорила Бэб.

И от щедрого ее пожелания на него словно повеяло ветром удачи. Пущенная им стрела угодила прямиком в яблочко, в то самое отверстие, которое осталось после самого удачного из сегодняшних выстрелов Бэб.

– Ничья! Ничья! – прокричали девочки, приглядываясь к мишени.

– Нет, у Бена ближе! Бен победил! Ура! – принялись подкидывать вверх шляпы мальчики.

Выстрелы разнились точностью лишь на толщину волоса, и Бэб с полным правом могла бы оспорить решение, но не стала. Точнее, ей все же не удалось сперва удержаться от мимолетной мечты, что вот следом послышатся вопли: «Бэб победила!» Ах, как славно для нее это прозвучало бы! Но тут взгляд ее обратился к сияющему лицу Бена, скользнул на облегченно вздохнувшего Торни, а от него – на мисс Селию, которая улыбалась ей поверх голов мальчиков. И Бэб, просияв не меньше, чем Бен, подбросила в воздух лучшую свою шляпку, пронзительно восклицая:

– Ура! Ура! Ура!

Очень это забавно у нее получилось, так как вопли других уже смолкли. Но разве могла она промолчать, если именно в этот момент и впрямь почувствовала, как потеря приза может порой принести больше счастья, чем его получение.

– Браво, Бэб! Для всех нас честь, что ты состоишь в нашем клубе, и я горжусь тобой! – провозгласил принц Торни, от души пожимая ей руку. Теперь, когда протеже его выиграл, он мог воздать должное той, которая, несмотря на то что была девчонкой, заставила Бена выложиться по полной.

Напыщенная его похвала сделала Бэб еще счастливее. Она встала под деревом, зализывая мозоль на пальце, натертую тетивой, пока Бетти заботливо подвязывала лентой ее растрепавшиеся локоны. Там-то ее и нашел Бен, которому только что вручили приз.

– Я думаю, Бэб, по-честному это ничья. Да, так на самом деле и есть. Вот и хочу, чтобы ты носила ее. Я ведь соревновался просто ради победы, а эта девчоночья штука мне не нужна. На тебе она куда лучше смотрится. – И он протянул ей розетку из зеленой ленточки, к которой была приколота серебряная стрела.

При взгляде на изящное украшение глаза у Бэб загорелись. Ей-то «эта девчоночья штучка» была столь же желанна, как и победа.

– О нет. Ты должен носить ее сам. Пусть будет видно, кто победитель. По-другому мисс Селии не понравится. Бен, мне совсем не жаль, что ты победил. Я все равно ведь выиграла у всех остальных. А тебя победить, думаю, мне бы и не хотелось, – сказала Бэб, и явно было ей невдомек, до чего точно выразилось в ее по-детски простых словах сестринское бескорыстие тех женщин, которые радостно воспринимают призы, полученные на жизненном пути братьями, а сами довольствуются сознанием, что достойны по праву того же, наград для себя не требуя.

Бен, как и Бэб, вряд ли мог до конца объяснить свои чувства, когда решительно настоял:

– Ты должна надеть ее. Иначе я буду себя ужасно чувствовать. Ты ведь тренировалась гораздо упорней, чем я. Мне это досталось лишь по случайности. Давай, Бэб. Доставь мне удовольствие. – И он неловко попытался прикрепить украшение к ее белому фартуку.

– Хорошо, – сдалась Бэб. – Я возьму. А вот ты простишь мне потерю Санчо? – И она так умоляюще посмотрела на Бена, что тот поспешил ответить:

– Да я давно уже это сделал. Сразу как Санчо вернулся.

– И ты больше не думаешь, что я нехорошая?

– Наоборот, считаю, что ты первоклассная. И всегда постою за тебя по-мужски. Ты же любому мальчишке дашь фору! – воскликнул он в жажде выразить, насколько покорен мастерством недавней соперницы, чье упорство и мужество сильно подняли его мнение о ней.

Бэб о лучшем комплименте не могла и мечтать, и он столь возвысил ее в собственных глазах, что она наконец действительно ощутила право на приз, позволив Бену как следует приколоть его к фартуку.

– Ну вот, приз находится там, где и должен. А Бен настоящий рыцарь, который добыл награду, чтобы вручить ее своей даме, так как ему самому достаточно лишь победы, – смеясь, сказала мисс Селия Учительнице, в то время как рыцарь и его дама уже присоединились к шумным играм остальных детей, от которых звенел весь яблоневый сад.

– Он научился этому в цирке. Именно там приобрел два качества, столь важные для мужчины. Терпение и храбрость. Замечательный мальчик. Его будущее меня очень волнует, – ответила Учительница, наблюдая с улыбкой, как юный рыцарь играет в чехарду, а благородная юная леди – в салочки.

– Бэб тоже славный ребенок, – отметила мисс Селия. – Невероятно быстро все схватывает и воплощает в жизнь, хотя иногда ее замыслы весьма дикие. Мне кажется, она сегодня могла выиграть, не вбей себе в голову, что куда благороднее уступить это право Бену. В качестве компенсации за то горе, которое причинила ему, когда потеряла пса. Я все это поняла по ее лицу. Уверена: Бену никогда не догадаться, почему он победил.

– Она иногда и в школе такое проделывает. И мне не хочется пресекать ее искупления, пусть даже они порой совсем не нужны или глупы, – начала рассказывать Учительница. – Совсем недавно я обнаружила, что она отдает своей обед бедной девочке, у которой вообще с собой никогда не бывает еды. Я спросила, зачем Бэб это делает, и знаете, что она мне ответила? «Раньше Эбби давали на обед только кусок черствого хлеба. Я над ней посмеялась. Тогда она вообще перестала что-либо приносить. Теперь пускай я за то, что смеялась над ее бедностью, буду сама оставаться голодной, а еду отдавать всю ей».

– Вы пресекли эту жертву? – поинтересовалась мисс Селия.

– Нет. Но позволила ей делить обед пополам с этой девочкой, а той добавляю немного от своего. Так что теперь я тоже в доле.

– А давайте-ка вы мне немного расскажете про эту Эбби, – попросила мисс Селия. – Я хочу подружиться со здешними бедняками и, надеюсь, вскорости смогу им помогать.

Она взяла Учительницу под руку и направилась вместе с ней к крыльцу, чтобы спокойно поделиться кое-какими из своих планов, узнав о которых гостья сочла этот день для себя на редкость счастливым.

Глава XXI Последнее появление купидона

За играми последовал ужин-пикник на траве, а потом, когда уже стали сгущаться сумерки, ребят провели к каретному сараю, в котором устроен был летний театр. Одну из больших дверей настежь раскрыли, внутри расставили скамьи, обращенные к двум красным скатертям, игравшим роль занавеса. Лампы, помещенные в ряд снизу сцены, прекрасно ее освещали. Слышалась музыка в духе напыщенных вагнеровских увертюр, которую под аккомпанемент сдавленного смеха исполнял на расческах, жестяных трубах, барабанах и дудках где-то прятавшийся от зрителей оркестр.

Многим из пришедших никогда ничего подобного видеть и слышать не приходилось, и они пораженно озирались вокруг, захваченные тем, что уже им предстало, и полные ожидания чего-то еще более необычайного, хотя старшие из детей позволяли себе при этом высказывать критические замечания по поводу конвульсивно подрагивающего занавеса и строить достаточно дикие версии о происходящем по ту его сторону.

Пока Учительница помогала за кулисами девочкам переодеваться, мисс Селия с Торни выступили перед зрителями с давно ими освоенной кукольной интермедией под названием «Картошки».

С этой целью вход в пустое стойло был затянут зеленой тканью, повешенной на такой высоте, чтобы скрыть с головой кукловодов, а над ней помещались еще две маленькие занавески. Они раздвинулись, и взорам публики предстала нарисованная на картоне китайская пагода, двери и окна которой вполне по-настоящему открывались. Сбоку от пагоды зеленели деревья с ярко сверкающими фонариками на ветвях, а над ними виднелась надпись «Чайный сад», обозначавшая предназначение этого замечательного местечка.

Бессмертное представление «Панч и Джуди» мало кто знал из приглашенных сегодня детей, поэтому оно приносило им особенное удовольствие. Прежде чем они успели как следует разглядеть декорацию, голос, четко произносящий каждое слово, пропел:

И на сцену с большим достоинством вышел герой в просторной желтой курточке и черной юбке, за которой скрывалась рука, управлявшая им. Перед поклоном Чангери Вангери снял островерхую шляпу, явив взорам публики лысую макушку с черной косичкой на затылке и раскосое китайское лицо, тщательно нарисованное на его голове из картофелины с дыркой в нижней части, куда был просунут указательный палец Торни, в то время как большой и средний заполнили рукава желтой курточки, обеспечивая картофельному герою способность жестикулировать.

Пока он приветствовал публику, песенка продолжалась:

Это утверждение Чангери Вангери Чан тут же решительно опроверг, принявшись лихо отплясывать джигу под разухабистый хор:

Танец завершился, хор смолк, Чан ушел в чайное заведение, где принялся поглощать немыслимое количество чашек чая с такими уморительными ужимками, что зрители даже несколько сожалели, когда их внимание было привлечено окошком, открывшимся в другой части пагоды, из которого показалось прекраснейшее создание. На этой картофелине, вычищенной до белизны, были нарисованы румяные щеки, алые губы, черные глаза, брови вразлет. А пучок черных шелковых нитей, заколотый несколькими блестящими булавками, изображал ее волосы. Пухленькую фигуру китайской леди окутывал розовый жакетик. Застенчиво замерев перед залом, чтобы все смогли по достоинству оценить ее красоту, прелестница взялась за подсчет денег, которые вынимала из такого большого кошелька, что маленькие ее ручки едва удерживали его на подоконнике. Хор, пока она занималась своей бухгалтерией, снова грянул, объясняя происходящее:

И Чан начал настраивать свое банджо, после чего с ним в обнимку повлек стопы к прекрасной и обеспеченной мисс, а хор в это время грянул припев:

Подхваченный вихрем страсти, Чан уронил свое банджо, упал на колени, стиснул руки и уткнулся перед прелестным созданием головой в пыль, но все старания его оказались тщетны.

Именно так все на самом деле и получилось. Жестокая чаровница обрушила на беднягу Чана кукольный тазик, полный воды, после чего неимущий любитель чая скончался в столь сильных конвульсиях, что голова его укатилась в зрительный зал. Мисс Кихи перевалилась через подоконник, любопытствуя, что произошло с ее воздыхателем, но моментально была атакована хлопнувшей ставней, и коварная ее голова тоже отделилась от туловища, к великой радости зрителей, которые назвали «картошки» замечательным представлением.

Тут менеджер Торни подготовил публику к главной части программы, объявив, что если кто-то из присутствующих и читал о театральных спектаклях, то все равно вряд ли может представить себе, каковы они, пока не увидит их сам. И вот сейчас именно это и произойдет. Будет сыграна самая элегантная и разнообразная композиция, которая когда-либо воплощалась на сцене.

Публика замерла в ожидании. Занавес после некоторой задержки и разнообразной силы грохотов, изрядно повеселивших аудиторию, поднялся. Представление началось с хорошо всем известной трагедии «Синяя Борода». История эта так глубоко запала в сердце Бэб и они с Бетти до того часто разыгрывали ее вдвоем, что осуществить сценический вариант почти ничего не стоило. Потребовались лишь декорации и костюмы. Торни в роли злодея был великолепен. С большой бородой из ярко-синей шерстяной пряжи, в мягкой шляпе с длинным пером, меховой накидке, красных чулках, резиновых тапочках и с настоящей саблей, которая кровожадно звякала при каждом его шаге. Говорил он пугающе низким голосом, сурово хмурил нарисованные жженой пробкой брови, злобно зыркал глазами. Нужно ли удивляться, что несчастная Фатима затряслась мелкой дрожью, когда он вручил ей ключи, один из которых оказался особенно большим и ярким.

Бэб в синем платье мисс Селии, подол которого тянулся за ней шлейфом, выглядела впечатляюще. Из распущенных ее волос торчало белое перо, шею охватывало настоящее жемчужное ожерелье с перламутровым медальоном. С ролью своей она справлялась прекрасно. Полный ужаса вопль, исторгнутый ею, когда она заглянула в Роковой Шкаф, и вовсе можно было назвать шедевральным. Изумительное старание ощущалось всеми в ее упорной попытке стереть пугающую красноту со Злодейского Ключа. И с каким трепетным ожиданием вопрошала она Бетти в роли сестрицы Энн:

– Сестрица Энн, сестрица Энн, ты кого-нибудь видишь?

В то время как Синяя Борода ревел яростно:

– Сама, мадам, соизволишь спуститься? Не то поднимусь и тебя притащу!

Трогательную сестрицу Энн нарядили в белую кисею и шляпку, украшенную розовыми розами, до которых она то и дело дотрагивалась нежными пальчиками, чтобы проверить, надежно ли они держатся, пока она поднимается по ступенькам и глядит сквозь маленькое окошко на приближающихся братьев.

Спешащие на выручку сестрам братья в лице Бена и Билли тоже от души постарались, подняв такой шум, словно скакали не двое всадников, а целая дюжина. Вооружение этих мужественных защитников хоть кого повергло бы в панику. За поясами у них был заткнут целый арсенал. Деревянные мечи поражали своей убийственной величиной и разве что искр оказались не в силах высечь в отважном бою, который предшествовал низвержению и смерти кровожадного изверга. Сцена боя привела мальчиков-зрителей в полный ажиотаж.

– Покажи ему, Бен! – возглашали они со скамей.

– Врежь ему еще раз хорошенько, Билли!

– Двое против одного нечестно! – нашлись и заступники Синей Бороды.

– Торни и двое нипочем!

– Ну все! Конец ему! Ура!

Так мальчиковая часть зрителей и поддерживала сражающихся, пока ожесточенная битва не привела к падению негодяя, который, неистово суча красными ногами, отошел в мир иной, а обе прекрасные леди, обняв друг друга, синхронно лишились чувств. Братья, взмахнув еще раз мечами над бездыханным врагом, скрепили победу крепким рукопожатием, и трагедия завершилась.

Буря восторгов и аплодисментов разразилась такая, что исполнителям пришлось несколько раз выходить на поклон, и Синяя Борода неизменно появлялся во главе труппы. Наконец он постарался, как мог спокойно, предупредить:

– Почтенная публика! Если вы не уйметесь, скамьи под вами сломаются и наступит хаос!

Это подействовало, и все успокоились в ожидании следующего номера, который, судя по смеху, доносившемуся из-за кулис, обещал что-то славное.

– Я знаю. Санчо будет участвовать. Слышал, как Бен кому-то велел: «Держи его крепче, он не укусит», – сообщил Сэм, подпрыгивая на скамье, столь велика была его жажда увидеть пса, который считался звездой в этой труппе.

– Надеюсь, у Бэб еще тоже будет какая-нибудь роль. Она такая смешная. Правда, платье у нее было очень элегантное? – спросила соседок Салли Фолсом, горя желанием облачиться в такое же и заправить в волосы перо.

– Мне больше Бетти понравилась. Она замечательно играла. В окошко высовывалась, будто и впрямь там кого-нибудь видит, – сказала Лидди Пекхэм, решив про себя, что еще до наступления ближайшего воскресенья выпросит у мамы розовые розы для своих волос.

Занавес наконец поднялся, и раздался голос Торни:

– Трагедия в трех картинах!

– Бетти! Бетти! Вон она! – нестройным хором возгласила публика, распознав под красным капором знакомое лицо.

На сцене и впрямь стояла Бетти. Она протягивала руку за корзинкой, чтобы взять ее у Учительницы, из которой получилась прекрасная мама, грозившая дочери пальцем, чтобы та не мешкала, когда пойдет через лес к бабушке.

– Я знаю! – выкрикнула Салли. – Это Мейбл в день летнего солнцестояния из тех стихов, которые у нас в школе прочла мисс Селия! Разве не узнаете?

– Ну и где ты увидела здесь больного ребенка? И у Мейбл платок был «обернут вокруг головы и булавками сколот». Нет, я считаю, это про Красную Шапочку, – ответила Лидди. Решив сама прочитать на следующей декламации милые стихи Мэри Хауитт, она их уже вовсю заучивала и, ясное дело, знала происходящее там до малейших подробностей.

Вторая картина окончательно подтвердила, что представляется именно «Красная Шапочка». На сцене появился волк, и какой! Вряд ли нашелся бы еще хоть один любительский театр, который бы обладал настолько подходящим для этой роли актером, да к тому же в таком замечательном оформлении. Санчо был неотразим и прекрасен в серой волчьей шкуре, служившей обычно мисс Селии прикроватным ковриком, а теперь надетой псу на спину и скрепленной у него на животе. С одной стороны из шкуры торчала морда Санчо, с другой весело болтался красивый волчий хвост, и о том, насколько последний аксессуар оказался для нашего исполнителя утешителен, вам смогла бы сполна объяснить лишь скорбеющая по его утере собачья душа. Именно хвост побудил Санчо смириться с не слишком ему сперва понравившейся ролью, и репетиции стали для пса подлинной радостью. Даже сейчас, на сцене, он обернулся полюбоваться сим благородным придатком, и его собственная аналогичная, но укороченная часть тела тут же завиляла от гордого сознания, что, пусть этот хвост и не совсем сочетается с пуделиной головой, зато достаточно длинен и прекрасно виден как людям, так и собакам.

Красивая получилась картина. Девочка шла, неся на локте корзинку, лицо ее, оттененное ярким капором, дышало наивной беззаботностью, поэтому никого не могла удивить та легкость и быстрота, с какими волк смог завести с ней дружбу, выведать без труда, куда она направляется, и, уже заручившись полным ее доверием, фальшиво-заботливо предложить пойти к бабушке вместе. Он вежливо взял в зубы корзинку, и девочка даже положила руку ему на голову, не подозревая, какие злодейские планы в ней зреют.

Дети требовали, чтобы картину сыграли на бис, но времени у исполнителей на это не было, и публике оставалось только, снова прислушиваясь к возне и смешкам за кулисами, гадать, что увидят они в следующей картине. Кое-кто предполагал, что волк высунется из окна, когда Красная Шапочка постучит в дверь, другие придерживались мнения, что им будет красочно представлен трагический конец этого слишком доверчивого ребенка.

Ни то ни другое, друзья мои. На сцене стояла кровать, где лежала лжебабушка в ночном чепце с оборками, белой ночной рубашке и в очках. Бетти легла рядом с волком и уставилась на него с таким видом, словно вот-вот спросит: «Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?» Потому что пасть Санчо была полуоткрыта, розовый язык свешивался наружу, а сам он шумно пыхтел от усилия сохранять неподвижность. Публика расхохоталась, захлопала, а иные к тому же принялись выражать одобрение исполнителям громкими криками. Терпеть подобное безобразие оказалось выше сил Санчо. Спрыгнув с кровати, он громким лаем призвал нарушителей спокойствия к порядку и непременно ринулся бы в зал, не схвати его вовремя Бетти за лапы. Торни стремительно опустил занавес, и публика, слыша оттуда крайне эффектные рыки, вполне могла предположить, что волк наконец приступил к поеданию Красной Шапочки.

После этого им обоим пришлось выйти на поклон, и предстали они благородной публике после потасовки за занавесом в крайне потрепанном виде. Чепец у Санчо сбился на один глаз, а капор Бетти находился где угодно, но только не на голове, что, впрочем, не помешало ей сделать изящнейший книксен. Санчо тоже поклонился с предельным достоинством, которое только было возможно при наличии ночной рубашки. И оба они удалились на заслуженный отдых.

Сменил их крайне взволнованный Торни.

– Так как один из исполнителей следующего номера в подобных делах новичок, настоятельная просьба к присутствующим вести себя тише мышей и не двигаться вплоть до особого моего распоряжения. Зрелище вам предстоит удивительное. Не лишайте же себя удовольствия насладиться им.

– Как ты думаешь, что это будет? – принялись спрашивать друг у друга зрители, чутко ловя все звуки, которые доносились до них из-за занавеса, и надеясь по ним хоть что-то понять, но эти звуки лишь усиливали их недоумение и возбуждали еще большее любопытство.

– Правда ведь, Бен прекрасен? – услышали все шепот Бэб.

Затем послышались глухой стук и предостерегающий призыв мисс Селии:

– Ой, Бен, только будь осторожен.

Громкий хохот Бена, которого, по-видимому, охватила столь сильная радость, что ему было безразлично, услышат его или нет, стал ей ответом.

– Тпру! – завопил вдруг Торни.

Это бы, вероятно, сильнее прежнего озадачило зрителей, не покажись тут же из стойла голова Литы, которая не первый раз уже выглядывала обозреть изумленным взором толпу захватчиков, вторгшихся в ее владения.

– Звучит как-то по-цирковому, правда? – осведомился Сэм у Билли, который как раз показался на публике в жажде получить новую порцию похвал за свою игру.

– Потерпи, сам увидишь. Это получше любого цирка, – ответил Билли с таким видом, будто ему самому довелось побывать во множестве цирков, а не в одном-единственном и только лишь раз.

– Готово! Как начнется, живо все убирайтесь с дороги, – шепотом произнес Бен, но так четко, что услыхал каждый, и зал замер, ожидая любых событий, кроме появления эскадры боевых кораблей, для которых в данных условиях попросту не нашлось бы места.

Дружное «о-о-о!» огласило весь зал, едва занавес наконец поднялся, но Торни решительным «цыц!» мгновенно установил безмолвие. Теперь все молча таращились на самое великолепное зрелище этого вечера. Лита с плоским седлом на спине, синими розетками в ушах и в белоснежной сбруе потрясенно-сияющими глазами смотрела на переполненный зал. Ее-то публика хоть узнала. А вот таинственное существо в белой марле, усеянной блестками, с крыльями за спиной, маленьким золотым ликом в руке и золотой короной на голове было совершенно зрителям незнакомо. Одну ногу в белой туфле таинственный пришелец задирал вверх, другая скорей не стояла, а парила над седлом Литы, едва касаясь его. Ошеломленной и растерянной публике далеко не сразу удалось осознать, что к чему. Да и кто бы без предупреждения распознал Бена в столь изобретательной маскировке? Впрочем, ему-то она была куда привычнее синей фланели Билли и изысканно-элегантной одежды Торни. И он до того умолял позволить ему хоть разок показаться таким, каким был, когда отец подкидывал его под восторг и рукоплескания сотен зрителей на неоседланную спину старого коня по имени Генерал, что мисс Селия пусть нехотя, но согласилась и даже сама второпях нашила на белый хлопковый костюм куски марли с блестками. Вышло вполне правдоподобное трико. А на ноги Бен надел ее старые танцевальные туфли, которые пришлись ему точно по размеру. Остальное в его облачении было сделано из плотной бумаги. Уверенный в своей власти над Литой, Бен, дав обещание не переломать себе кости, вот уже несколько дней жил, предвкушая момент, когда всем станет ясно, что прошлая его слава в цирке – не похвальба. И вот момент этот настал.

Прежде чем публика успела перевести дух от первого потрясения, Бен, видя, что Литу раздражает подсветка, с привычным старым кличем «Оп-ля!» подхватил поводья, которые лежали у нее на шее, и они галопом вынеслись из каретного сарая наружу.

– Оставайтесь на месте! – скомандовал Торни, заметив позывы к движению в публике. – Вам достаточно повернуться на скамейках к выходу, и вы прекрасно будете видеть их, пока они не возвратятся.

Все двадцать зрителей последовали его совету и теперь, замирая, глядели на сверкающего под лунным светом наездника, а он то оказывался от них так близко, что было отчетливо видно его улыбающееся под короной лицо, то уносился так далеко, что казался сияющим сквозь сумеречную зелень ветвей светлячком. Лита от всей своей лошадиной души наслаждалась скачкой, ибо это всегда доставляло ей наслаждение, и кружилась с таким усердием, словно поставила перед собой цель восполнить нехватку цирковых навыков скоростью и покорностью Бену. А уж какое он сам испытывал наслаждение, говорить не нужно, хотя три месяца другой, упорядоченной и спокойной, жизни на нем сказались, и, весело гарцуя под ветками, отяжелевшими от обилия красных и желтых яблок, почти созревших для сбора, он поймал себя на мысли, что трюки на свежем воздухе, да еще когда зрители состоят лишь из друзей, несравненно приятнее выступлений в душном, переполненном публикой шатре, на вымотанных тяжелым трудом лошадях, среди раскрашенных женщин и грубых мужчин, пусть даже часть их и была к нему вполне расположена.

И когда унялся в нем первый взрыв эмоций, он вдруг ощутил радость от очень скорого возвращения к обычной теперь для него одежде, школе, где столько всего узнавал, и к добрым людям, для которых было куда важнее, чтобы он стал хорошим человеком, а не прославленным купидоном, способным скакать на одной ноге, когда под ним несется самая резвая лошадь.

– Теперь шумите сколько угодно. Лита уже как следует пробежалась и будет спокойней ягненка, – объявил зрителям Торни, а затем, увидав, как Бен перепрыгнул туда и обратно через калитку возле ворот, прокричал ему: – Заканчивай и возвращайся! Сестра уже волнуется, что ты замерзнешь!

Когда Бен завершил выступление, мальчикам и девочкам разрешили столпиться вокруг него и Литы, и публика, пристально их разглядывая, не поскупилась на громкие похвалы как всаднику, так и красивой кобылке. Купидонского в Бене осталось не много. Одну туфлю он потерял, белое трико усеяли брызги росы и пыль, корона соскользнула с головы на шею, а бумажные крылья висели на яблоне, за которую зацепились, когда он последний раз проскакал под ней. Теперь каждый без труда мог его узнать. Только ему совсем не хотелось такого пристального внимания. И вместо того, чтобы купаться в лучах славы, Бен, сославшись на нужды Литы, торопливо ускользнул с ней под защиту занавеса. До завершения праздника гостям оставалось только еще сыграть в жмурки на большой кухне Старого Дома, куда все и направились, кроме мисс Селии. Она осталась, чтобы освободить Бена от ткани с блестками.

– Ну, ты доволен? – поинтересовалась она, отпарывая украшение.

– Да, мэм, спасибо! Все было тип-топ.

– Но выглядишь ты не очень веселым. Устал? Или жалко все это снимать и превращаться опять в простого Бена? – спросила она, заглядывая ему в лицо, которое он поднял, чтобы ей легче было снять корону, болтавшуюся у него на шее наподобие золотого воротника.

– Нет, не жалко. Я во всем этом чувствую себя не таким, как мне теперь хочется. – Он пинком отбросил от себя корону, которую еще недавно с таким старанием помогал делать. – Предпочитаю быть просто Беном, и пусть меня именно им все считают. Вам ведь тоже так больше нравится.

– Конечно. И мне приятно это от тебя слышать. Я боялась, как бы ты вдруг не начал мечтать о прежней жизни. И делала все, чтобы такого не случилось. Ты хотел бы вернуться к прошлому, Бен? – Взяв его за подбородок, она глянула в смуглое лицо, такое сейчас открытое, что ожидать можно было лишь совершенно искреннего ответа.

– Нет, не хотел бы. Если только… он бы там был и я ему оказался бы нужен.

Подбородок его чуть дрогнул, но черные глаза смотрели прямо, и взгляд этот убеждал, что сомнений он никаких не испытывает. Мисс Селия легонько провела ладонью по его голове, и в голосе ее зазвучали нотки, которые были ему особенно дороги, ибо только она единственная говорила с ним таким тоном:

– Твоего отца в этом мире нет, но уверена: ты по-прежнему очень для него важен. И еще совершенно убеждена, что ему нравится видеть тебя в таком доме, как этот, и совсем не понравилось бы, окажись ты вновь там, откуда сюда пришел. А теперь иди переодеваться, только сперва скажи: это был счастливый день рождения?

– О, мисс Селия! Я сегодня впервые узнал, что дни рождения могут быть так прекрасны. И это самое главное из всего остального сегодняшнего прекрасного. Не знаю, как вас отблагодарить, но попытаюсь.

Запас слов у него на этом иссяк, и, не в силах выдавить из себя больше ни звука, Бен крепко ее обнял, но тут же, смутившись, склонился над танцевальной туфлей, как бы в спешке снимая ее с ноги.

Но самая стройная и прочувствованная речь не проняла бы мисс Селию больше, чем эта. И она ушла, говоря про себя на ходу: «Если я окажусь способна привести хоть одного заблудившегося ягненка в овчарню, то стану более подходящей женой пастырю». И лунный свет озарял ее, пока она поднималась на крыльцо Старого Дома.

Глава XXII Полноценная сделка

День рождения Бена стал для крохотного мирка, в котором жили все эти дети, таким огромным событием, что мысли и чувства их были заняты им еще много последующих дней. Но даже самые яркие впечатления со временем тускнеют, и постепенно юные леди и джентльмены переключились от прошлого к будущему, строя планы ореховых забав. Наступали они обычно с первыми ранними морозами. Тут надо было дождаться дня, когда ослик Джек начнет разгрызать жесткие шкурки каштанов. Ну а пока он не наступил, школьники скрашивали монотонность учебных часов веселыми потасовками, которые назывались Битвой с поленницей.

Девочки любили проводить перемены за играми в сарае, мальчики же, дразня их, вдруг объявили, что девочкам находиться там нельзя, и завязалась длительная борьба. Мальчики блокировали дверной проем поленьями. Девочки разбирали баррикаду с той же скоростью, с какой она возникала на их пути. Учительница, сочтя, что питомцам ее куда полезнее на переменах подвигаться, чем вяло сидеть на солнышке или читать в классе, достаточно добродушные эти сражения не пресекала, и заграждение продолжало расти и падать с регулярностью морских приливов и отливов.

Жажду победы обе стороны испытывали огромную, с расходом сил во имя ее достижения не считались, и трудно было определить, какой из двух лагерей тратил их больше. Мальчики приходили теперь в школу заранее, стремясь успеть до начала занятий возвести преграду. Девочки задерживались после конца учебного дня, уничтожая завал, устроенный мальчиками на последней перемене. Девичьи перемены начинались раньше, чем их, и они могли слышать, как в класс со двора доносятся победные кличи противниц, а затем грохот, знаменующий, что плоды их стараний сведены на нет. И вот девочки, раскрасневшиеся, тяжело дышащие, с победным видом выходили, но торжество их длилось лишь миг. Ведь мальчики тут же бросались к сараю и сбивали костяшки пальцев в стремлении плотнее и крепче прежнего снова забить поленьями дверной проем.

И битва бушевала. Сбитые костяшки пальцев, занозы, порванная одежда, ободранные ботинки были единственными ранениями, которые получали в ходе ее бойцы. Куда больший урон причинялся поленьям, но зато сколько веселья и радости доставляли они сражающимся.

Куда меньше радости доставлял Бену Сэм. Перемирие, достигнутое между ними перед великолепным днем рождения, вскорости сменилось со стороны Сэма прежней враждой, и он опять не упускал ни единой возможности поддеть Бена, тщательно выбирая моменты и обстановку, когда оскорбления его были особенно болезненны. Бен сколько мог терпел это, сохраняя невозмутимость, пока удача ему наконец не улыбнулась, как это часто случается с людьми терпеливыми, и он наконец смог заставить мучителя считаться с собой.

Девочки отмечали уничтожение каждой баррикады торжественной мелодией, сыгранной на жестяных чайниках, которые у них звучали, как тамбурины, и на расческах. Мальчики, возведя препятствие, громко свистели и колотили кулаками по деревянным стенам сарая, пока Билли не догадался принести свой барабан. Дополнение оказалось настолько великолепным, что и Сэм разыскал старый барабан младшего брата с намерением добавить эффектного шума. Вот только палочки от барабана брата были потеряны. Сэм долго мучил свои неповоротливые мозги, обдумывая, чем бы их заменить, пока не остановил выбор на камыше.

– Нормально должно подойти. И камыша на болоте полно, – крайне довольный собой, сказал он себе по пути домой и, свернув с дороги, направился набирать желаемое.

А болото это, надо заметить, было коварное. Из уст в уста передавали трагическую историю про корову, которая, забредя туда, погрузилась в трясину по самые кончики рогов. Но Сэм видел однажды, как Бен, ловко перепрыгивая с кочки на кочку, собирал для Бетти растущие там в изобилии первоцветы. Вышло у Бена, выйдет и у него, не сомневался грузный самодовольный юноша, но после нескольких неуклюжих прыжков приземлился не среди камыша, а в лужу мутной воды, где его стало с устрашающей скоростью засасывать в глубину. Миг – и он уже погрузился по пояс. До безумия перепуганный, Сэм пробовал выбраться, но ему удалось лишь вцепиться руками в длинную траву на ближайшей кочке. Он забарахтался, пытаясь выпростать из трясины ноги. Это у него получилось, но ни поднять их, ни втащить свое грузное тело на крохотный островок в море грязи он не мог. Ноги соскальзывали. При мысли о пиявках и водяных змеях, таящихся на глубине, Сэм исторг стон. Среди панических мыслей, завертевшихся в голове, то и дело явственно возникал образ утонувшей коровы, и крик, который у него вырвался, очень был схож с мычанием погибающего животного.

Дорогой возле болота мало кто пользовался. И солнце уже садилось. Перспектива провести ночь на болоте была настолько реальной, что Сэм отважился на отчаянный рывок к островку с камышом, который находился ближе от топи, чем твердая земля, но все же по виду обещал относительные покой и устойчивость. Однако желанное место осталось вне досягаемости. Сэм плюхнулся в жижу рядом со старым пнем, который очень напоминал рога окончившей здесь свои дни коровы. С трудом умостив на нем свое грузное тело, незадачливый покоритель болот принялся взывать о помощи всеми тембрами и регистрами, на какие только способен человеческий голос. Вряд ли когда-либо раньше эху одинокого этого болота приходилось слышать подобные вопли, и никто прежде не тревожил столь нагло покоя толстой лягушки, которая проживала здесь в безмятежном уединении.

Сэм уже потерял надежду, что на его мольбы кто-нибудь откликнется, кроме вороны, сидевшей неподалеку и мрачно за ним наблюдавшей, когда внезапно со стороны дороги послышалось:

– Эй, там! Привет!

Слезы радости оросили пухлые щеки Сэма, и он жалобно провопил:

– Сюда! Скорее сюда! Я в болоте! Помогите мне выбраться!

Жаждущий взгляд буравил кусты, откуда должен был появиться спаситель, но кто это, он разглядеть не мог, различая за одиноко растущим орешником лишь его шляпу. Но вот кусты затрещали, и через стену перемахнула бодренькая фигурка, при виде которой Сэм чуть не нырнул с досады в болотную жижу. На свете не было другого человека, перед которым он столь категорически не желал бы предстать в столь унизительном положении. На него весело взирал Бен.

– Ах, это ты тут, значит, – произнес он жизнерадостным тоном. – М-да. Ну ты и попал!

По озорно сверкавшим глазам Бена нетрудно было понять: ситуация сильно его веселит. Да тут даже самый мрачный человек на свете развеселился бы. Сэм-то являл собой крайне комичное зрелище. Подтянув под себя ноги, он ерзал на сучковатом пне. Глаза его были выпучены, лицо покрыто грязью, а нижняя часть дородного тела столь от нее почернела, будто его обмакнули в чернильницу. Уныло-трагический персонаж из какой-нибудь комедии, да и только. Бен в восторге запрыгал на берегу, как ведьминский блуждающий огонек, что в издевку сбивает с пути заплутавшего ночью путника.

– Прекрати! Иначе башку тебе оторву! – прорычал охваченный яростью Сэм.

– Так давай же! Я тебе разрешаю! – воскликнул насмешливо Бен, видя, как его недруг, потеряв равновесие, вынужден был вцепиться в свой насест, чтобы не ухнуть в болотную жижу.

– Да ладно. Не смейся, – уже не рычал, а ныл жалобно Сэм. – Будь человеком. Выуди меня как-нибудь отсюда. Я же скоро здесь околею, оттого что весь мокрый и замерз.

Даже при невеликом уме он уже понял, у кого на руках сейчас козыри. Бену мигом сделалось ясно, что враг его окончательно скис, и он готов был оказать ему помощь, но при всем своем добродушии не упустил возможности сперва насладиться хоть ненадолго своим преимуществом.

– Я не буду смеяться, если получится. Хотя ты так похож на толстую пятнистую лягуху, что, наверное, все же не удержусь, но скоро тебя вытащу. Только прежде мне надо поговорить с тобой, – сказал Бен, усевшись на небольшую отмель твердой земли, которая выдавалась в болото неподалеку от места, где сел на мель грузный Сэм.

– Давай-ка поторопись. Я весь задубел, и сидеть на этой корявой штуке совсем невесело, – усиленно ерзая, прорычал Сэм.

– Полагаю, и впрямь невесело, – кивнул ему Бен. – Но тебе это на пользу. Так ведь ты мне говоришь обычно, стукнув по голове. Послушай-ка. Ты попал в трудное положение, но не надейся на мою помощь, если не пообещаешь оставить меня в покое. Я жду.

И, вспомнив о множестве унижений, которые испытал, Бен смерил суровым взглядом попавшего в безвыходную ситуацию врага.

– Пообещаю, если никому не расскажешь, – ответил Сэм, с отвращением обозревая как себя самого, так и все, что сейчас его окружало.

– Ну это уж как мне захочется, – усмехнулся Бен.

– Тогда не будет тебе обещаний. Не хочу, чтобы надо мной смеялась вся школа, – буркнул Сэм, который не выносил насмешек над собой.

– Очень хорошо. Позволь в таком случае пожелать тебе спокойной ночи на болоте. Уверен, ты здесь уютненько выспишься.

Бен встал и, засунув руки в карманы, двинулся прочь.

– Да погоди ты! Не торопись! – взвыл Сэм, понимая, что, если упустит его, ночь на болоте ему и впрямь гарантирована.

– Хорошо, – возвратился готовый к процессу дальнейших переговоров Бен.

– Я обещаю больше тебя не мучить, если ты обещаешь про меня не рассказывать. Так пойдет?

– Знаешь, я вот сообразил, маловато будет, – медленно начал Бен. – Если уж заключать сделку, то полноценную. А поэтому пообещай-ка ты мне еще, что и Моулз уймется. Он ведь все делает, точно как ты. Вот и вели ему. Будь я постарше, вы оба давно бы уже у меня подобрели. Но силы у нас не равны. Поэтому выбираю к вашим сердцам другой путь.

– Да, да. Моулза беру на себя, – спешно заверил Сэм. – А теперь будь человеком. Принеси жердь. У меня ноги сводит, – добавил он со стоном, про себя невольно отдавая должное уму Бена, который смог к такой выгоде для себя воспользоваться ситуацией и вынуждает его заключить весьма кабальный договор.

Бен принес жердь, но, уже собираясь перекинуть ее с твердой земли на ближайшую кочку, вдруг замер и с озорным блеском в черных глазах сказал:

– Утрясем еще одну мелочь, а после я тебя уж точно вытащу. Обещай, что девчонок тоже не будешь мучить. Особенно Бэб и Бетти. Ты их дергаешь за волосы, а им это не нравится.

– Да я к этой Бэб даже близко не подхожу. Она царапается и дерется хуже бешеной кошки, – поежился Сэм.

– Это славно, – обрадовался Бен. – Выходит, она способна за себя постоять. Но Бетти – нет. И если ты хоть раз еще посмеешь коснуться ее косичек, я откажусь от своего обещания и все узнают про труса Сэма, который выл и барахтался в болоте, как огромный жирный младенец. Так и знай. – И он усилил угрозу ударом жерди по грязной воде, которая окатила Бена, загасив в нем последние искры сопротивления.

– Прекрати! Я согласен! Согласен!

– Тогда поклянись, – неумолимо продолжил Бен. – Повторяй за мной: «Чтоб я сдох, если нарушу данное слово!» – потребовал он принесения самой страшной клятвы, которую знал.

– Чтоб я сдох, если нарушу данное слово, – как эхо произнес Сэм, прощаясь мысленно с одним из самых своих любимых занятий. Потому что ему казалось очень веселым и остроумным, дернув Бетти за косу, осведомиться, все ли у нее с головой в порядке.

– Когда доберусь до тебя, сцепим пальцы, чтобы закрепить сделку, – предупредил Бен.

Положив жердь, он перебежал по ней с кочки на кочку, затем перенес ее дальше, и снова, и снова, и снова, пока не достиг корявого пня.

– Не думал, что так было можно, – поразился Сэм, запоздало сетуя на собственную недогадливость.

– А мне казалось, Учительница столько раз оставляла тебя в наказание писать после уроков целую страницу подряд: «Думай прежде, чем прыгаешь», – что даже ты уже смог бы запомнить, – хихикнул Бен и, протягивая ему мизинец, распорядился: – Сцепляем.

Сэм послушно выполнил ритуал, после чего Бен уселся на пень, а незадачливый последователь Робинзона Крузо неуклюже и медленно побрел, раскачиваясь, по жерди от кочки к кочке и наконец причалил благополучно к надежному берегу, откуда, глядя с неблагодарным ехидством на Бена, поинтересовался:

– Ну а что ты теперь будешь делать, старина-думай-прежде-чем-прыгаешь?

– Грязевые черепахи сидят на пне и рыдают, пока не дождутся помощи, а у лягушек есть ноги, и они ими прекрасно умеют пользоваться, если только им не страшно промокнуть, – последовал торжествующий ответ Бена. И он принялся ловко перепрыгивать с кочки на кочку, но в противоположном от Сэма направлении, где они находились ближе одна к другой, а перемещаться по ним для сильных ног циркового мальчика не составляло труда.

Сэм побрел к бежавшему неподалеку от дороги ручью, чтобы смыть с себя грязь до того, как увидится с матерью. Когда Бен поравнялся с ним, он уже выжимал одежду.

– Лицо не забудь умыть. Оно у тебя пятнистое, как тигровая лилия. На, возьми мой платок, если свой уже промочил. – И чуть запыхавшийся, но в превосходном расположении духа спаситель извлек из кармана и протянул спасенному изрядно замызганный полотняный аксессуар, который явно уже использовался в качестве полотенца.

– Не надо, – буркнул Сэм, выливая воду из грязных ботинок.

– Меня лично учили говорить спасибо тем, кто меня выручает из переделок, но ты, видно, с воспитанностью не в ладах, хоть и живешь в доме с двускатной крышей, – с ехидным видом напомнил Бен Сэму, как тот постоянно хвастается своим жилищем.

Но, пусть и неблагодарный, Сэм крепко помнил об обещании и так хорошо его соблюдал, что вся школа пребывала в полном недоумении по поводу вдруг возникшей у Бена власти над ним. Ясно каждому было одно: достигнуто это силой каких-то необычайных и крайне значительных обстоятельств. При малейшей попытке Сэма вернуться к прежним выходкам Бену стоило лишь поднять руку с согнутым мизинцем или выкрикнуть: «Камыши!» – и недруг его неохотно усмирялся. Когда Сэма спрашивали, в чем дело, он лишь молча набычивался. Бен же, наоборот, весело отвечал на подобные расспросы, что согнутый мизинец и слово «камыши» – это знак и пароль тайного общества, в которое они вместе с Сэмом вступили, и обещал охотно всем рассказать про само общество, если Сэм, конечно, не против, но тот, ясное дело, решительно возражал.

Гадания над удивительной тайной и попытки ее раскрыть настолько поглотили умы учеников, что даже в Битвах с поленницей наступило затишье. А потом, прежде чем кому-нибудь пришло в голову новое развлечение, произошло нечто, окончательно захватившее всех.

Неделю спустя после того, как было заключено тайное соглашение с Сэмом, Бен ворвался в гостиную Старого Дома с письмом для мисс Селии, которая наслаждалась бодрящим огнем от собранных девочками сосновых шишек. Бэб и Бетти устроились рядом с ней в небольших креслах-качалках, неспешно покачиваясь и время от времени подпитывая очаг новой порцией топлива. Мисс Селия стремительно повернулась к Бену. Письмо было явно ею ожидаемо.

– Он приехал! Приехал! – звонко воскликнула она, едва глянув на почерк, марку и штамп на конверте и тут же крепко прижав его к груди. – Теперь, Торни, можешь им рассказать.

– Что рассказать? – немедленно навострила уши Бэб.

– Ой, да всего лишь то, что приехал Джордж, и я полагаю, мы теперь моментально выйдем замуж, – потер руки Торни, явно предвкушая радостное для него событие.

– Ты собираешься выйти замуж? – так взволнованно и серьезно спросила Бетти, что оба мальчика расхохотались, и Торни, лишь чуть отдышавшись, смог ей объяснить.

– Нет, дитя мое. Но сестра собирается. А я должен поехать и проследить, что все сделано как надо, а также доставить потом вам кусок свадебного пирога. В мое отсутствие за вами проследит Бен.

– А когда ты уедешь? – Бэб уже жаждала получить свою долю пирога.

– Селия уже неделю назад собралась и готова. С Джорджем мы встретимся в Нью-Йорке и выйдем замуж, как только он распакует свою парадную одежду. Так условлено, а мы люди слова. Поэтому едем. Вот здорово!

– А когда же ты снова вернешься? – с тревогой спросила Бетти.

– Не знаю. Сестра хочет поскорее вернуться, но я предпочел бы провести наш медовый месяц на Ниагаре, в Ньюфаундленде, в Уэстпойнте или в Скалистых горах, – ответил Торни, перечислив несколько мест, где мечтал побывать.

– А он тебе нравится? – поинтересовался Бен, естественно беспокоясь, одобрит ли новый хозяин наличие в доме юного подручного.

– Нравится ли? Джордж нормальный. Веселый. Хотя теперь, когда стал священником, возможно, поскучнеет и сделается чересчур серьезным. Жаль, если так. – И при мысли, что вдруг утратит родственную себе раньше душу, Торни тоже явно забеспокоился.

– Расскажи про него. Мисс Селия же сказала, что теперь можно, – потребовала Бэб, которой никогда еще не приходилось слышать про веселых священников.

– Ну, рассказывать особо нечего. Мы встретились в Швейцарии, когда поднимались на гору Сен-Бернар. Была буря и…

– Это где симпатичные собаки сенбернары живут? – перебила Бетти, надеясь, что они появятся в его истории.

– Да. И мы провели там ночь. Джордж уступил нам свою комнату, потому что гостиница была переполнена. И еще не позволил пройти по крутому склону, хотя мне хотелось, и Селия решила, что он спас мне жизнь. Ей это как-то сразу очень понравилось, мы стали все время встречаться, а потом я вдруг узнал, что она с ним обручилась. Мне-то было все равно, но Селия решила вернуться домой. Боялась иначе ему помешать как следует заниматься и поскорее закончить учебу. Словом, мы год назад с ним расстались. Прошлую зиму провели у дяди в Нью-Йорке. Весной я заболел. Потом мы стали жить здесь. Вот и все.

– А ты всегда теперь будешь жить здесь? – спросила Бэб, когда Торни, выпалив все это почти на одном дыхании, вынужден был набрать в легкие новую порцию воздуха.

– Селия хочет жить здесь, а я – уж как выйдет. Я ведь в колледж потом поеду учиться. Джордж будет тут помогать старому священнику и посмотрит, как у него это пойдет. А я стану с ним заниматься, и если он тот же прежний Джордж, нам предстоят отличные времена. Сами увидите.

– Интересно, а он захочет, чтобы я тут был? – спросил Бен, не чувствуя никакого желания вновь превращаться в бродягу.

– Я захочу. Можешь по этому поводу не тревожиться. – И Торни так ободряюще хлопнул его по плечу, что дальнейшие заверения оказались бы просто излишни.

– А мне так бы хотелось увидеть настоящую свадьбу, – выдохнула мечтательно Бетти. – Тогда мы потом смогли бы играть в нее с нашими куклами. У меня есть очень хороший кусок москитной сетки. Сделаю из него для Белинды фату. И белое платье у нее совершенно чистое. Как ты думаешь, – вопросительно глянула она на Бэб, – мисс Селия сможет нас позвать на свою?

Мальчики в это время с увлечением обсуждали собак породы сенбернар, и никто не заметил, как мисс Селия, уходившая прочитать письмо, оказалась вновь среди них.

– Если бы я только могла, дорогие мои, – проговорила она, стоя за спинами девочек.

Обернувшись, они увидели ее так счастливо улыбающейся и с такими сияющими глазами, что им стало ясно: это из-за письма Джорджа, которое оказалось каким-то необычайно великолепным.

– Но я уеду совсем ненадолго, – продолжала она, гладя светлые головы двух сестер, которые стали ей очень дороги. – И вернусь такой же, как прежде, чтобы долгие годы жить среди вас. Место это чудесное. Оно полюбилось мне. И надеюсь, навсегда останется моим домом.

– Вот здорово! – воскликнула Бэб.

А Бетти, крепко обняв мисс Селию, прошептала:

– Если бы здесь стали жить не вы, мы бы, думаю, этого не перенесли.

– Мне очень приятно это от тебя слышать, и постараюсь, если смогу, чтобы другие думали так же. Я немного уже начала помогать здесь людям, но, когда вернусь, уж примусь работать вовсю, чтобы стать хорошей женой священника. А вы мне должны будете помочь.

– Мы поможем, – пообещали сестры, готовые ко всему, кроме чтения проповедей с высокой кафедры.

И тогда мисс Селия обратилась к Бену тем удивительным тоном, слыша который он начинал вдруг чувствовать себя так, словно ему уже по меньшей мере двадцать пять лет.

– Завтра мы уедем, и я оставляю тебя здесь за главного. Продолжайте жить в точности как при нас. И уверяю тебя: когда мы вернемся, для тебя ничего не изменится.

Бен, просияв, развел такое пламя в камине, что вся компания едва не поджарилась, ибо другого способа выразить облегчение у него в тот момент не нашлось.

Наутро брат с сестрой уехали, а оставшиеся заторопились в школу, спеша донести до всех великую новость: мисс Селия и Торни отправились выходить замуж, а потом вернутся жить сюда навсегда.

Глава XXIII Кое-кто пришел

Это случилось недели через две после отъезда мисс Селии и Торни. День изрядно перевалил за половину. Бэб и Бетти поиграли на аллеях сада с кукольным семейством. Бэб, как всегда, – энергичный отец, который, деятельно поохотившись и порыбачив, доставил домой разнообразнейшую добычу – от слонов и крокодилов до колибри и пескарей. И Бетти – нежная мама, рачительно хлопотавшая по хозяйству, сперва смешивая в старой кастрюле и разбитой посуде воображаемые высококачественные продукты с песком и грязью, а затем запекая все это в духовке собственного изобретения. Тени сильно уже удлинились, когда сестры, оставив свои родительские заботы, решили забраться на широкую верхнюю перекладину калитки и там передохнуть, одновременно высматривая издали Бена, который ушел с компанией мальчиков за орехами и вот-вот должен был возвратиться.

Бэб упоенно предпринимала попытку за попыткой пройтись по планке и не упасть. Бетти ограничивала себя осторожным покачиванием. Когда же они несколько утомились – Бэб от падений, а Бетти от раскачиваний, то сели спокойно рядышком на калитке, словно пара пухленьких серых наседок.

– Если Бен набрал полный мешок орехов, мы с удовольствием поедим их вечером, – сказала Бэб, согревая руки под фартуком. Стоял ведь уже октябрь, и в воздухе явственно ощущалась прохлада.

– Ма сказала, что мы их даже можем сварить в своих маленьких чайничках, – подхватила Бэб, отчасти еще пребывая в раже готовки для кукольного семейства. – Бен обещал отдать нам половину того, что набрал.

– Я сохраню часть своих для Торни, – приняла решение Бэб.

– А я побольше от своей части – для мисс Селии.

– А тебе не кажется, что их нет уже больше чем две недели? – спросила старшая сестра.

– Интересно, что они нам привезут? – с мечтательным видом произнесла младшая.

Тут из-за поворота послышались звук шагов и знакомый посвист. Девочки устремили взгляды в ту сторону, готовые, едва появится Бен, хором выкрикнуть: «Ну, ты много принес?» – но вопрос замер у них на устах. Потому что из-за поворота возник не Бен, а какой-то совсем незнакомый мужчина. Чуть пройдя вперед по Аллее вязов, он остановился, вытер о траву ботинки, провел ладонями по рукавам своего потертого пальто из вельвета, похоже стремясь таким образом привести себя немного в порядок, и двинулся к воротам.

– Это бродяга. Давай сбежим, – окинув его торопливым взглядом, шепнула Бетти.

– Я не боюсь. – Бэб уже собралась состроить самое храброе из своих лиц, когда испортила всю картину чихом, который вынудил ее крепко вцепиться обеими руками в калитку, что только и спасло ее от падения.

Чихнула она громко. Мужчина услышал и поднял голову, открыв девочкам смуглое лицо с выразительными черными глазами, под пристальным взглядом которых Бетти поежилась, а Бэб начала жалеть, что не спрыгнула вовремя во двор.

– Как поживаете? – осведомился мужчина, и лицо его озарилось добродушной улыбкой, несколько успокоившей вытаращивших глаза сестер.

– Спасибо, весьма неплохо, – ответила с вежливым кивком Бэб.

– Хозяева-то на месте? – указал незнакомец на видневшийся за оградой Старый Дом.

– Только ма. Остальные уехали выходить замуж, – проинформировала его Бетти.

– Звучит жизнерадостно. А в том другом месте все уехали на похороны, – рассмеялся мужчина, повернув голову в сторону дома на холме.

– Вы, значит, знакомы со сквайром? – удивилась и одновременно еще чуть-чуть успокоилась Бэб.

– Да вот приехал по делу с ним встретиться, но пока вынужден гулять в ожидании, – досадливо выдохнул он.

– А Бетти подумала, вы бродяга. Но я не забоялась. С тех пор как Бен у нас появился, мне бродяги стали нравиться, – сообщила со свойственной ей прямотой Бэб.

– Бен? Какой Бен? – столь стремительно подался вперед мужчина, что Бэб чуть не рухнула от неожиданности с калитки. – Да не пугайся ты так, малышка. Я маленьких девочек не обижаю. Сядь-ка спокойно и расскажи мне про Бена, – прислонясь к воротам, принялся уговаривать он, и теперь сестры заметили, что незнакомец хоть и взволнован, но лицо у него удивительно добродушное.

– Бен – мальчик мисс Селии. Мы нашли его очень голодного в каретном сарае, и теперь он здесь, – кратенько набросала картину Бэб.

– А чуть поподробнее можешь? Мне ведь тоже бродяги нравятся, – произнес мужчина так убедительно, что Бэб постаралась изложить ему все как можно более полно и искренне.

– Ну и добры же вы были к бедняге, – только и смог сказать ее собеседник, когда она завершила весьма сумбурный рассказ, в котором самым причудливым образом переплелись воедино старый каретный сарай, мисс Селия, обеденные ведерки, поход за орехами, Санчо и целых два разных цирка.

– Конечно, мы были добры. Он же такой хороший и очень нам нравится, а мы – ему, – от души заверила Бэб.

– Особенно мне, – поддержала беседу Бетти, которая к этому времени окончательно успокоилась, видя, как помягчело при упоминании Бена смуглое лицо и какой чудный блеск возник в черных глазах.

– Да вы, я вижу, самые чудесные девчонки на свете! – Лицо его озарила улыбка, которая становилась все радостнее и шире по мере того, как он продолжал расспросы, а две болтушки доверительно и подробно на них отвечали. И, странное дело, он им теперь совсем не казался чужим. Напротив, с каждой минутой у обеих девочек крепло ощущение: глаза эти, жесты, речь определенно им знакомы.

– А вы никогда здесь не были раньше? Мне кажется, я уже когда-то вас видела, – наконец отважилась на прямой вопрос крайне заинтригованная Бэб.

– Никогда в жизни. Полагаю, ты видела кого-то очень похожего на меня. – Глаза мужчины как-то загадочно сверкнули, вслед за чем он продолжил: – Я тут подыскиваю для себя мальчишку. Как по-вашему, Бен мне не подойдет? Если вы верно о нем рассказали, мне именно такой и нужен.

– А вы что, из цирка? – быстро спросила Бэб.

– Теперь уже нет. У меня нынче дело получше.

– Вот и правильно. Мы это не одобряем, я считаю, что циркачи потрясающие! – начала Бэб с серьезных слов мисс Селии и закончила бесконтрольно прорезавшимся собственным восторгом от цирка.

– Но мы не можем позволить Бену куда-то уехать, – с встревоженным видом вмешалась Бетти. – Я знаю, он не захочет. Да и мисс Селия будет недовольна. Вы уж, пожалуйста, не предлагайте ему ничего такого.

– Полагаю, он может сам решить, что ему захочется. У него же нет никаких родственников, ни близких, ни дальних?

– Нет. Отец у него в Калифорнии умер. И Бену было так плохо, он так сокрушался и плакал, и нам ужасно его стало жалко, поэтому мы поделились с ним частью нашей собственной ма, чтобы он себя чувствовал уж не совсем одиноким.

Услышав, каким нежным голосом Бетти это произнесла, и уловив мольбу в ее взгляде, мужчина погладил румяную щечку и тихо проговорил:

– Благослови Создатель твое сердце за это. Я не стану его забирать с собой, девочка, и ни капельки не причиню неприятностей тем, кто к нему отнесся с такой добротой.

– Бен идет! Я слышу, как Санчо лает на белок! – И Бэб встала на перекладине ворот, чтобы лучше видеть дальнюю часть дороги.

Дыхание у мужчины вдруг стало шумным и участилось. Он стремительно повернулся туда, где лучи заходящего солнца ложились на красные листья росшего у поворота дороги клена. И вот в это красно-золотое сияние вошел Бен. Ничего не подозревая, он громко и чисто насвистывал мелодию веселой ирландской песенки и нес за плечом мешок с таким количеством орехов, что даже немного сгибался под его тяжестью. Довольное лицо мальчика попало в полосу яркого света, и тут как раз Санчо, который бежал впереди, первым заметил человека у ворот. К бродягам со времени своих злоключений пес испытывал стойкую неприязнь, поэтому, остановившись, угрожающе зарычал, оскалился в полной готовности проучить чужака, покусившегося на его территорию.

– Не бойтесь, он вам ничего не сделает, – успокаивающе сказала Бэб, но, прежде чем ей удалось осадить Санчо, тот с воплем метнулся к мужчине, целясь ему прямо в горло.

Бетти завизжала, а Бэб уже собиралась броситься мужчине на помощь, когда охваченный радостью пес принялся энергично облизывать ему лицо, а тот заключил кудрявого зверя в объятия, приговаривая:

– Славный старина Санчо. Не сомневался, что ты не забудешь хозяина. И ты не забыл.

– В чем дело? – выкрикнул Бен, спеша к воротам с увесистой палкой в руке.

Ответа не потребовалось. Попав в тень, где солнце перестало слепить ему глаза, Бен наконец разглядел, кто стоит у ворот. И замер, словно увидев призрака.

– Бенни, не узнаешь меня? Это папа, – сдавленным голосом произнес мужчина и, отпихнув пса, простер руки к мальчику.

– Папа!

Мешок с орехами грохнулся наземь, а Бен, продолжая вопить: «Папа! Папа!» – пулей врезался в распростертые для него объятия. Санчо с заливистым лаем бешено завертелся вокруг двух хозяев, таким образом выражая всю меру охватившего его счастья.

Дольше сидеть и смотреть Бэб и Бетти оказались не в силах и кинулись со всех ног, как ошарашенные цыплята, к ма с потрясающей новостью, что отец Бена пришел совершенно живой в очень потертом вельветовом пальто, а Санчо вот прямо сразу его узнал.

Миссис Мосс, завершив уборку, как раз в это время позволила себе краткий отдых перед тем, как накрыть на стол, но сообщение дочерей мигом вынесло ее из кресла-качалки, и, едва их дослушав, она воскликнула:

– Где он? Ведите же его сюда! Да у меня сейчас прямо сердце выскочит!

Но, прежде чем сестры успели выполнить просьбу ма, влетел Санчо. Закружившись юлой, как смерч, он сперва попытался встать на голову, а затем завальсировал по всей комнате на задних лапах, сопровождая танец радостным лаем и, по-видимому, абсолютно забыв от счастья, что у него теперь нет хвоста.

– Они идут! Идут! Смотри, ма, какой он милый человек, – прыгала на одной ноге Бэб, наблюдая за приближающейся парой.

– Лопни мой ум, до чего ж похожи! – всплеснула руками миссис Мосс. – Сразу видно, что он Бену па, – договорила она, торопливо подбегая к двери.

Они и впрямь до смешного были похожи. Тот же некоторый изгиб в ногах. Та же манера носить шляпы с низкой тульей. Тот же блеск в глазах. Та же добродушная улыбка. И та же ловкость, которая ощущалась у обоих при малейшем движении. Бен-старший в одной руке нес мешок с орехами, а за другую его крепко держал сын, уже, кажется, немного стеснявшийся взрыва чувств, который оставил высыхающие на его щеках слезы, но слишком счастливый, чтобы сдержать обуревавшую его радость. Да и возможно ли это, если, уже оплакав потерю самого близкого человека, он вдруг снова обрел его в этом мире.

Добежав до дверного проема, миссис Мосс остановилась, явив собой вдруг полную прелести живую картину: привлекательное лицо, сияющее радушием, и простертые вперед руки, убедительнее любых слов убеждавшие, насколько по-честному она жаждет приветить у себя дорогого гостя.

– Ох, и как же мне хорошо на сердце видеть вас в здравии и сохранности, мистер Браун! Заходите и чувствуйте себя словно дома. Думаю, на всем свете сегодня не сыщешь мальчика в большем счастье, чем Бен.

– А я полагаю, нет на всем свете никого благодарней, чем я, за доброту вашу к моему брошенному в несчастье мальчишке, – ответил ей мистер Браун, избавляясь от обеих своих поклаж, чтобы пожать руки симпатичной женщине.

– Ни слова об этом, – сильнее прежнего разрумянилась та. – Лучше садитесь и отдыхайте. Сейчас скоренько чаек готов будет. Бен ведь, уверена, голодный и утомленный до ужаса, хотя в своем счастье, может, сам и не замечает.

И миссис Мосс, рассмеявшись, унеслась хлопотать с готовкой, во-первых, чтобы никто не заметил слез у нее на глазах, а во-вторых, спеша сделать все для того, чтобы мистер Браун не ощущал никакой неловкости.

В этом стремлении она достала свой лучший сервиз, еды на столе оказалось столько, что насытилась бы и дюжина человек, и добрая женщина мысленно благодарила звезды, которые вернули Бену отца, а ее надоумили именно сегодня заняться выпечкой. Отец и сын, беседовавшие возле окошка, позваны были к столу. Радушие, коим при этом искрился весь облик миссис Мосс, добавило еде в два раза больше вкуса. И оба оголодавших Бена принялись ее уписывать именно с тем удовольствием, какое сопутствует поглощению вкусной пищи, если она щедро сдобрена ингредиентом гостеприимства.

Бен время от времени переставал жевать, поглаживал жирными от еды пальцами ржаво-коричневый рукав отцовского пиджака, чтобы лишний раз убедиться: это не сон, папа на самом деле здесь, рядом. А тот скрывал бурю эмоций, обуревавших его, поглощая с такой энергией угощение миссис Мосс, будто в Калифорнии еды не существовало вовсе. Счастливая хозяйка сияла, глядя на обоих Бенов из-за большого чайника, мягким светом полной луны. Девочки, перебивая друг друга, рассказывали Бену-старшему то различные истории про Бена-младшего, то о том, как Санчо потерял хвост.

– Ну хватит, – наконец осадила их миссис Мосс. – Пусть теперь мистер Браун расскажет. Нам не терпится ведь узнать, как он живым умудрился остаться, когда считалось, что это не так.

С чаепитием к этому времени уже было покончено. Грязную посуду оставили саму о себе заботиться, а вся компания расселась в гостиной возле очага. Бен-старший поведал историю весьма короткую и простую, однако на его слушателей она произвела огромное впечатление. Жизнь на диких равнинах. Покупка мустангов. Сокрушительный удар, нанесенный копытом рассвирепевшей лошади. Мистер Браун лишь чудом остался жив, но много месяцев пролежал без сознания в калифорнийской больнице. Его там в итоге выходили. До цирка мистера Смизерса удалось добраться не сразу. Денег не было. Бену-старшему приходилось по пути останавливаться и зарабатывать. Сына в цирке он не застал. Смизерс смог лишь снабдить его адресом сквайра, к которому мистер Браун, полный надежд и тревоги, сегодня и прибыл.

– Я сразу, как только очнулся, но еще едва мог двигаться, просил людей из больницы сообщить, что скоро сюда за Беном вернусь, но они этого не сделали. Вот и поспешил, едва мне удалось. Боялся, как бы тебе уже не стало невмоготу и не вздумалось убежать. Ты ж путешествовать любишь не меньше своего папы, – с улыбкой взглянул он на сына.

– Мне пару раз хотелось, но я такую доброту от людей увидал, что не смог уйти, – признался тот, втайне, к собственному своему удивлению, сознавая: если придется отсюда уехать, пусть даже вместе с отцом, это вызовет у него сильное сожаление. Он уже пророс корнями в здешнюю дружественную почву, и существование перекати-поля, послушного всем ветрам, его прельщать перестало.

– Я сильно всем здесь задолжал, и нам с тобой следует отработать весь долг сполна, прежде чем умрем, или мы не Бены Брауны, – сказал отец, подтверждая свои слова энергичным хлопком по колену, что сын бессознательно повторил с восклицанием:

– Так и будет! – А затем совсем тихо поинтересовался: – А ты что теперь собираешься делать? Возвратишься к Смизерсу? Или в какой-нибудь другой цирк?

– О Смизерсе, полагаю, можно забыть, после того как он так с тобой обращался. Ну да я с ним потолковал примерно. Теперь он вряд ли захочет снова со мной увидеться. – И черные глаза мистера Брауна так гневно вспыхнули, что Бэб невольно вспомнила Бена в тот миг, когда выяснилось, что по ее вине пропал Санчо.

– На свете полно других цирков, но мне придется здорово поработать, пока окажусь снова в форме, – вытянул, напрягая мышцы, крепкие ноги Бен-младший с чувством некоторого сожаления о частично уже утраченной былой сноровке и в то же время от радости, что теперь она ему и не требуется.

– Катался как сыр в масле и потолстел, лентяй, – потыкав пальцем в несколько округлившегося сына, усмехнулся отец с видом мистера Сквирса из романа Диккенса «Николас Никльби», который на примере пухлого Уэкфорда доказывал сомневающимся, сколь обильно кормят учеников в его школе для мальчиков. – Мне сейчас не поймать тебя. Спина стала слабой. Так что мы оба с тобой не в форме. Но это и к лучшему. Я решил цирковое дело бросить. Поищу место, где мне найдется занятие, да и осяду там.

Он умолк и, положа на колени руки, задумчиво поглядел на мальчика.

– Не удивлюсь, коли это прямо здесь у вас и получится. Мистер Таун здесь держит большую конюшню. Ему всегда люди нужны, – торопливо сообщила миссис Мосс из опасения, как бы Бен от них куда-нибудь не уехал. Ведь если отец такое решит, мальчика уж не удержишь.

– Звучит заманчиво. Спасибо, мэм. Наведаюсь прямо завтра туда. Попытаю счастье. Эй, Бен, как по-твоему? Большое падение для твоего отца, если он станет конюхом, после того как был «Первым наездником в Большом золотом зверинце и Колизее»? – процитировал мистер Браун, смеясь, текст старой афиши.

– Вот уж нет. У Тауна здорово. В особенности когда этот огромный амбар на восемьдесят лошадей заполнен и за каждой нужен уход. Я часто хожу туда посмотреть. Сам бы там с удовольствием поработал. И предложение получил от него однажды, после того как проехаться смог на серой кобылке, которая так брыкалась, что никто другой не решался. Обязательно бы пошел к нему, но мисс Селия как раз в это время купила мне учебники, и я знал, что она расстроится, если я откажусь ходить в школу. А теперь я уже и сам рад учиться. Дела у меня там отлично пошли, и мне в школе нравится.

– Ты верно все сделал, сынок. Радуешь ты меня. Будь всегда благодарен тем, кто желает тебе добра, если хочешь чего-то хорошего в жизни добиться. В понедельник отправлюсь к Тауну, а там посмотрим, что из этого выйдет. Теперь мне пора идти. Завтра с утра возвращусь, и если вы разрешаете, мэм, чтобы Бен ненадолго освободился, мы с ним устроим славную воскресную прогулку и поговорим. Ты не против, Бен? – положил руку на плечо сына мистер Браун. Было видно, что ему жаль расставаться с ним, пусть даже всего только на ночь.

От миссис Мосс не укрылось, как он погрустнел, и она, совершенно забыв, что они почти незнакомы, поддалась порыву своего гостеприимного сердца:

– Ох, до таверны-то вам далеко идти, а маленькая моя гостевая спальня всегда наготове. И никакого труда мне, если нет у вас возражений против такого скромного места. Милости просим.

На лице мистера Брауна промелькнула радостная улыбка, но, немедленно застеснявшись принять еще одно благодеяние от великодушной женщины, и без того столько сделавшей доброго для него и сына, он наверняка бы вежливо отказался, если бы Бен торопливо не произнес:

– Оставайся, папа. Это отличная комната. Я спал в ней, когда только у них появился. Знаешь, кровать там так хороша, после того как пару недель поспишь на голой земле. Да и мы с тобой будем рядом. – И, не давая отцу опомниться, он распахнул перед ним дверь.

– Останусь, – капитулировал мистер Браун. – Ох, сильно же я подустал, можно, наверное, и ложиться. – Тут его захлестнуло столь сильное чувство признательности к этой чудесной семье, которая, совершенно не зная его, проявляет к нему такую заботу, что он положил руки на головы Бэб и Бетти и чуть дрогнувшим голосом произнес:

– Я никогда не забуду, мэм. И девочкам этим нет больше нужды искать у кого-то защиту, пока жив Бен Браун.

А затем он так быстро закрыл за собой и сыном дверь комнаты, что вопль Бена-младшего: «Правильно! Правильно!» – был прерван на середине.

– Полагаю, мистер Браун имел в виду, что у нас с Бэб теперь будет кусочек па Бена так же, как мы отдали ему кусочек нашей ма, – тихо проговорила Бетти.

– Разумеется, он имел в виду именно это, – с уверенностью кивнула Бэб. – И так будет очень по-честному. Правда же, он хороший, ма? – перевела она взгляд с младшей сестры на миссис Мосс.

– Идите-ка лучше спать, – вот и все, что услышали от нее в ответ дочки.

Но когда она, уже оставшись одна, мыла посуду, взгляд ее то и дело обращался к крючку у двери, на котором впервые за пять последних лет снова висела мужская шляпа. И такой надежностью от этой мягкой фетровой шляпы повеяло на нее, что она мечтательно вздохнула.

Мы можем с полным основанием позволить себе намек: не пройдет и года, как Бен обретет мать, Бэб и Бетти – отца, а шляпа мистера Брауна прочно поселится на крючке у кухонной двери миссис Мосс. Но событие это – дело хоть и недалекого, но будущего, да и одной свадьбы для данной книжки вполне достаточно, а потому сим намеком и ограничимся.

Глава XXIV Большие ворота открыты

Брауны так рано на следующее утро вышли из дома, что Бэб и Бетти, охваченные подозрением, не ухитрились ли отец с сыном тайно сбежать под покровом ночи, срочно бросились на их поиски, в результате которых оба Бена были обнаружены в каретном сарае возле Литы. Руки в карманах, во рту по соломинке.

– Самая хорошенькая парная упряжка, которую мне приходилось когда-либо наблюдать, – произнес Бен-старший, глядя, как девочки, взявшись за руки, подбегают к ним, а голубые ленточки в их косах бодро скачут вверх-вниз.

– Больше всего мне нравится левая, зато правая самая шустрая. Вот только ею управлять очень трудно, – высказал свое мнение Бен-младший, так комично при этом изобразив жокея, что отец его расхохотался, а затем тихо бросил:

– Пора бы нам отказаться с тобой от этих всех цирковых выражений, коли уж отказались от старого ремесла. Не хочу портить работу добрых людей, которые делают из тебя джентльмена. Давайте, давайте к нам, дорогие мои, – снова повысил он голос, когда Бэб и Бетти, румяные и улыбающиеся, оказались совсем рядом с ними. – И пожелаем друг другу доброго утра по-калифорнийски, – протянул он им обе руки, которые те по очереди пожали.

– Завтрак готов, сэр, – объявила Бетти с большим облегчением оттого, что им с сестрой удалось их найти.

– А мы думали, вам ночью сбежать от нас захотелось, – выпалила как на духу Бэб.

– Нет, это было бы подло. Но сейчас я собираюсь сбежать вместе с вами.

Прежде чем сестры успели что-либо сообразить, одна взлетела на правое плечо мистера Брауна, вторая – на левое, и он понесся с ними по направлению к кухне, а следом бежал Бен, с трудом удерживаясь от желания добраться до самой двери, где их поджидала уже миссис Мосс, серией торжествующих сальто.

После завтрака Бен удалился и вновь предстал перед всей компанией, выглядя таким свежим и аккуратным, что мистер Браун изумленно воскликнул:

– А вот и наш модный юноша. Даже слишком, пожалуй, шикарно ради прогулки со старым папой.

На кухне, кроме них, в это время была только миссис Мосс. Девочки поднялись к себе приодеться к походу в церковь.

– Я, папа, подумал, может, и ты пойдешь вместе с нами на воскресную службу? – И так явно Бену хотелось этого, что отец был не в силах отказаться наотрез.

– Я бы, конечно, пошел и тебя порадовал, да вид у меня уж больно потрепанный.

– Мисс Селия говорит, Богу без разницы, какая на нас одежда. Меня она первый раз туда повела, когда я выглядел еще хуже, чем ты. С тех пор каждое утро по воскресеньям хожу. Ей нравится, когда мы вместе туда отправляемся.

Бен умолк, теребя в руках шляпу, потому что не знал, чем еще убедить отца.

– То есть тебе пойти хочется? – с удивлением спросил тот.

– Мне хочется, чтобы мисс Селия была мной довольна, – принялся объяснять ему Бен. – Поэтому давай сходим, если не возражаешь, а прогуляемся во второй половине дня.

– Я не был на службах с тех пор, как умерла твоя мама, и, опасаюсь, неловко теперь себя там почувствую. Хотя понимаю, сколь много должен Ему за дарованное выздоровление и за тебя. – И мистер Браун кинул проникновенный взгляд на простиравшийся за окном прекрасный осенний мир, в который ему удалось столь чудесным образом возвратиться после перенесенных болей и страданий.

– Мисс Селия считает церковь лучшим местом, в которое можно прийти со своими бедами или с благодарностью, если счастлив. Первый раз она меня туда повела, когда я думал, что тебя больше нет. А теперь я хочу пойти, потому что ты снова со мной.

Рядом с ними уже никого не было, и Бен, не стесняясь, обнял отца, а тот ответил ему тем же и с чувством проговорил:

– Я пойду с благодарностью ко Всемилостивейшему Господу за то, что Он вернул мне сына лучшим, чем я оставил его.

Какое-то время повисшая тишина нарушалась лишь тиканьем старых часов да тоскливым поскуливанием Санчо, запертого в сарае, чтобы он тоже не отправился без приглашения на воскресную службу.

– Я не в том виде. С вами рядом идти неловко, – снова заговорил мистер Браун, заслышав, что миссис Мосс вместе с девочками спускается вниз. – Объясни им, пожалуйста, это. Я отправлюсь к церкви один, войду внутрь, когда все уже будут там, и проберусь на заднюю скамью. Дорогу я знаю. – И, прежде чем Бен успел ему возразить, он исчез.

Они так и не увидели его нигде по пути, но он их видел и радовался за сына, который настолько изменился к лучшему. Ибо лишь привязанность к сыну сберегла в его сердце нежность вопреки испытаниям и соблазнам кочевой жизни.

«Я обещал Мэри сделать все для младенца, перед тем как она навсегда покинула этот мир, и старался насколько мог, но Всевышний послал ему куда лучшего друга, когда пришла в том нужда, хотя мой пригляд, полагаю, тоже не помешает на той дороге, по которой он нынче двинулся», – размышлял мистер Браун, выбираясь окольными тропами к лужайке перед церковью, и ему все ясней становилось: для сына и для него самого будет очень хорошо, если он сможет остаться здесь, в этом тихом месте.

Колокол уже отзвонил, когда он подошел ко входу в церковь и навстречу ему бросился со ступенек мальчик, на бегу укоряюще говоря:

– Я не позволю тебе сидеть одному. Неужели ты хочешь, чтобы все подумали, будто я стесняюсь отца? Нет, папа, мы сядем вместе.

И Бен, гордо его проведя к скамье сквайра, сел рядом с ним, так лучась счастьем и торжеством, что, даже если бы не рассказал уже многим из прихожан о возвращении отца, они сами бы поняли, с кем именно он появился.

Мистер Браун, стесняясь убогого своего костюма, сел на скамью, по его собственному выражению, «полностью огорошенный», но сквайр тут же крепко пожал ему руку, а миссис Аллен удостоила его милостивым кивком, после чего он освоился до такой степени, что смог выдержать взгляды прочих присутствующих, младшая часть коих таращилась на него на протяжении всей проповеди, хотя отцы их при этом хмурились, а матери щипали за мягкие места. Но кульминация наступила, когда служба кончилась и сквайр кое-что сказал Бену, а Сэм услышал и быстро всем разболтал подслушанное.

– У меня есть письмо для тебя, – обратился сквайр к Бену. – Сейчас поедем ко мне вместе с твоим отцом. Мне нужно поговорить с ним.

И мальчик торжественно сопроводил своего родителя к старому экипажу, сам сел позади рядом с миссис Аллен и мог с удовольствием наблюдать перед собой выходную касторовую шляпу сквайра рядом с мягкой фетровой – отца. В путь они двинулись с неожиданной быстротой. Не иначе как старый Герцог счел своим долгом как следует себя проявить под критическим взглядом специалиста.

Сперва мистер Браун привлекал внимание окружающих лишь в качестве чудом выжившего отца Бена. Потом люди начали узнавать его историю, которая вызвала в них интерес и сочувствие к нему самому. Затем он расположил к себе многих своим вниманием к успехам сына, которым активно способствовал, берясь за любую честную работу и без устали следуя цели – свить надежное семейное гнездо, где они вместе с Беном заживут уютно и счастливо.

– Я черкну о вас Тауну, – сказал в то воскресенье мистеру Бену-старшему сквайр. – Смизерс вас хорошо характеризовал как специалиста, но лучшей рекомендацией станут ваши собственные способности.

Затем мистер Аллен вручил Бену-младшему письмо и распрощался с отцом и сыном у двери своего дома.

Мисс Селия отсутствовала уже две недели, и домашние с возрастающим нетерпением жаждали снова ее увидеть. На исходе первой недели Бен получил от Торни газету, с белого поля которой тянулась рука, указующая на неровно очерченное сообщение о состоявшейся свадьбе. В самом начале второй недели пришла посылка для миссис Мосс, где обнаружилась коробка с солидной частью свадебного торта, нарезанной на куски для каждого, включая Санчо, который уничтожил свою порцию одним глотком, а следом съел и бумажку, в которую она была завернута.

А на третьей неделе, как будто Бену еще недостаточно было счастья, от сквайра пришло письмо, в котором сообщалось, что дорогая его хозяйка возвращается в эту субботу. Особенно привлек внимание мальчика следующий абзац:

«И вот теперь я хочу, чтобы парадные ворота наконец были открыты. Пусть новый хозяин въедет именно через них. Ранда даст тебе ключ. Проследи, пожалуйста, чтобы все было сделано должным образом. И, если хочешь, развесь все ваши флаги. Они придадут дню нашего приезда особую праздничность».

Несмотря на воскресный день, который принято было проводить в тишине, Бен не смог удержаться от распиравших его эмоций и вихрем влетел к миссис Мосс, помахивая письмом над головой, а затем тут же принялся строить планы встречи мисс Селии, которую всегда называл только так, и никак иначе.

И когда они отправились, освещенные мягкими солнечными лучами, на прогулку с отцом, Бен продолжал упоенно говорить о ней, посвящая его в мельчайшие подробности счастливого лета, которое он провел под кровом Старого Дома. Мистер Браун жадно внимал ему, и каждая из историй сына увеличивала как его благодарность мисс Селии, так и жажду вернуть ей сполна каким-нибудь тихим и ненавязчивым способом то, что сделала она для его мальчика. Ведь именно этого он желал сыну в мечтах, а она мечту его воплощает.

В понедельник Бен-старший отправился к Тауну, благодаря замолвленному сквайром словечку был принят с месячным испытательным сроком, но еще до его истечения так хорошо себя проявил, что наниматель весьма скоро понял: человек этот дело знает и такой ему давно уже требовался. Жил мистер Браун на холме, каждый день выкраивая время, чтобы спуститься к коричневому дому для встречи с сыном, который развил такую бурную подготовку к субботе, будто ожидалось прибытие президента вместе с кабинетом министров.

В Старом Доме был наведен идеальный порядок. Огромные ворота открывались с душераздирающим скрипом заржавевших петель, но, когда их отчистили и хорошенько смазали, створки стали легко распахиваться на полную ширину. Первым сквозь них прошествовал Санчо, тащивший в зубах пожухший коровяк, который вытянулся выше замочной скважины. Октябрьские заморозки пощадили, словно специально ради торжественной встречи, часть самых ярких листьев, и в субботу арка ворот была украшена великолепными венками из них, которые перемежались флагами. А крыльцо запылало красным от ягод жимолости, которые успели как раз налиться насыщенно-ярким цветом.

К счастью, школьников распустили на короткие каникулы, так что детям предоставлялось вволю украшать и болтать. Девочки носились вокруг, стремясь прилепить что-то яркое даже в такие места, где никому не пришло бы на ум их высматривать, а Бен развешивал флаги по всей аллее в таком количестве, будто ему вздумалось собрать воедино празднования Дня независимости за целый десяток лет. Отец спустился со своего холма ему помогать, и они вместе выделывали такие головокружительные трюки, что, окажись миссис Мосс на улице, непременно бы ужаснулась до потери сознания. Но, на свою удачу, она наводила в доме последний лоск на и без того уже наведенные там чистоту и порядок, пока Ранда и Кетти накрывали стол к праздничному чаепитию.

Все шло по плану, и до прибытия поезда оставался час, когда непоседливая Бэб едва не превратила торжество в скорбь, а праздничный пир в дым, поднимающийся над грудой головешек.

– Славно было бы еще развести огонь во всех комнатах, – сказала Ранде миссис Мосс. – С ним как-то пожизнерадостнее. Да и воздух, хоть день стоит солнечный, холодноват.

Бэб услышала и, не удосужившись выяснить, что в некоторых давно не использованных очагах нельзя разводить огонь, пока не будут прочищены дымоходы, направилась с фартуком, полным сухой щепы, в парадную залу, очаг в которой как раз относился к числу опасных, и вскорости там ее стараниями уже ревело пламя. Очарованная ярким светом и треском дров, мисс Бэб еще раз наполнила фартук щепой и принялась скармливать ее щедрыми порциями очагу. Неисправный дымоход угрожающе зарычал. Из него полетели в комнату искры, сажа и посыпались ласточкины гнезда. Перепуганная учиненным, Бэб торопливо затушила огонь, вымела грязь и, в полной уверенности, что следы ее проделки теперь уничтожены и никто о ней даже не догадается, если сама она умолчит, тихонечко улизнула прочь.

Все были поглощены своими заботами, и большой дымоход продолжал пылать и роптать, никем не замеченный, пока Бену, вешавшему над каретным сараем полотнище из старой простыни с надписью огромными красными буквами «Отец вернулся!», не бросилось в глаза облако дыма.

– Эй, похоже, они костерок устроили, не спросив у меня разрешения. Мисс Селия никогда нам такого не позволяла. Здесь все постройки старые и сухие. Надо проверить. Лови меня, папа! Спускаюсь! – прокричал мальчик, прыгая с вяза и не больше, чем белка, страшась приземления.

Поймав его, отец торопливо последовал за легконогим сыном по аллее и, лишь только достигнув ворот, изрядно встревожился. Искры, летевшие из трубы, уже местами воспламенили крышу Старого Дома. Труба дымила и ревела, как пробудившийся вулкан. Из дома слышались завывания Кетти и вопли Ранды, требовавшей воды.

– Лезь наверх, а я пока вытащу шланг! – скомандовал мистер Браун, мигом оценив всю меру опасности.

Бен полез и, прежде чем отец успел приладить шланг к насосу, уже возник на крыше с намоченным одеялом, которым тут же накрыл то место, где огонь особенно разбушевался. В доме как раз в это время пришла в себя от первого потрясения миссис Мосс и догадалась задвинуть заслонку дымохода, прервав таким образом тягу. Оставив Ранду следить, чтобы летающие угольки не причинили вреда внутри дома, она бросилась к мистеру Брауну, который мог не найти каких-нибудь нужных ему инструментов. Зря тревожилась. Кочевая жизнь приучила его моментально ориентироваться в критических ситуациях, и он без труда находил все, что требовалось. Шланг оказался слишком короток и не дотягивался до верха крыши, но мистер Браун уже взлетел туда с двумя полными воды ведрами, из которых принялся заливать все места, представляющие опасность, прежде чем пожар нанес ощутимый вред. И эти метания Бена-старшего вверх-вниз продолжались, пока труба не затихла.

А Бен сновал по крыше с лейкой, выискивая беглые искры, чтобы они не вызвали новые возгорания.

Бетти бегала с ковшом взад-вперед внизу на случай, если понадобится ее помощь. Санчо тоже носился, яростно лая, чем недвусмысленно выражал осуждение подобной иллюминации. И только Бэб, обожавшей обычно принимать участие в любой суматохе, нигде рядом не наблюдалось. Никто этого, впрочем, не замечал, пока гасили огонь, а потом, усталые и вымазанные сажей, обсуждали опасность, которой только что избежали.

– Коли б не вы, мистер Браун, у бедной мисс Селии крыши над головой уже не было бы, – проговорила бледная от волнения миссис Мосс, опускаясь в кухне на стул.

– Быстренько бы сгорело, – согласился тот, – но, полагаю, теперь все в порядке, хотя ты все-таки, Бен, за крышей еще поприглядывай, а я на чердак смотаюсь проведать, как там обстоит. Как же вы, мэм, не знали, что дымоход не в порядке?

– Да знала прекрасно, – откликнулась миссис Мосс. – И Ранде твердила. Что тебя дернуло развести там огонь? – посмотрела она на служанку, которая как раз появилась на кухне с тазом, доверху полным сажи.

– Бог с вами, мэм! Мне бы в голову не пришло. И Кетти тоже. Небось дело рук озорницы Бэб. Содеяла, а теперь на глаза никому показаться не смеет, – выпалила в досаде Ранда, чья аккуратная комната наверху пришла в ужасающее состояние.

– И где же эта девчонка? – нахмурилась миссис Мосс, после чего Бетти с Санчо пустились на поиски, а остальные принялись за уборку.

Бетти в тревоге рыскала по долам и весям, но тщетно. Запыхавшаяся и отчаявшаяся, она уже собиралась сесть на землю, чтобы немного перевести дух, когда Санчо, нырнув в свою новую будку, вытащил из-под соломенной подстилки туфлю, а с ней ногу. Из будки тут же донесся страдальческий визг.

– Бэб, как ты могла учинить такое, – осторожно подергала ее Бетти за ногу в полосатом чулке. – Ма ужасно перепугалась.

Санчо снова просунулся в конуру, явно отыскивая вторую ногу, а изнутри раздался сдавленный голос:

– Там совершенно дотла все сгорело?

– Только немножечко крыши. Бен с его па все потушили, а я помогала, – ответила несколько успокоившаяся Бетти, вспомнив собственную отважную беготню с ковшом.

– А как полагается поступать с людьми, которые поджигают дома? – жалобно простонала будка.

– Не знаю, но думаю, тебе бояться особо нечего. И мисс Селия тебя простит. Она ведь такая хорошая.

– Торни не простит, – уныло откликнулась будка. – Он и раньше называл меня Вулканом неприятностей. И вероятно, он прав, – простонала с чистосердечным раскаянием невидимая под сеном преступница.

– Простит, если я попрошу его. Он всегда очень добр ко мне. Они очень скоро уже приедут. Поэтому тебе лучше выйти и привести себя в порядок.

– Нет, никогда не смогу я отсюда выйти. Там все будут меня ненавидеть, – всхлипывала из соломы Бэб, втягивая внутрь ногу в знак окончательного расставания с постылым миром.

– Ма не будет. Она слишком занята уборкой. Говорю же, самое время тебе сейчас вернуться. Вымоем руки, и когда они нас увидят, все будет в порядке. Ну а если даже другие тебя перестанут любить, я-то не перестану, – заверила Бетти, продолжая утешать кающуюся грешницу и предлагая ей вариант покаяния, который должен найти отклик в сердцах переволновавшихся взрослых.

– Да, наверное, мне действительно лучше выйти. Санчо ведь скоро понадобится его постель, – нашла наконец Бэб убедительную причину, в силу которой требуется покинуть убежище.

Очень помятая, запыленная, с соломой в волосах и удрученным лицом, она выползла наружу, и Бетти спешно потащила ее к дому. По пути Бэб снова прохныкала, что никогда в жизни уже не посмеет показаться на глаза тем, кто так из-за нее пострадал, но через четверть часа обе девочки в превосходном настроении именно перед ними и появились, а беседа на тему поджога была отстрочена на неопределенное время, потому что поезд уже подходил к станции.

Едва донесся гудок паровоза, следы пережитой тревоги мигом оставили всех, и охваченная радостью компания устремилась к воротам. Там миссис Мосс тихонько ускользнула от остальных, чтобы встретить экипаж, когда он остановится у въезда в Аллею вязов, и внести багаж через сторожку.

– Давайте пройдемся пешком, и вы нам расскажете новости. Я так понимаю, они у вас есть, – предложила в своей, по обычаю, дружелюбной манере мисс Селия после того, как миссис Мосс ее поприветствовала и выразила свое почтение джентльмену, сердечное рукопожатие которого вмиг подтвердило правоту Торни, предвещавшего всем с появлением Джорджа «славные времена», пусть он и священник.

Подготовить мисс, а точнее, теперь уж миссис Селию к новостям, собственно, было второй задачей, которая побудила миссис Мосс отделиться от остальных. И как же обрадовались приехавшие, едва заслышав о счастье Бена. После этого весть о костре, устроенном Бэб, почти не произвела на них впечатления, хоть и могли они в результате оказаться не дома, а на пепелище.

– Давайте больше ни словом не упоминать об этом. Сегодня все должны быть только счастливы, – с очаровательнейшей улыбкой произнес мистер Джордж, снимая камень с души миссис Мисс.

– Ну, Бэб хоть теперь наконец отстанет от меня с просьбами фейерверк устроить. Надеюсь, ей своего достаточно, – рассмеялся Торни, галантно ведя по аллее под руку миссис Мосс.

– Как же к нам здесь добры. Учительница вместе с учениками вышла нас поприветствовать, когда мы проезжали мимо. И вы здесь все так чудесно украсили! – воскликнула со слезами на глазах миссис Селия, когда они приблизились к парадным воротам.

Зрелище им предстало если и не слишком торжественное, то очень живенькое. Ранда и Кетти в парадной одежде, стоя по одну сторону ворот, делали книксены. Мистер Браун, прячась за створкой с другой стороны, удерживал Санчо на задних лапах, готового протянуть передние для приветствия новобрачной, как только она окажется достаточно близко. Цветами октябрь был беден, и верхушки столбов вместо них украсили румяными девочками. На одном стояла Бэб, на другом Бетти, встречающие подходящих аплодисментами. А в гуще огромного букета из листьев, который заполнил раму для фонаря, виднелись голова и плечи Бена. Он размахивал синим флагом с крупной надписью золотом: «Добро пожаловать домой!»

– Ну разве не прекрасно? – воскликнула миссис Селия, посылая воздушные поцелуи девочкам, пожимая руки служанкам и весело поглядывая на пока еще незнакомца, который удерживал Санчо.

– Обычно столбы ворот украшают чем-нибудь каменным. Шарами, вазами или грифонами. Но твои новые фигуры мне нравятся куда больше, любимая. Особенно этот счастливый мальчик в арке ворот, – сказал мистер Джордж, с любопытством глядя на Бена, который в этот момент, под тяжестью приветственного флага, едва не вывалился из рамы для фонаря, но тут же, конечно, обрел равновесие.

– Ты должен завершить то, что я только начала, – откликнулась миссис Селия и, когда Санчо, наконец рванувшись к ней, протянул приветственную лапу, весело добавила: – Ну, здравствуй, здравствуй. И представь мне, пожалуйста, своего старшего хозяина, чтобы я смогла поблагодарить его за столь своевременное возвращение, благодаря которому Старый Дом спасен.

– Спаси я дюжину таких домов, мэм, так все равно бы и половины не отплатил за то, что вы сделали для моего Бена! – воскликнул, вылетев из-за створки ворот, раскрасневшийся от благодарности и волнения мистер Браун.

– Я это делала с удовольствием. И прошу запомнить: мой дом по-прежнему его дом до тех пор, пока вы как следует не обустроитесь. Но как же я счастлива, что он больше не сирота! – И она осторожно пожала Бену-старшему руку, заметив на тыльной ее стороне ожог.

– Пойдем, сестра. Я очень голодный, а там, вижу, к чаю уже все готово, – поторопил ее не склонный к сентиментальности Торни, хотя тоже был очень рад, что к Бену вернулся отец.

– Осторожненько, осторожненько, мои маленькие подружки! – предупредила миссис Селия девочек, которые, откликнувшись на призыв Торни, собрались махом сигануть вниз со столбов. – Еще раз благодарю за теплую встречу. Мне действительно она очень понравилась.

– Троекратное «ура» новобрачным! – грянул Бен, снова начав размахивать флагом, когда обожаемая хозяйка прошла под руку с мужем под расцвеченной аркой ворот, и они проследовали по дорожке, устланной желтыми листьями, к дому, а затем первый раз вместе переступили его порог.

И дом этот стал для миссис Селии на много лет счастливой обителью. Парадные ворота, возле которых лежал некогда маленький одинокий странник, отныне всегда стояли открытыми. Дорожка, служившая прежде лишь для игр девочкам, приветствовала каждого, кто решил на нее ступить. Ибо здесь, под сиренями, богатых и бедных, старых и малых, веселых и грустных неизменно ждала гостеприимная встреча.

Примечания

1

Отсылка к одноименному стихотворению Уильяма Вордсворда (1770–1850) о девочке и шестерых ее братьях. – Здесь и далее примечания переводчиков.

(обратно)

2

Парад-алле – выход на арену в цирке всех участников представления перед его началом.

(обратно)

3

Фаэтон – легкая конная повозка с откидным верхом.

(обратно)

4

Боболинк (рисовая птица) – небольшая птица отряда воробьинообразных.

(обратно)

5

Корнелиус Вандербильт (1794–1877) – один из богатейших американских предпринимателей XIX века.

(обратно)

6

Гуигнгнмы – разумные лошади из романа Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера» (1726).

(обратно)

7

Амазонка – здесь: женский костюм для верховой езды.

(обратно)

8

Популярная в XIX веке познавательная игра наподобие пазла, в ходе которой требовалось составить из фрагментов карту страны, города, местности, острова и т. п.

(обратно)

9

Острота дрессировщика явно относится ко времени Франко-прусской войны 1870–1871 гг., когда прусские войска оккупировали Париж.

(обратно)

10

«Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу» (1 Цар. 18: 3).

(обратно)

11

Батавская республика – официальное название Голландии во время ее оккупации Францией в 1795–1806 годах.

(обратно)

12

То есть писец, секретарь.

(обратно)

13

Караколь – маневр в верховой езде.

(обратно)

14

До свиданья (ит.).

(обратно)

15

Спасибо (ит.).

(обратно)

16

Добрый день (ит.).

(обратно)

17

Панч – персонаж английского народного театра кукол.

(обратно)

18

Речь идет о героине поэмы Эдмунда Спенсера «Королева фей» (1590).

(обратно)

19

Мария Эджуорт (1767–1849) – ирландская писательница.

(обратно)

20

Речь идет об известной балладе английского поэта Уильяма Купера (1782).

(обратно)

21

Дэниел Уэбстер (1782–1852) – американский юрист и государственный деятель.

(обратно)

Оглавление

Глава I Таинственный пес

Глава II Где нашелся его хозяин

Глава III Бен

Глава IV Его история

Глава V Бен получает место

Глава VI Ходят книжечки по кругу

Глава VII Появляются новые друзья

Глава VIII Подручный мисс Селии

Глава IX Счастливое чаепитие

Глава X Тяжелая ситуация

Глава XI Воскресенье

Глава XII Славные времена

Глава XIII Кое-кто убегает

Глава XIV Кое-кто потерялся

Глава XV Поездка Бена

Глава XVI Детектив Торнтон

Глава XVII Отвага Бетти

Глава XVIII Луки и стрелы

Глава XIX Декламация

Глава XX День рождения Бена

Глава XXI Последнее появление купидона

Глава XXII Полноценная сделка

Глава XXIII Кое-кто пришел

Глава XXIV Большие ворота открыты